Вообще-то ему грех было жаловаться. Сколько достойнейших рыцарей пытались покорить сердце его возлюбленной, но она подарила его лишь ему, вызвав тем самым жгучую зависть всех соседей. Она, словно ласковым солнечным светом, окружила его нежностью и заботой, освободив от всех рутинных забот. Но в ответ Королева ждала от него что-то такое, что, интуитивно чувствуя, Отважный Король ну никак не мог ей дать. А вобщем-то, на самом-то деле, для полного счастья Королю не хватало всего лишь того, чтобы жена его поняла, что все эти сентиментальные нежности пpостительны только слабым и неразумным женщинам, а не суровым и закаленным в битвах мужчинам.

А поутру, когда празднество уже почти закончилось, в замок примчался обезумевший от ужаса гонец. С трудом придя в себя, он сообщил, что в окрестностях замка объявился ужасный дракон, опустошающий всю округу. Король мигом поднял свою дружину и, махнув на прощание жене, исчез за воротами.

Нежная Королева, закусив губу, долго смотрела ему вслед тщетно пытаясь сдержать текущие по щекам слезы. Она так ждала, так устала быть одна, так соскучилась... Переполнявшая душу обида рвалась наружу горькими рыданиями, но Королева заставила себя успокоиться, ведь иначе там, куда умчался любимый, может случиться непоправимое. И, утирая слезы платком, она направилась в Потайную башню. А там, заложив дверь тяжелым засовом и став на колени у ярко горящей свечи, Королева, закрыв глаза, лихорадочно шептала слова древнего заклятия, которому научила ее много лет назад одна старая колдунья. Тогда, еще до замужества, безумно влюбившись в Отважного Короля она пришла к могущественной колдунье и попросила защиты от всех ратных бед для своего любимого. Цена запрошенная колдуньей была ужасна, но, стиснув зубы, Королева судорожно кивнула и сделка состоялась.

С тех самых пор, стоило Отважному Королю выехать за ворота замка, как Нежная Королева, уединившись в этой комнате, вновь и вновь твердила древнее заклинание. И вырастал за спиной у ее возлюбленного незримый и непобедимый дух-хранитель, отводящий в сторону всю смертоносную сталь, направленную в Короля. Но каждый удар мечом или копьем, каждая стрела или вражеский кинжал, предназначенный супругу, разрывали ее тело дикой мучительной болью. Но все равно, даже корчась в ужасных муках, она, как в бреду, не переставала твердить волшебные слова. Когда же опасность отступала, словно пелена спадала с Нежной Ко-ролевы, и она вновь ясно различала колеблющееся пламя свечи и каменные своды башни. Вот и сейчас ее совершенно неожиданно выдернуло из этого безбрежного океана боли где ее, словно утлую лодчонку жестоко мордовали свирепые волны. Она с трудом поднялась на ноги и, пошатываясь от изнеможения, отправилась вниз готовиться к встрече супруга.

А вечером, сидя в тронном зале, Король с жаром повествовал о своей битве с драконом. В самый разгар схватки под Королем пал от страшных ран конь, придавив его своим телом. Дракон немедленно бросился на беспомощного воина и не жить бы ему, если бы чудовище совершенно неожиданно не споткнулось на ровном месте и, нелепо перевернувшись, не рухнуло на землю. А пока оно поднималось, подоспевшие рыцари вызволили своего короля, и все вместе они быстро прикончили дракона.

А Нежная Королева, обреченная всегда быть одна, тоскующим взглядом ласкала своего любимого и, как о манне небесной, молила Господа хоть на несколько дней задержать в пути следующего гонца.

65

Сказочник

(С искренней признательностью KVS за все то доброе, что он для меня сделал.

И с извинениями за маленький плагиат.)

Ксюше ...

Всю свою жизнь он писал сказки. Добрые и веселые, грустные и лирические, они заставляли слушателей плакать и смеяться, и удивленно раскрывать глаза, замирая от неожиданной развязки. И как у всякого Мастера, была у Сказочника страна, в которой жили герои его захватывающих историй. Страна полная приключений и волшебства, мужества и благородства, и непримиримых схваток со злом. Но даже ближайшие друзья вряд ли догадывались, что все эти сказки не были лишь плодами его фантазии. На самом-то деле висело на стене у Сказочника большое магическое зеркало, через которое он, как через окно, наблюдал все то, что происходило в волшебной стране. И каждый вечер, усевшись в старое дубовое кресло и положив перед собой бумагу и перо, он пристально, почти не мигая, смотрел в зеркало, лишь изредка делая какие-то пометки на листах. А потом, словно бы очнувшись от долгого и тяжелого сна, принимался лихорадочно записывать самое интересное из увиденного и, как правило, к утру уже были готовы одна, а то и две сказки. Конечно же, он мог и не писать никаких сказок, а просто сидеть и смотреть в свое удовольствие. Но, во-первых, очень уж ему хотелось поделиться увиденным; во-вторых, он никогда не брал за это денег; а в-третьих, Сказочник писал их чтобы увидеть искорку интереса в глазах той единственной и самой прекрасной, которую встречают лишь раз. И когда сказка удавалась и любимая замирала, сопереживая ее героям, Сказочник был счастлив.

Он так и любил свою милую, от сказки к сказке, от искорки к искорке, от улыбки к улыбке. И каждая новая сказка становилась еще одним признанием, но милая лишь внимательно слушала, склонив голову на плечо, и молчала. И потому Сказочник вновь и вновь усаживался перед зеркалом и окунал свой взгляд в зазеркалье, надеясь, что уж на этот раз он выберет такую историю, что любимая не сможет не ответить. Дописывая последние строки, Сказочник замечал что ночь уже давно кончилась и пора на работу. И, тяжело вздохнув, он уходил в пыльную затхлость серого дня перекладывать бумажки в какой-то скучной конторе. Но впереди был вечер, а в нем искорки в любимых глазах и ночь в мире волшебства и опасностей.

Но сказка сменялась сказкой, а любимая так и не хотела слышать тех слов, которые он находил для нее в волшебной стране. И однажды, отчаявшись и завесив зеркало одеялом, Сказочник выплеснул на бумагу то, что переполняло его душу. Но даже сейчас любовь и нежность, тоску и одиночество он облек в сказочную форму, просто он не умел иначе. Только уж на этот раз и слепому было ясно, кто такие Принцесса и Рыцарь. И желая побыстрее прочесть любимой свою, по-настоящему первую, сказку, он бросился к ней со всех ног.

И вновь светятся лукавые искорки, пьянит ее манящая улыбка, а Рыцарь признается в любви и повисает в воздухе немой вопрос, ответить на который может только Она, ведь без этого сказка так и останется незавершенной. Мучительно долго тянется так и не прерванная ответом пауза, и не выдержав, Сказочник, неловко извинившись, уходит прочь.

Он не вышел на работу на следующий день, а через неделю, обеспокоенные его исчезновением друзья, взломали дверь его дома. Они с удивлением увидели беспорядочно разбросанные вещи и кровать, густо усыпанную осколками вдребезги разбитого зеркала. Но больше всего их удивил клок, вырванный из старой штормовки Сказочника, непонятно каким образом зацепившийся за резную раму разбитого зеркала...

66

Сказкаоб одинокомхудожнике

Анюте.

Солнце еще только едва позолотило крыши окрестных домов, а Художник уже пристраивал на обочине Главной дороги свои многочисленные полотна. Сегодня мимо них пройдут тысячи, а может быть даже десятки тысяч жителей коро-левства съехавшихся на Большой базар. И может быть (ну всяко же бывает!), хоть кто-нибудь все-таки увидит, разглядит среди суеты его гениальные полотна. И купит их. Хотя бы одно. Пусть самое маленькое. Пусть самое крошечное, пусть даже без рамочки, лишь бы купили! Тогда, Художник мучительно сглотнул, можно будет наконец-то убить или хотя бы просто приглушить мучающий его уже четвертые сутки голод. А если действительно повезет, то еще останутся деньги на новые холсты и краски.

В том, что он гениален, Художник ни сколько не сомневался. И это не пустое бахвальство, не глупый самообман, отнюдь! Это была всего лишь трезвая и в меру объективная оценка собственных способностей. Его талант был столь же очевиден, как ежедневный восход и заход солнца. И именно сознание собственной исключительности и не позволяло Художнику зарабатывать себе на кусок хлеба. Он просто не мог заставить себя опуститься и попусту тратить время на ремесленную мазню кабацких и гостиничных вывесок. И живя тем, что подаст бог, он писал все новые и новые шедевры. Писал, твердо веря в то, что в свое время они еще обессмертят его имя.