Процесс приготовления лакомого блюда был довольно длительным, а мальчик здорово проголодался, поэтому в ожидании, пока кулага будет готова, он достал из своих охотничьих запасов кусочек вяленой оленины, вышел наружу, сел на толстый чурбан и принялся жевать тугое мясо, с интересом наблюдая за событиями в поселении.

Неподалеку от жилища Чтибора старенький подслеповатый Мезеня трудился над большим ковшом для кнеза (это Сокол уже успел выяснить). Материалом для ковша послужил дубовый кап с красивым рисунком. Ковш сильно смахивал на лодью русов – плоское дно и заостренный нос, напоминающий шею лебедя.

Мезеня был великим мастером. Его ковши и братины благодаря прочности капа имели стенки толщиной с ореховую скорлупу. Ковш для кнеза уже был покрыт тонкой красивой резьбой, и теперь Мезеня вставлял его в серебряную оправу, тихо постукивая крохотным молоточком: тюк-тюк, тик-тик…

Чуть поодаль находилась гончарная мастерская хромого Дичко. В свое время ему пришлось немало повоевать в дружине кнеза, но затем увечье приковало его к табурету, на котором он сиживал с раннего утра и до вечера. И как-то так получилось, что у Дичко оказались золотые руки, приспособленные к гончарному делу. Сначала он делал простые вещи: свистульки, солонки, канопки[34], плошки, но затем вошел во вкус, и спустя какое-то время его посуду стали брать нарасхват – уж больно она была красива.

Особенно хорошо выходили у него огромные корчаги[35], которые Дичко покрывал замысловатыми узорами. А уж кувшины и латки – маленькие сковородки с крышкой – любая хозяйка поселения считала за честь иметь в своем жилище. Дичко делал их с большой выдумкой, не похожие друг на друга, и каждое его новое изделие обычно становилось предметом длительных обсуждений. А ведь известно, что женщин хлебом не корми, но дай поболтать всласть.

Неожиданно раздался звонкий голос кузнечного молота, который нарушил тишину предобеденной поры; Сокол даже вздрогнул. Казалось, что кузница находилась совсем рядом, но это было не так. Чтобы сильно не беспокоить жителей поселения грохотом железа, Будивой построил свою мастерскую за пределами ограды. Но все равно, когда он входил в трудовой раж, его большой молот и маленькие молоточки могли громыхать сутки, не давая спать младенцам и старикам.

После памятного сражения с бойниками слава Сокола достигла небывалых вершин. Обычно немногословный, Будивой разговорился (наверное, после сильных переживаний) и преподнес схватку с изгоями как эпическое сражение, в котором Сокол сыграл едва не главную роль. Волхвы в один голос заявили, что отрок явно пользуется покровительством самого Перуна – покровителя воинов, и прочили ему большое будущее. Сверстники теперь ходили за ним, как привязанные, единогласно признав его своим вожаком.

Все это не очень нравилось Соколу. Неожиданно свалившаяся на него популярность тяготила мальчика, который привык держаться несколько в стороне от детских забав под влиянием Чтибора, тайно обучавшего внука разным колдовским премудростям, предполагавшим отрешенность от всего земного. Поэтому он старался почаще уходить в лес на ловы. Но сегодня Сокол остался дома, чтобы приготовить хоть какую-то еду. Дедко вернется голодным, а он ведь уже старенький, и ему нужны силы. На отварах травок долго не протянешь, это Сокол точно знал. Поэтому кроме кулаги он почистил несколько больших рыбин, чтобы поджарить их на сковородке по возвращению Чтибора.

Рыбу принес Бажен, рыбачивший с отцом на зорьке. Улов, как обычно, был богатым, и Бажен щедро поделился с другом.

Из головы у Сокола не выходило обещание Будивоя отковать ему меч. Он не знал – верить ему обещанию кузнеца, или тот дал его под влиянием победы над бойниками. Зайти в кузницу мальчик не решался – Будивой не любил посторонних, особенно мальчишек, которые совали свои длинные носы куда не следует. А как долго будет продолжаться процесс ковки меча, он не знал.

