Я собираюсь высказать ему все, что думаю, но у меня нет ни единого шанса, потому что он крепко держит меня за руку и тащит прочь из гардеробной. Когда моя обнаженная нога трется о его штаны, я вспоминаю о своей нынешней ситуации с одеждой.

— Извините. Можете мне дать ещё одну секундочку? Мне нужна одежда.

Но он продолжает решительно шагать.

Упираясь пятками в ковёр, я останавливаю его гонку.

— Дружище, я сказала стоп. Мне нужны штаны.

Он поворачивается. На лице написан гнев.

— Слишком, черт возьми, плохо. Надо было хватать штанишки, а не идиотскую сумку!

Идиотскую сумку?

Я собираюсь засунуть эту «идиотскую» ему куда-нибудь подальше... ну, может быть, не именно эту. Вернусь и захвачу свою Vuitton прошлого сезона. А потом засуну ее туда, куда собиралась.

До того, как мне удается сделать хоть шаг, он поднимает рацию к губам.

— Я нашел пропавшего арендатора. С ней все нормально, — рявкает он в нее, прищуривая суровые глаза, пока смотрит на меня.

А я прищуриваюсь в ответ.

Да уж, у него серьезные проблемы с общением и ему не стоит работать с людьми.

— Здесь задымление минимально. Какова наша ситуация?

— Огонь на втором этаже, — информация доносится сквозь помехи. — Теперь лестница под угрозой. Тебе придется воспользоваться пожарной лестницей.

Пожарной лестницей?

У меня нет времени задуматься над этим, потому что меня выносят из комнаты и несут к балкону. Властный пожарный открывает дверь и выходит на улицу, таща меня за собой.

Наконец, почувствовав, что с меня хватит, я выхватываю руку из его твердой хватки.

— Перестань таскать меня, как собаку. Боже, в чем твоя проблема?

Он вторгается в мое личное пространство, заставляя меня сильно запрокинуть голову. Я сильнее прижимаю Пеппа к груди, больше ради себя, чем ради него.

— Хочешь знать, в чем моя проблема? Моим братьям нужна помощь в тушении огня, а я застрял здесь с тобой, потому что ты не эвакуировалась, как оно предполагалось!

— Я думала, тревога ложная. В прошлом месяце у нас уже было три таких.

— Не важно, — гаркает он. — Ты всегда покидаешь помещение и, чертовски уверен, не задерживаешься ради долбаной сумки.

— Это не просто сумка. Она важна для меня.

Он хмыкает.

— Уверен, так и есть.

Я собираюсь рассказать ему, что именно она для меня значит, но прикусываю язык. Я ничего не должна этому кретину, и меньше всего объяснения.

Наш горячий спор прерывается, когда стальная лестница достигает моего балкона.

На самом деле, очень высокая лестница.

Он протягивает руку и хватает прикрепленные к ней ремни, а затем двигается ко мне.

Я отступаю, спиной ударяясь о стену.

— Что ты делаешь?

— Надеваю на тебя ремни.

— Ни за что.

Он делает еще один угрожающий шаг вперед, ярость буквально исходит от него.

— Послушай, Блондиночка.

Блондиночка?

— Мое терпение на исходе. Ты уже достаточно рисковала нашими жизнями. А теперь перестань быть занозой в моей заднице, и дай мне надеть на тебя ремни.

Не давая мне выбора, он опускается передо мной на колени, заставляя мою ногу влезть в одну петлю, а затем проделывает то же самое с другой ногой. Потом он начинает пристёгивать меня, и его лицо оказывается всего в дюйме от моей промежности, едва прикрытой черным шёлком.

Помните, когда я сказала, что самое запоминающееся событие, которое у меня было в прошлом году, это когда внуки миссис Лэнгли пытались заглянуть мне под платье? Ну, больше нет.

— А лестница действительно настолько необходима? — спрашиваю я, надеясь сломать неловкое напряжение. — Как спускаются вниз остальные жильцы моего этажа?

Он встает в полный рост, возвышаясь надо мной. По суровому выражению лица ясно, что его нисколечко не взволновало то, что его лицо совсем недавно практически касалось моей промежности. От чего, одновременно, я чувствую и облегчение и обиду

Да ну и что, может он частенько зарывается лицом между женских ножек.

