- Не понял?
- Варяги изначально ведь были скандинавами? Ну, те нормальные варяги, с которых "есть пошла земля русская".
- Да, - кивнул Петр, все еще не понимая, куда клонит Егор.
- А у скандинавов богами были Асы. Один и все остальные...
- А-а, ты предлагаешь тех, других Асами назвать? Я не против. Мне, вообще, пофиг. Пусть будут Асы... Так вот. Варяги, видимо, оценив человеческий потенциал, решили слепить из них кого-то типа суперсолдат для войны с Асами. Цепных псов. Пушечное мясо. Сами то, небось, нежные, драться не умели, да и в будущем, наверное, видели, что кирдык им скоро. И давай экспериментировать и так, и эдак. Наделали мутантов, а толку никакого. Или тупые, или слабые. Самки человеческие от них потомство рождать не могут... Прогресса нет. Тогда решили, пусть эволюция идет своим ходом, род гомо-сапиенс развивается естественным путем, а они возьмут получившийся материал из будущего. Возможность такая имеется. Понимаешь?
- Да, - ответил Егор, смотря через снег на дорогу. - Вот здесь переулком можно срезать, там ям меньше... Значит из меня слабого, никчемного алконавта хотят сделать пса войны? Да войны, к тому же, космической? Бред...
Петр послушно свернул на узкую темную улицу, застроенную старыми двухэтажными домами с кирпичными первыми этажами и деревянными, резными - вторыми. Вокруг пустота. На проезжей части толстым слоем лежал нетронутый снег. Ни одной колеи от машин. Словно в другом городе вдруг оказались.
- Бред. - согласился Петр Валентинович. - Бред! Но очень-очень реальный. Во всяком случае, для нас с тобой. А, вообще, насчет создания суперсолдат - это уже скорее догадка, чем достоверная информация. Есть у меня еще второй вариант...
- И в чем суть?
- Суть? Возможно, Варяги просчитали потенциальные линии развития событий в будущем, они же ребята продвинутые, и смысл всех этих издевательств над людьми состоит в том, чтобы в итоге получилось материализовать одно единственное живое существо. Своего рода Мессию для победы над Асами. А может быть - Великую жертву для них же, чтоб отстали. И для этого им нужны...
Ровер неожиданно задергался, а потом заглох. Машина прокатилась еще несколько метров по инерции и встала, скрипнув колесами по снегу. Егору сразу стало нехорошо.
- Что за херня? - пробормотал Петя. Перевел рычаг в положение Паркинг и вдавил кнопку запуска двигателя. Ничего. Приборная панель горит, фары светят, но двигатель не заводится. Нажал еще раз. Тоже самое.
- Может с электроникой чего? - спросил Егор, - Можно клемму с аккумулятора сбросить на полминуты...
- Сейчас попробую.
Дернул рычаг капота вылез из машины, исчез за поднявшейся прямоугольной плоскостью. Стало очень тихо, только дворники чуть слышно скользили по стеклу. В приоткрытую водительскую дверь в салон заметало крупные хлопья снега.
- Гайка прикипела, зараза, намертво! - раздался Петин голос. - А плоскогубцев нет ни хрена! Эвакуатор вызывать что ли?..
Громко лязгнул закрывшийся капот, и перед Егором возникла освещенная фарами фигура Петра Валентиновича. А рядом, слева от него, стояло, колыхаясь в росчерках снегопада, высокое темное существо с горящими глазами. Шестипалая рука лежала прямо на голове у бывшего хирурга, но он ее не чувствовал. Хмурился, глядя на машину, вытирал друг об друга руки, бормотал что-то под нос.
Егор широко открыл рот, чтобы заорать, но дикий, полный ужаса крик оборвался на вдохе, когда Петр и держащий его за голову Варяг исчезли. Не растаяли, не растворились, а именно исчезли. Как свет в комнате. Вот он - горит, потом, щелк! И темнота...
9.
Темнота. Я проснулся и открыл глаза. Вообще ничего не видно, хотя на поверхности я чувствовал начинающийся день.
Осторожно потянулся, чтобы не потревожить раны. Голова лежала на настоящей подушке с настоящей наволочкой, под спиной была настоящая простыня. До сих пор так и не привык спать в нормальной постели. Слишком долго скрипел пружинами на вонючем матраце в Сарае...
Дотянулся до маленькой лампочки на стене. Комната осветилась мягким электрическим светом. Настоящая двуспальная кровать... И Ангел, лежащий рядом спиной ко мне, тоже, самый что ни на есть, настоящий...