– Эй, Сокол, тебя зовут! – вдруг раздался едва не над ухом звонкий мальчишеский голос.

Сокол резко обернулся и увидел сына кнеза, которого звали Яролад. Его имя было несколько необычным для полян; Доброгаст назвал первенца в честь своего побратима-руса. Яролад почему-то всегда относился к Соколу с ревностью, а в связи с последними событиями и вовсе начал тайно ненавидеть.

До сражения с бойниками именно Яролад верховодил отроками; его власть признавали и более старшие мальчики. Но все изменилось в одночасье, и сын кнеза вдруг оказался на вторых ролях. От этого он гневился, постоянно задирал Сокола, но тот не велся на провокации, понимая, что стычка с Яроладом до добра не доведет. Доброгаст тщательно оберегал не только свой авторитет среди членов рода, но и старался, чтобы сын унаследовал от него все качества, необходимые вождю.

Яролад получил меч уже в двенадцать лет – когда волхвы совершали над ним обряд посвящения. Чтобы обучить сына владеть белым оружием, Радогаст нанял одного из лучших мечников-русов. И нужно сказать, Яролад преуспел в этом нелегком деле. Мальчики поселения упражнялись на деревянных мечах и палках, зарабатывая синяки и ссадины, а сын кнеза бился настоящим оружием и часто с горделивым видом показывал царапины, которые время от времени наносил его учитель-рус, тем самым подчеркивая, что он уже почти взрослый воин и стоит на голову выше своих сверстников. Конечно, царапины были случайными, но от этого их ценность не становилась меньшей.

– Кто? – осторожно спросил Сокол, не спуская настороженных глаз с Яролада.

Не исключено, что сын кнеза в очередной раз придумал какой-нибудь злой розыгрыш, чтобы унизить Сокола.

– Кузнец, Будивой.

– Не врешь?

– Чего ради? – удивился Яролад. – Ты же сам знаешь, что с Будивоем шутки плохи. Не посмотрит, что я сын кнеза…

Сокол согласно кивнул – все верно. Будивой был суров со всеми. Он мог отстегать вицей[36] даже Яролада. И ничего ему за это не было бы. Будивоя все побаивались из-за его ремесла, от которого попахивало колдовством.

Рождение звонкого металла из бурых камней было сродни чуду. К тому же вещи, выходившие из-под молота кузнеца, были просто превосходными. Терять такого выдающегося мастера Доброгаст не рискнет, ведь обиженный Будивой может запросто уйти в другой род. Вольного человека не остановишь. Тем более, что он не привязан к поселению кровными узами.

Быстро подхватившись на ноги, Сокол помчался сломя голову в кузнечную мастерскую. Внутри нее приятно пахло горьковатым древесным дымом и металлической окалиной, а жаркое пламя горна завораживало. Будивой что-то ковал, и в полутьме кузницы его угрюмое лицо, освещенное красными языками пламени, казалось ликом демонического божества.

Сокол остановился на пороге мастерской, не решаясь заговорить первым – процесс ковки нельзя прерывать. Это он точно знал. Наконец Будивой закончил работу и сунул длинную полоску разогретого докрасна металла в бочку с водой. В бочке зашипело, словно там находился клубок рассерженных змей, над ней поднялось облако пара, и кузнец, довольно крякнув, сказал:

– Что стоишь, словно засватанная красная девица? Ты у меня желанный гость. Проходи. Туда…

Он указал на дальний конец кузницы, где возле крохотного оконца находились стол и два колченогих табурета. Сокол молча повиновался. Будивой подошел к столу, взял сверток, развернул грубую холстину, и перед взором мальчика появился редкой красоты меч.

– Держи обещанное, – буднично сказал кузнец и, держа меч в обеих руках, передал его Соколу.

Мальчик принял дар кузнеца с огромным волнением. Он – обладатель меча! Это возвышало его не только над сверстниками, но и вообще над многими юношами из поселения.

Сокол с благоговением принялся рассматривать богатый дар Будивоя. И сильно удивился – меч был сработан, конечно же, на совесть, но из какого-то странного голубоватого железа. Мало того, по всему клинку шли диковинные узоры. Кузнец понял его состояние и буднично сказал: