Развернулся, пошел обратно. До дома добрел за полночь. Выводы были. Все на самом деле. Именно эти места являются сосредоточением необъяснимого, как-то связанного с Ануннаками. Однако, под колпаком лекарственных средств их негативные проявления практически сходят на нет, пробиваясь только в самых перенасыщенных этим необъяснимым точках пространства. Пробиваясь, но не пробивая насквозь, как раньше...
Значит, движемся верным путем. Пьем колеса и с нетерпением ждем Деда Мороза.
А еще через некоторое время, примерно в середине декабря, Егора выписали из дневного стационара психоневрологического диспансера, посчитав, что дальше он должен справляться с душевным недугом собственными силами. Таким образом, морозным солнечным зимним днем Егор вышел из дверей лечебного заведения на хрустящий искрящийся снег нет, не счастливым, не лучащимся позитивом, а просто - нормальным человеком, наконец-то видящим впереди хоть какое-то будущее... В руках были кучи рецептов, рекомендаций по поддержанию терапии и предписание вернуться для осмотра через месяц, а в голове красным жирным шрифтом было написано главное указание - "Не пить!" Ничего крепче кефира. Да и тем не увлекаться, мало ли...
Первым делом, Егор подумал, что надо срочно найти работу. Любую, пусть даже не по специальности, пусть малооплачиваемую, но такую, которая будет занимать у него почти все время. Если не получится так, то устроиться сразу на две ставки, лишь бы себя занять. Максимально. Чтобы приходить домой, выпивать прописанные таблетки и валиться спать. А рано утром - обратно к станку. В выходные - кататься на лыжах, плавать в бассейне, ходить в кино и так далее и тому подобное. Потом, со временем, может быть, найти женщину, так же, как и он, одинокую, пусть даже с детьми. Жить вместе. Как-то устраивать быт... Но до этого еще, наверное, далеко. Пока надо работать, а там видно будет.
Вобщем, перспектива выстраивалась примитивная, тупая, зато действенная.
Но было одно "но". Не шестипалые Ануннаки, про которых Егор после пробного похода по "горячим" точкам почти не вспоминал, а маленькая восьмилетняя девочка, живущая где-то далеко-далеко за границей. Его родная дочка. Единственная во всем мире. Мир сейчас не значил для Егора ровным счетом ничего, а она значила для него все.
Егор не видел и не слышал свою дочь несколько долгих месяцев, наполненных бредом, страданиями и душевными муками, он очень скучал по ней и волновался. В каждом, из своих страшных и не очень состояний дома или в больнице он ни на секунду не забывал про нее. Он искал адрес или хотя бы телефон в интернете, естественно ничего не нашел, ездил к бывшей теще, умолял, чуть ли не стоя на коленях, дать номер, та была непреклонна - дочь запретила, ни хрена я тебе не дам. Много думал об обращении в суд, но до представителей Фемиды так и не дошел. Сначала - из-за своего самочувствия в целом, а потом, уже в больнице, более-менее, придя в себя, пытался вспомнить бракоразводный процесс и понял, что единственное, оставшееся в памяти - это тупая отрешенность в мозгах, цветной витраж за спиной работника Загса и огромное количество бумаг, подписанных им, не глядя. Таким образом, с большой долей вероятности можно было предположить, что любимая женушка и ее ушлый хахаль полностью обезопасили себя со стороны закона, воспользовавшись тогдашней неадекватностью Егора. Отсюда - и полное отсутствие звонков с их стороны. Не боятся совсем.
Но сейчас, пытаясь хоть немного заглянуть в свое будущее, Егор понял, что увидеть дочь - это первоочередная задача. Все остальное, что он там себе уже робко напланировал, подождет.
Шел домой, думал с чего начать. Наскрести на полет в Марбелью? Как он там их найдет? Да и оставшихся денег хватит максимум на оформление визы и перелет в один конец. А там же ведь надо будет где-то жить, что-то есть, пока будут продолжаться эти поиски иголки в стоге сена. Занять? Не́ у кого. Единственный вариант - продать квартиру. А потом? Увидеть дочь, быть посланным на хер бывшей женой и вернуться на Родину бомжом?
Да и хер бы с ним! Зато увижу!
Под подошвами хрустел снег, воздух был чист, прозрачен и морозен настолько, что приходилось дышать через нос, обернув рот шарфом, тут же покрывшимся белой изморосью. Ноги, привыкшие к долгим прогулкам, неутомимо отмеряли квартал за кварталом.
