Волхвы утверждали, что их сбросил на головы своего врага Велеса буйный Перун-Громобой[22], когда в незапамятные времена случилось сражение богов. Велес, конечно же, избежал гибели, но под камнями лежат схороненные мелкие бесы, его помощники. Некоторые из них до сих пор живы, только придавленные тяжелым грузом, и устраивают добрым людям разные пакости.

Сокол некоторое время размышлял, – уж больно соблазнительным выглядело предложение друга – но затем, решительно тряхнув золотистыми кудрями, сказал:

– В следующий раз. Уж коль наметил что-то, нельзя отказываться от задумки, иначе пропадет удача. А нам нужны звериные шкуры. Скоро будет полюдье, ведь дань никто не отменял. Дедко и в ус не дует, днями ищет травки-корешки целебные, но кто-то же должен озаботиться оплатой повинности? Иначе жди беды. Сборщики дани знаешь, как лютуют…

– Да знаю, знаю… – Бажен помрачнел. – Не дашь звериные шкуры, возьмут дань людьми…

Сокол проверял капканы на куницу. Куний мех ценился очень высоко, куницами платили дань и расплачивались за разные заморские товары. Несколько меховых шкурок, связанных вместе, назывались «кунами». Количество шкурок благородного зверька в связке было разным и со временем менялось в большую сторону. Но этот вопрос Сокола волновал меньше всего. Его дело – добыть куницу, а все остальное зависело от решения главы рода и купцов.

Установить капкан на куницу, с одной стороны, как бы и несложно, а с другой – было головной болью ловников. Куницы не устраивали себе домики, они свободно перемещались по лесу, задерживаясь на одном месте только при наличии обильной пищи и удобного места для дневного отдыха (дневными убежищами для них обычно служили дупла деревьев).

В начале осени Сокол немало побродил по лесу, выискивая места, удобные для проживания куниц. Он делал зарубки и прикармливал зверьков, периодически раскладывая приманки в одних и тех же местах.

Всем другим способам ловли ценного зверька Сокол предпочитал маленькие шалашики из веток и сухой травы, где устанавливал хитрые петли из конских волос. Просунет куница голову в петлю – и все, назад ей ходу нет. Он соорудил шалашики давно, едва начали желтеть листья. Когда пришла пора охоты, Сокол установил приманки – привязал сбоку от шалашиков пучки тетеревиных перьев. Покачиваясь на ветру, они привлекали обладающую острым зрением куницу.

В качестве приманки Сокол использовал отходы от добытых зайцев, тетеревов и рябчиков. У куницы был слабый нюх, поэтому Сокол сделал «накроху» – длинную дорожку, состоящую из мелко покрошенных кишок, заячьей шкуры и перьев рябчика. Чем длиннее «накроха», ведущая к шалашику, тем больше было шансов добыть ценного зверька. Капканы, установленные на куницу, Сокол особо не маскировал – зверек был отчаянно смелым и чрезвычайно любопытным.

Кроме всего прочего, Сокол, по совету Чтибора, приготовил еще и приманку из пахучих куньих желез. Для этого он два дня настаивал их на рыбьем жире, после чего разложил по шалашикам. Дедко уверял внука, что запах остро пахнущих куньих желез обязательно привлечет внимание зверька, и он ни в коем случае не пройдет мимо ловушки.

– Есть! – в восторге воскликнул Сокол, проверив первый шалашик – в настороженной петле находилась великолепная куница.

Это было несомненной удачей, значит, лесные духи к нему благосклонны!

Достав зверька из петли, Сокол залюбовался добычей. Темно-каштановый мех куницы с желтоватым округлым горловым пятном был густым, длинным и шелковистым на ощупь. В ловушку попался крупный самец, длиною больше локтя. Он был молод и хорошо упитан. Его шкурка считалась очень ценной. Ее называли «темно-голубой», так как мех был без рыжего оттенка, а пух – серо-голубым в основании и светло-серым при вершине.

