– Ты, папка, договоришься когда-нибудь и без языка останешься.
– А развлекать тебя кто будет? Девки у тебя нет, жены нет. Один и один вечно зверем хмурым бродишь.
– Зачем мне девка, Врож? Война мне – и девка, и жена.
– Да уж зачем, коли всех потом к Чар-горе несут или в землю зарывают после тебя… Лютый ты.
– Не твое это дело, ясно? Не лезь туда, где, и правда, смерть свою можешь встретить! – и карлик замолкал, потому что знал, когда можно перечить, а когда лучше язык прикусить, чтоб, и правда, без него не остаться. Ниян непредсказуем в гневе, и нет у него жалости даже к тем, кто бок о бок с ним бился. Раз оступился и стал червем земляным, и хрустишь под железной подошвой воеводы раздавленный и мертвый. Мертвым быть никто не хотел. Как Обран, которого Ниян казнил за то, что золото смертных у него в котомке нашли. А ведь много лет бок о бок по землям навским скакали, от огня ледяного синего Мракомирского ожоги общие заимели и шрамы от стали аметистовой, ядом колдовским смазанной, на всех делили. Ниян с рук и ног вора сам кожу срезал, сам на дереве вздернул и умирать мучительной смертью оставил. Кто брата по оружию обманул – тот и предаст, тот жить не достоин, а коли выживет, на всю жизнь память останется о деянии его и каждому видно будет, кто он.
Все в Нави ждали, когда одна из человечек исполнит свое предназначение – родит Вию наследника, и станет его власть абсолютной, а трон неоспоримым. Для Князя невесты брата слились в череду одинаковых выкрашенных в черное лиц, которые являлись чистыми ликом лишь во время отбора, и полуобнаженных тел, извивающихся у костров в соблазняющих танцах. Царь выбирал одну и вел в свои хоромы… если выживет в первую ночь и понесет от него – женой сделается, а коли нет, то на замену ей другая выбирается, и так до конца года. А затем все они в жертву их отцу Чернобогу приносились на Чар-горе. В самые недра земли сбрасывали дев в лаву кипящую. Из земли вышли – в землю вошли. Некоторые из палат царя живыми не возвращались – лютовал Вий, злился, что веками не коронован на троне сидит по завету отца, и сучки смертные не плодоносят от него. Иногда он нескольких невест в месяц покрывал в надежде, что одна из них окажется той самой. Но князю было плевать, каким образом Вий со своими девками забавляется. У него иное предназначение, как в свое время у братьев отцовских было до переворота и войны. Лишь первенец трон получить может, и лишь от него истинная понесет продолжателя рода, только тогда полноправным Владыкой Нави станет. А до тех пор власть Вия кто угодно оспорить мог – даже Мракомир. Остальным братьям предначертано землю стеречь и через границу никого не пускать. Держать баланс света и тьмы. Мракомир в свое время ради душ людских этот баланс нарушил и был изгнан отцом в Межземелье.
С этой человечкой все иначе вышло. Наперекосяк. Не так, как должно было. Совсем не так. Он ее случайно в лесу увидел. Схоронился перед возвращением в Навь среди папоротника, прилег на свой плащ, и голоса его разбудили, сквозь морок сна ворвались, заставив раздраженно веки поднять и подавить волну чешуи, прокатившуюся по мгновенно напрягшемуся телу. Привстал прислушиваясь – человечки на берегу хороводы водят. Глупые людские обычаи и ритуалы. Богам своим молятся и не ведают, как из ветвей на них глаза иных смотрят и насмехаются над верой их и песнопениями.