Густые темные волосы разметались по подушке. Простыня сползла до середины ягодиц. Я со сладким замиранием сердца полюбовался изящным контуром спины, талии и бедер. Потом приподнялся на локте и, аккуратно приподняв тяжелую прядь волос, поцеловал нежную кожу на затылке. Настя зашевелилась, придвигаясь ближе ко мне, я чувствовал, что она улыбается.
- Доброе утро. - прошептал я.
- Доброе... Что не спится-то? Тем более, в последний день. - с притворным недовольством пробормотала она, одновременно окутав меня теплыми волнами радости, счастья и немыслимо-ласковой любви. Повернулась ко мне. Точно. Улыбается.
Я потянулся к ней, но она перехватила мои руки и со словами "Лежи уж, инвалид!" сама осторожно легла на меня сверху, прижавшись всем телом, и начала целовать куда-то за ухо. Я глубоко вдохнул восхитительный аромат ее волос, накрывших меня с головой, ощутил приятную тяжесть обнаженного женского тела, почувствовал, как к коже прикоснулись мягкие, но упругие груди, пройдясь по ней двумя горошинами твердеющих сосков. Огонь внутри полыхнул в один миг, объял меня всего и бросил языки пламени навстречу другому огню, который вспыхнул внутри Насти. Я провел руками по шелковистым ягодицам, сжал их и крепко прижал девушку к себе. Она обняла меня за плечи, несильно впившись ногтями, и стала медленно двигаться по мне вверх и вниз. Ее поцелуи становили жарче и настойчивей, движения все более сильными, но неожиданно она резко отстранилась, хитро глядя на меня своими огромными серыми глазами, и сказала:
- Подожди, я сначала в душ.
- Зачем? -простонал я, - Душ ледяной, а я теплый!
Настя засмеялась, грациозно спрыгнула с кровати и не менее грациозно удалилась.
Я смотрел ей вслед и думал, что вечно можно смотреть вовсе не на горящий огонь и текущую воду, и уж, тем более, не на то, как тебе выдают зарплату. Зарплата тут у нас, вообще, никому никуда не стучала. Вечно можно смотреть только на любимую женщину. Да... Вот такой я теперь романтик.
До сих пор не знаю, кто и за какие заслуги преподнес мне такой подарок, но обратно я его теперь точно не отдам. Ни за что. Насте было двадцать восемь лет. Когда-то, в другой и далекой жизни она была архитектором, в какой-то степени моим коллегой. Даже училась в том же ВУЗе, только, конечно, позднее. Мужа и детей не было. Не сложилось.
Зато была красота. Красота завораживающая, нездешняя и зовущая. Прекрасное Далеко...
Смотря на Настю, я видел какую-то фантастическую смесь глубокой чувственности, мягкой женственности и дикой первобытной сексуальности. Девушка с лицом и фигурой богини. Квинтэссенция всех эталонов мужской мечты, обладающая, в то же время, яркой и неповторимой индивидуальностью. Я естественно знал поговорку про то, что любовь слепа или зла, но тут она была точно неприменима. Настя была очень красива. Совершенно объективно. А уж последнее время, после произошедших с ней и со мной метаморфоз, она для меня вообще, кажется, вышла за пределы такого понятия, как красота. Она буквально светилась изнутри, и если бы в этом Городе могли расти цветы, то они, наверное, росли бы там, где ступала ее нога.
А самое главное, Настя была красива внутри. Ее душа была для меня теперь, как раскрытая книга, впрочем, как и моя для нее, и в этой душе я видел совершенство... Особенно во время того, чем мы тут теперь занимались ночами, да и днями, напролет, словно два обезумевших кролика. Это был никакой не секс, не занятия любовью, не соитие... Ни одно из этих определений совершенно не подходило. Физический контакт только запускал некий сложный многоплановый процесс, названия которому не было ни в одном языке мира. Слияние и полное проникновение друг в друга двух душ, двух миров, двух Вселенных. Симфония чувств. Гармония Жизни. Не было ни Егора, ни Насти. Была только бесконечная Река, в волнах которой переплетались и растворялись наши "я". Река струилась сквозь мир, космос и время. То бурная и страстная на извилистых горных порогах, то величественная и неспешная среди зеленых цветущих полей. Мы становились одной надмировой соборной сущностью с единой памятью, мыслями и эмоциями... И потом, когда мы наконец отрывались друг от друга, тяжело дыша в сладком изнеможении, какая-то часть нас так и оставалась целостной, общей, связывающей меня и ее с каждым разом все сильнее и сильнее, а изменения, происходящие с нами, перешагивали очередную ступень лестницы, уводящей нас все дальше и дальше от обычных людей.