Приободренный хорошим началом, Сокол начал обход шалашиков еще с большим рвением. Он настолько увлекся своим занятием, что совсем забыл об осторожности, столь необходимой в лесу, где было много хищных зверей. А как не забыть, если почти в каждой ловушке он находил куницу! Дедко, как всегда, был прав, когда предложил Соколу добавить к обычным приманкам пахучие железы куницы.

Зверей на берегах Днепра, где росли густые леса, водилось такое множество, что они тотчас поселялись там, откуда уходил человек. Даже на пепелищах разрушенных войнами и набегами селений вновь водворялись дикие звери и пернатые. Пардусы[23], белки, бобры, кабаны, волки, дикие козы, куницы, лоси, медведи, ласки, олени, лисицы, рыси, туры, лебеди, дикие гуси, утки, перепела, рябчики, тетерева… Всех не перечислишь!

Сокол торопился обойти свои ловушки до начала большой охоты, в которой принимали участие все взрослые жители поселения, способные держать в руках оружие. Для этого несколько лет назад, вырубив деревья, на большой площади устроили плотный завал, способный удержать животных.

Пространство, окруженное завалом, оберегалось лесной стражей. Входы внутрь огражденного места оставили открытыми, чтобы крупные звери – в основном туры, олени и кабаны – свободно туда входили, после чего без особого труда эти ворота закрывали, и животные спокойно паслись там, не предвидя опасности.

Осенью, когда они изрядно нагуляли жир и когда многие деревья сбрасывали листву, поляне устраивали большую охотничью забаву. Но она была отнюдь не безопасной. Во время охоты на грозных туров страх охватывал не только зверя, но и ловников. Нередко случалось так, что невозможно было помочь друг другу. Каждый ловник заботился лишь о себе, каждый мог легко потерять жизнь, и малейшая ошибка приводила к трагическим последствиям. Единственной защитой и спасением ловника во время охоты на тура являлся конь – быстрый и поворотливый. Поэтому на туров охотились большей частью глава рода и знатные дружинники, которые имели лошадей.

Но Сокола в данный момент интересовали только его ловушки. Да и отрокам нельзя было присутствовать во время больших ловов; они могли лишь наблюдать за ними издали, забравшись на самую верхушку завала. Иногда особо удачливым даже удавалось подстрелить дикую козу или оленя, которые в страхе метались внутри ограды, пытаясь найти брешь в завале, через который можно было вырваться на свободу. В прошлом году отличился и Сокол – его меткие стрелы поразили подсвинка и двух коз.

В какой-то момент мальчик вдруг почувствовал себя неуютно. До этого азарт добытчика заглушил в нем чувство осторожности, да и погода стояла великолепная, не предвещавшая беды. Ему вдруг показалось, что от яркого солнца повеяло зимним холодом, а деревья начали шуметь предостерегающе. Сокол невольно сжал в кулаке свой оберег – большой коготь медведя, висевший на кожаном гайтане у него на шее.

Хозяин леса, которому поклонялись поляне, не был убит во время ловов. Его нашел Чтибор уже бездыханным. В лесу разыгралась очередная трагедия, коих всегда было предостаточно – медведь напал на могучего тура, но он уже был стар и не рассчитал своих сил. Тур поднял его на рога, а затем в ярости потоптался по медвежьей туше острыми копытами.

Медведя в торжественной обстановке сожгли волхвы – точно как усопшего человека – и даже справили по нему тризну. Негоже было оставлять лесного хозяина, кумира рода, на поживу лесному зверью. Шкуру забрал главный волхв рода, а Чтибору достались несколько когтей зверя. Один из них и пошел на оберег Соколу. Старый кобник тщательно обработал коготь, прочертил на нем какие-то таинственные знаки и вручил оберег внуку в начале новолуния – на удачу.

Сокол как раз подошел к месту, где была установлена очередная ловушка. Его ждало огромное разочарование – кто-то разворотил шалашик. От куницы осталась только голова, а трава и опавшие листья были залиты свежей кровью. Похоже, на добычу Сокола позарился какой-то крупный зверь, судя по тому разорению, которое он сотворил вокруг шалашика. Создавалось впечатление, что зверь был в ярости, потому что он не только уничтожил ловушку и съел куницу, но еще и погрыз своими острыми клыками ветки кустарника.