Боже правый. Что со мной не так? Я провела пять минут в ужасном обществе этого мужчины и представляю, как он делает куннилингус?

— Все остальные уже там, потому что они покинули здание, как и должны были, — объясняет он, возвращая меня из моих блуждающих мыслей.

Впервые после того, как эта ночь приняла такой безумный поворот, во мне появляется чувство вины. Он прав. Я должна была отнестись к этому, как к реальной пожарной тревоге, не важно, поверила я в нее или нет.

Прикрепив мои ремни к своему поясу, он ставит тяжелый ботинок на стеклянные перила и, как профессионал, поднимается на лестницу. Кажется, чувство страха ему совсем не ведомо.

— Дай мне свою сумку, — говорит он.

Фыркаю на такой приказ.

— Ни единого шанса, малыш. Мой песик останется со мной.

После проведенных пяти минут в его обществе, готова поспорить, он вполне способен случайно выбросить мою сумочку.

Его челюсть напрягается, мой отказ злит его еще больше.

— Мне нужно, чтобы ты притащила свою попку на эту лестницу, но, неся ту часть багажа, которую называешь сумочкой, ты это сделать не можешь. Так что, хотя бы раз, может, не будешь со мной спорить и станешь делать то, что я говорю?

С сумочкой или без, я на грани, и не в хорошем смысле. А в плохом.

На самом деле, убийственном.

Я могу разбиться прямо здесь и сейчас. И что тогда будет с бедняжкой Пеппом?

Страшная мысль лишает меня воздуха.

Выпрямляя плечи, я поднимаю подбородок, надеясь замаскировать свой страх.

— Я дам тебе свою сумочку, но клянусь Богом, Пожарничек, если что-нибудь случится с моей собакой, я тебя кастрирую. Понял?

Я ожидаю злой реплики, но вместо этого на его полных губах появляется маленькая ухмылка.

Милая ухмылка... для такого мудака.

— Обещаю, с твоей собакой ничего не случиться, — говорит он.

Не имея другого выбора, кроме как довериться ему, я целую Пеппа в макушку и неохотно вручаю свои самые драгоценные вещи. Собаку и последний подарок от папы.

Пожарничек вешает их себе на руку, которой держится за лестницу, прежде чем протянуть мне другую руку.

Я колеблюсь, боясь принять ее.

— Не переживай, Блондиночка. Клянусь, ни за что не позволю тебе упасть.

Мои глаза встречаются с его карими, взгляд твердый и уверенный. Кладу дрожащую руку в его теплую ладонь, затем поднимаю обнаженную ногу на холодные перила и отталкиваюсь другой.

Он помогает мне забраться на лестницу, крепко удерживая меня за талию рядом со своим большим телом. Сердце дико стучит, когда я хватаюсь руками за металлические ступеньки, держась изо всех сил.

— Опускай вниз, — приказывает он в рацию.

Лестница дергается, опуская нас и посылая панику по моим венам.

— Боже мой! — я закрываю глаза, не желая видеть, как далеко до земли внизу.

— Не бойся, я тебя держу, — его теплое дыхание задевает мое ухо, когда он прижимается к моей спине.

Каждая мышца в моем теле неподвижна. Я не могу ровно дышать уже по новой причине, и только сейчас начинаю осознавать, насколько он близок к моему полуобнаженному телу.

— Моя собака все еще у тебя? — спрашиваю я, а при этом едва дышу.

— Да, я держу его.

Его голос что, более хриплый, чем раньше?

Лестница, наконец, останавливается, принося небольшую отсрочку моему сходящему с ума сердцу. До тех пор, пока сексуальный пожарный не намеревается отойти от меня.

Хватаю его за запястье, удерживая руку вокруг своей талии.

— Пожалуйста, не уходи.

— Почему? — его дыхание снова задевает мое ухо.

— Потому что, если ты это сделаешь, все увидят мою попу, а для сегодняшней ночи у меня уже достаточно переживаний.

Полагаю, он собирается спрыгнуть, воспользовавшись возможностью смутить меня, но, к счастью, остается там, где стоит и снова говорит в рацию:

— Бэнкс, принеси нам одеяло.

— Принято.

— Спасибо, — шепчу я