Ниян хотел было откинуться назад на плащ и глаза прикрыть уставшие после полуденного зноя – мир смертных слишком смогом наполнился, и дышать в нем стало нечем, как и негде развернуться. Калечат землю глупцы несмышленые, обозлится рано или поздно родимая, их всех в себе похоронит вместе с небоскребами, железными птицами и роботами на колесах. Все в Нави будут через мост правды идти – кто по лестнице к золотым куполам к Светлобогу, а кто в Кощеево царство в вечное рабство, не живыми и не мертвыми по Межземелью бродить и облик людской терять. Едва голову на котомку опустил, как тут же глаза распахнул, и зрачок из узкой полоски закрыл всю радужку и запульсировал, а ноздри затрепетали от аромата… тонкого, будоражащего разум, не людского и не земного. Никогда не вдыхал ничего подобного ранее. Ни один цветок ни в Яви, ни в Нави так не благоухает. Тут же жарко сделалось и в чреслах сладко заныло, как никогда раньше. Как марью его окутал этот запах. Ниян к берегу пополз. Натренированный бесшумно, как змея, и в облике человеческом двигаться и взгляд фокусировать на деталях мелких да на шорохах. Ведомый неведомой силой. Что за чары такие колдовские тянут его нитями? И на берегу девушку увидел – босыми ступнями в воде стоит. Волосы цвета золота по тонкой спине кольцами блестящими вьются аж до колен, стан тонкий двумя ладонями легко обхватить, и ноги стройные просвечивают под тоненьким льном. Стоит и в заводь войти не решается… а у князя в горле пересохло и для вдоха в груди места не осталось. Он замер и взгляд отвести не мог, словно заворожённый или зельем ведьминским опоенный. Сам не заметил, как приблизился настолько, что лицо ее в водной ряби увидел и… внутри раскаты грома раздались, словно ураган закрутил чертополохами, превращая в пыль все, что раньше испытывал, все, что вообще знал когда-либо о смертных женщинах. Когда-то слышал, как закаленные воины рассказывали о чарах русалочьих, что до одержимости и исступления доводили ликом своим и голосом, запахом цветов водных. Но чтоб смертная так вихрем под кожу ворвалась и в крови мгновенно маревом ядовитым растеклась, такого князь не слыхивал.
Видать, в темноте глаза его вспыхнули огнем золотым драконьим, а она вскрикнула и обернулась, но заметить не успела. Не суждено смертным взглядом движения детей Чернобога отследить. Князь затаился в листве, и взгляд оторвать не в силах. По телу волнами перекатывается неведомое доселе вожделение, и искры под кожей вспыхивают, как ядовитые укусы, заставляя подрагивать. Жадно образ ее пожирает, чеканкой выжигает в памяти, как кузнецы навские печать царскую жгут на золоте или на железе, так и она у него внутри оттиском кровавым осталась. И больше не было ему покоя ни днем, ни ночью. В Навь вернулся сам не свой. Девок задрал с дюжину, а голод утолить не мог, Врож только и успевал могильникам знак давать, чтоб прибрались за господином, и головой качать да причитать, а то и хорониться от глаз хозяйских, чтоб под руку не попасть.
Ниян тогда в Явь повадился через одну луну «подниматься». Под ворчание оруженосца, что зачастил, и заметят его дозорные и донесут, куда не надобно. А он за ней следил. Неотступно по пятам ходил. За деревьями прятался, за стенами домов, с тенями сливался и прохожими на улице. Скользил по телу ее взглядом голодным и жадно пожирал каждую черту лица, жест, наклон головы. Иногда псы его чуяли и рычать начинали, но едва в глаза звериные смотрели, тут же хвосты поджимали и назад пятились. Да! Он царь всех тварей на земле. Точнее, его зверь, которого за версту чуяли.
А человечка словно ощущала его присутствие, оборачивалась, в испуге от воды шарахалась, если тень его позади себя замечала. Крестилась и богу своему молилась. Смешная. Забавная. На колени станет, руки сложит и шепчет что-то. Часами мог неподвижно наблюдать за ней, сливаясь с корой дерева и с листвой, теряя черты человеческие. Как-то дождь проливной лил, а он за ней шел, как обычно. Маршрут ее давно выучил. А она вдруг остановилась резко, наклонилась, что-то в кустах высматривая, а потом руку протянула, и Ниян оторопел от того, что увидел – зверька мягкого пушистого. С собой его унесла. Ворковала над ним весь вечер, молоком поила. Гладила. Не видела, как глаза змеиные желтые от окна к окну за ней следуют. Ему вдруг зверьком этим сделаться захотелось, чтоб пальцы ее касались так же нежно его волос. На утро зверька железная повозка задавила.
И его волной ее отчаяния окатило, как разрядом десяти тысяч молний, а от слез и всхлипываний в груди запрыгало, затрепетало, забилось о ребра сердце, мучительно в камень сжимаясь. Человечка в дом побежала, а он возле зверька оказался, руку протянул и пальцами по тельцу бездыханному провел, протягивая нить золотую, тающую в воздухе вместе с искринками россыпью – жизнь еще одну подарил. Закон Нави нарушил. Зверек ушами зашевелил, и тут она выбежала с полотенцем, на колени упала и смеется, и плачет, зверька к лицу прижимает и целует. Ниян тогда впервые за много лет улыбался… потому что она улыбалась. Но потом вдруг подскочила, по сторонам оглядываясь, а зверек зашипел, на Нияна разумеется – ожил паршивец. Девчонка в дом свой, на коробку похожий, вернулась и двери на все замки позакрывала.