"Сначала, все-таки, в суд" - решил Егор, почти дойдя до дома. "Насчет всяких там документов - это только догадки, надо знать точно. Жалко, завтра суббота, до понедельника придется ждать... Ну, пока в сети полазаю, хоть почитаю, что там, да как, при разводах. Баран, бля! Три месяца потерял! Хотя, если вспомнить, какие это были месяцы - хорошо, что, вообще сейчас по улице шагаю. Давно ведь мог или в гробу лежать, или в смирительной рубашке слюни пускать".
Тягомотина российской бюрократии обрушилась на Егора всей своей ленивой неповоротливостью в понедельник. Полдня в Загсе. Получил свидетельство о разводе, которое ему почему-то забыли дать в сентябре. Следующие полдня в суде. Запись на прием так и не получил. Во вторник все-таки назначили на следующую неделю, скупо объяснив, что дни уже предпраздничные - суета, неразбериха, так что придется подождать. Если б не препараты, циркулирующие в крови Егора, встреча с чиновниками могла закончиться очень плохо. И для чиновников, и для Егора. Для последнего, скорее всего, вообще, плачевно. Но, скрипнув зубами, Егор стерпел равнодушно-презрительные слова и ушел домой ждать.
А в среду вечером зазвонил телефон. Явление за последние месяцы для него редкое и необычное. "Наверное, менты наконец вспомнили". - подумал Егор, пытаясь по звуку звонка определить местонахождение мобилы. Определил, поднял с пола, взглянул на экран и чуть не выронил телефон из рук. Сердце екнуло. Номер был, явно, не местный.
Не дыша нажал "ответить" и услышал родной до резкой боли во всей груди голосок:
- Папочка! Папочка, это ты?
- Да, мое солнышко! Как я рад тебя слышать, как я соскучился! - на глаза навернулись слезы.
- Папочка! Я тоже соскучилась, мне так без тебя плохо! Папа! Забери меня отсюда домой... Папа, пожалуйста!
Голос сменили рыдания. Сердце Егора начало проламывать ребра.
- Что случилось, зайка?! Тебя кто-то обидел?
- Папа, мне здесь очень-очень плохо! Я так тебя люблю, папочка! Дядя Саша меня совсем не любит, а мама...
Звонок оборвался.
Егор, судорожно тыкая непослушными пальцами в экран, перезвонил. Раздались три длинных гудка, а потом вызов оборвали. Он позвонил еще раз. Оборвали на первом гудке. Еще раз и еще. Телефон выключили. Минут тридцать он, как параноик звонил и звонил, натыкаясь на холодный металлический голос, твердивший ему, что абонент недоступен. Наконец, села батарейка. Егор швырнул телефон в дверь и медленно сполз по стене. Сел на пол. Его трясло. В ушах до сих пор звучал отчаянный голос и плач дочери.
Потом который раз пострадала ни в чем неповинная квартира, а точнее, ее интерьер и мебель. Егор разбил в кровь костяшки пальцев и лоб о стены и шкаф, порезал ногу, после удара по двери, стеклянные вставки которой со звоном обрушились на плитку коридора, чудом не отрезав пальцы, а только вскользь пройдясь по голени. Душу рвали на части острыми когтями безграничная жалость и любовь к дочери и такая же безграничная ненависть к бывшей жене и пидору, который сейчас был ее мужем. Великая Китайская стена, с таким трудом возведенная вокруг его сознания в больнице, перестала быть Великой и трещала по швам, зияя то тут, то там проломами от стенобитных орудий орд лохматых свирепых дикарей, накатывающих на нее волна за волной. В мозгах пронзительной сиреной воздушной тревоги гремел вопрос "Что делать?!"
И тут, впервые за полтора месяца мелькнула мысль о бутылке. Даже, скорее, не мысль, а условный рефлекс, приобретенный за долгие годы злоупотребления, и, оказывается, до сих пор прятавшийся где-то в глубине головы. Сбегать в магазин, купить, залить весь этот ужас этиловым спиртом, пока огонь, бушующий внутри, не сжег его полностью. Егор даже обулся, схватил ключи, кошелек, прикоснулся к дверной ручке... А потом посмотрел на себя в зеркало, висящее в прихожей, и замер.
