— Здравствуйте, меня зовут Курапика, и я алкоголик.

Куроро едва заметно дёргается, поворачивается на голос и вскидывает тонкие брови, которые тут же прячутся под чёлкой. Курапика оказывается невысоким, бледным, словно прозрачно-тонким парнем, появившимся сегодня впервые. Он сидит прямо, поджимает губы в саркастической гримасе и явно с трудом сдерживает недовольство только что сказанной фразой.

— Приятно познакомиться, Курапика, — Куроро кивает, а сам смотрит внимательно, пронизывающе. Зная, что его взгляд с трудом можно назвать приятным. — Добро пожаловать, — слова Куроро звучат скрытой насмешкой, но это абсолютная ложь.

Курапика одёргивает воротник рубашки, поправляет его и всем видом показывает, что ему тут не нравится. Куроро с ним мысленно соглашается. Ему первое время тоже было не очень комфортно. Потому что впервые в группу помощи он приходит лет десять назад с навязчивым желанием забрать себе всё, что он посчитает ценным. В детстве это были бесполезные побрякушки вроде красивых камней, в подростковом возрасте Куроро ловил бабочек, нанизывал их на булавки и прикалывал к доске в собственной комнате, чуть позже ценными становились люди, и Куроро без зазрения совести разрушал семейные пары, устоявшиеся отношения и присваивал себе того, кого посчитал нужным. Камни, становясь не интересными, терялись, бабочки, высыхая и надоедая, отваливались от доски и падали куда-то под письменный стол, откуда их выметала мать, кидая на Куроро негодующие взгляды. Люди начинали раздражать быстрее.

— Расскажешь о себе? — Куроро стучит пальцами по колену, обтянутому тканью идеально выутюженных брюк, и не отводит взгляд от новенького в их группе.

Курапика открывает рот, сидит так всего мгновение, а потом качает головой из стороны в сторону. Куроро медленно кивает — он знает, что раскрываются в первую же встречу только полные недоумки вроде того парня, который с маниакальным взглядом крутит в пальцах скальпель. Куроро теперь строго смотрит на него:

— Ты ведь знаешь, что тебе запрещено брать эту штуку в руки.

Леорио скукоживается, тушуется и прячет скальпель в карман. У него уже есть условный срок за непреднамеренные увечья и направление к психиатру. Леорио послушно ест таблетки и отмечается в полицейском участке, но от скальпеля избавиться пока не в силах. И ведь он, думает Куроро, не жесток, как сумасшедший мальчишка, на целый десяток лет младше их всех, сидящий на соседнем стуле и безучастно лижущий огромный леденец, постоянно взъерошивая и без того торчащие волосы.

У этого ведь целый послужной список и полная безнаказанность. Деньги и влияние известной семьи решают всё. Да и эти групповые посиделки ведь просто для галочки, Куроро всегда знает, когда человек не заинтересован в своём исправлении.

Он снова стучит пальцами по колену и вновь смотрит на Курапику, думая, что тот понятия не имеет, зачем пришёл сюда.

За весь вечер Курапика больше не произносит ни слова.

— Думаешь, долго у нас протянет? — Хисока перебрасывает карты из ладони в ладонь, тасует их и гнёт изящными движениями, показывая фокусы невидимому зрителю. Куроро молча собирает анкеты со стульев и словно невзначай кладёт ту, что оставил Курапика, сверху.

— Ого! — Шалнарк заглядывает ему за плечо, отрываясь от своей консоли. — Поставил галочку напротив «да». Это уже победа.

Куроро смотрит на эту галочку и скользит взглядом к пункту «хотите ли вы получить помощь от группы?», а потом смотрит на мерно жующего жвачку Хисоку, которого диагноз «покерная зависимость» только забавляет, как и вся их группа, он ходит сюда лишь для того, чтобы расслабиться, придумывая каждый раз новую историю о причине нахождения среди них. Шалнарку же его консоли с видеоиграми приносят больше дохода, чем головной боли и проблем, но его семья считает иначе. И Шалнарк, как послушный мальчик, приёмный сын, которого приютили дальние родственники, в знак благодарности за это примерно высиживает каждое собрание.

— Цирк уродов, — говорит Куроро, когда спустя неделю, на следующей встрече, они остаются с Курапикой наедине и выходят из старого спортивного зала с осыпающейся по углам штукатуркой вместе.

Не лучшее место для групповой терапии, но другого им не дали, а Куроро всегда имел слабость к непримечательным местам.

— Что? — Курапика задирает голову и удивлённо на него смотрит. У него волосы аккуратно собраны в хвост, а чёлка совсем растрепалась и лезет в глаза.

У Куроро возникает слишком явственное желание убрать её с чужого лица, но он сдерживается и только сжимает и разжимает ладонь.

— Все мы тут психи, говорю.

— А ты наш психиатр? — хмыкает Курапика, глядя на него из-под светлых ресниц. Куроро ловит себя на том, что Курапика совсем не похож на алкоголика, да и вовсе на того, кто способен перебрать с выпивкой: слишком собранный, даже серьёзный, контролирующий каждое слово. Такие не пьют просто от скуки или от того, что тусовка в клубе затянулась на несколько лет.

— Я главный псих, — Куроро останавливается на перекрёстке и смотрит на красный глаз светофора. Остановка на другой стороне улицы, и Куроро понятия не имеет, в какую сторону ехать Курапике. Разговор заканчивать не хочется. Не из-за ответственности перед званием того, кто организовал эту ерунду с групповой терапией, а потому что Куроро не может упустить и крупицы знаний о любом, кто ему хоть немного интересен.

Курапика интересен очень.

— С чего всё началось?

— Что? — снова спрашивает Курапика, но Куроро не идиот.

— Ты понял, — он выразительно выгибает брови и шагает на дорогу первым, стоит светофору поменять цвет на зелёный. Но идёт, специально замедляя шаг, и даже не пытается этого скрыть.

— Не хочу говорить об этом.

— Рано или поздно придётся. Иначе, зачем ты пришёл к нам? Чтобы протереть штаны на расшатанном стуле?

Курапика засовывает руки в карманы пальто глубже и утыкается лицом в тёплый шарф, прячась от ветра. Куроро следит за ним краем глаза.

— Лучше рассказать сначала кому-то одному, рассказать остальным будет легче. Проще начинать с малого.

— Считаешь себя малым? — Курапика глухо хмыкает, Куроро пожимает плечами. Ему всё равно. Он хочет услышать историю.

Они уже стоят на пустой остановке, и ветер обдувает со всех сторон, потому что хлипкая, словно картонная стенка остановки — совсем плохая преграда. Вот она — малое, мысленно отмечает Куроро и вновь косится на Курапику. Он не хочет перегнуть, пережать, сломать. Куроро давно уже так не делает. Он ведь не Хисока, который полный балбес в жизни, пусть и считается виртуозом в карточной игре.

Ни один автобус не приходит, а Курапика громко чихает. Куроро медленно закуривает, выпускает дым и откидывается затылком как раз на выцветшее объявление на стене.

— А ты как тут оказался? — спрашивает Курапика, и внутри Куроро улыбается — он ждал этого вопроса с самого начала.

— Я люблю делать всё своим, — отвечает он.

— Что-то вроде клептомании?

— Хуже. Я люблю делать своими не только вещи, но и людей.

— А что потом? — Курапика снова чихает и прячется в шарф ещё глубже.

Куроро протягивает свободную от сигареты руку, убирает распотрошённую ветром чёлку Курапики со лба и осторожно поправляет его шарф, улыбаясь только уголками рта.

— А потом они мне надоедают.

На следующую встречу Курапика не приходит, и Куроро хмурится несколько раз, смотря на пустой стул. Хисока замечает первым и после того, как все поднимаются и идут к выходу, он наваливается на Куроро сзади и громко шепчет на ухо:

— Я думал, ты завязал.

Куроро раздражённо отмахивается, несильно отпихивает плечом Хисоку и вновь возвращает на лицо нейтральное выражение.

— Правильно думаешь.

Хисока гогочет уже где-то с другой стороны, заваливается на стулья и вновь играет с колодой карт.

— Посмотри его телефон в анкете, он ведь оставил данные.

— Зачем мне это? — Куроро думает, что Хисока не там применяет свою профессиональную проницательность. Ему не нравится находиться рядом с ним. Казалось, Хисока видит его насквозь, и это совсем не приятное ощущение.