Бес слушал рассказ друга. Чутье ему подсказывало, что в судьбе брата и сестры не все гладко и радужно. Исковерканное детство всегда оставляет отпечаток на теле и в мыслях.

– Ее приемный отец был скрытым садистом, – Бек подошел к окну, оперся рукой о подоконник, его голос был тихим, но Бес прекрасно слышал каждое слово, а еще читал между строк, – Я вовремя сбежал тогда. И выкрал Мышку.

Бек вдруг оглянулся, без тени страха поймал взгляд Беса. Он понимал, чем и как сильно рискует. Но не мог иначе. Не мог не сказать.

– Я никому не позволю ее обидеть, – твердо проговорил Беккер.

Бек очень хорошо изучил Беса за минувший год. Сейчас он видел отголоски хищного огонька, который отражали серые глаза шефа. Бек боялся, что именно так все и случится. Он хотел бы ошибиться. Но нет.

Отвернувшись к окну. Бек потер рукой шею, словно разминая затекшие мышцы.

– Даже тебе, Бес, – тихо произнес Беккер.

– Поэтому она ходит во сне? – Бес пропустил мимо скрытую угрозу, а спросил о том, что его волновало.

Вообще, Харитон Сергеевич в эту самую секунду понимал, что он не должен быть здесь, не должен вести задушевные беседы с шефом службы своей, мать ее, безопасности. И уж тем более, не должен говорить о мелкой девчонке. Любая привязанность расценивалась им как слабость. А Бес презирал слабости.

– Ходила? – понимающе хмыкнул Бек, – Да, так бывает в незнакомом месте. Она не любит чужую постель. И чужаков. Но она безвредна. Просто выпивает молоко и ложится спать.

Бес кивнул. Он верил Беку. За эти несколько дней, что девчонка провела под его крышей, ничего серьезного она не сделала. О том, что засыпала она в его, Беса, постели, Харитон предпочел умолчать.

– Клык ударил ее, – тихо процедил Бессонов, глядя на вычищенную до блеска плитку больничной палаты, – Я его найду.

Беккер внимательно следил за шефом. Его не радовал хищный блеск и ярость, что источал Бессонов. Но ничего уже не мог поделать. Сжав с хрустом кулаки, Беккер выдохнул.

– Мне пора выписываться, – решил Беккер.

– Первое время Ажур поможет с охраной, – кивнул Бессонов и, не прощаясь, покинул палату, а потом и здание клиники.

Оказавшись на улице, Бессонов поднял голову вверх навстречу падающему с неба снегу.

Завтра.

Завтра будет поганый день, потому что кто-то умрет. Бес мог в этом поклясться.

– Красотища какая! – Бек взъерошил волосы на макушке сестры, его улыбчивый взгляд, в глубине которого затаилась тревога, был направлен на темные разводы под глазами.

– Отстань! – насупилась Мишель, но все равно улыбнулась спустя секунду: ее брат рядом, и теперь ей нестрашны никакие бесы. Или Бес.

Молодые люди сидели вокруг невысокого журнального столика в гостиной. Борис Андреевич полировал сытный ужин, приготовленный им самим, крепким коньяком. Ажур тасовал колоду карт, собираясь раздавать на троих: Беку, Мишке и себе. А с экрана большого телевизора, монтированного на стену, не самую просторную комнату загородного дома разбавлял пестрыми красками полнометражный мультфильм.

– Шеф пожаловал, – меланхолично произнес Батя, отпивая коньяк из пузатого бокала и любуясь оттенками жидкости, глядя через нее на свет, – Сейчас опять что-то расхерачит.

Мишка напряглась, готовясь ко встречи с со своим персональным бесом. Бек невозмутимо изучал карты на руках, которые Ажур, такой же невозмутимый и расслабленный, раздал мгновение назад. А Батя плеснул в опустевший бокал еще порцию алкоголя.

– Может быть, его покормить? – тихо предложила Мишка, глядя на Бориса Андреевича.

– Сам поест, – пожал плечом Батя, – У меня выходной. А ужин я для него накрыл.

Батя умолчал о том, что накрыл не в хозяйском крыле, а здесь, в гостевом. Мужчина не видел смысла носиться с тарелками по всему дому, тем более Бес все равно будет ужинать в кругу домочадцев. Что-то ему подсказывало именно такое развитие событий.

Батя не ошибся. Сидя в уютном кресле, он слышал, как Харитоша что-то швыряет на пол кухни, чем-то гремит, а потом все стихло. Удовлетворенно крякнув, Батя осушил очередной бокал коньяка.

– Что ж, ребятки, взрослым пора на боковую, – решил мужчина, – Смотри, Мышка, не обдери парней до нитки.

– А мы на желание, – коварно улыбнулась Мишель, а парни скрыли улыбки. Слишком уж смешно выглядела Мишель с синяками и задорным огоньком в глазах.

Борис Андреевич ушел в свою комнату, ворча о чем-то своем. По пути он заглянул на кухню. Но с громким: «Едрён-батон, только все убрал!» махнул рукой и исчез, теперь уже молча.

Рассматривая свои карты, Мишка предпочла абстрагироваться от всего. Но безошибочно распознала ту самую секунду, когда Бес вырос на пороге комнаты.

Девчонка не собиралась смотреть на Бессонова. Старательно делала вид, что в жизни нет ничего более интересного, чем карты в ее руках. Но мужчина, сломав все ее планы, занял единственное свободное кресло, в котором раньше сидел Батя.

– Ставки? – тихо спросил Бес, чем окончательно привлек внимание девчонки к себе.

Мишка заметила, что Бессонов уже был в одной рубашке, с двумя расстегнутыми пуговицами у ворота. На его лице появились глубокие морщинки усталости, залегшие вокруг глаз. А у Мишель возникло неудержимое и необъяснимое желание приготовить хозяину дома чашку ароматного успокаивающего чая.

– А мы на желание, – подмигнул Ажур девушке, быстро сдавая карты и шефу, – Шеф, хорошо, что пришел. А то Мышка нас в который раз уделала.

Бес пропустил замечание Степана мимо ушей. Лениво взглянул на карты, и откинулся на спинку кресла.

Удача отвернулась от Мишель в этот раз. А может быть, Мишка просто не могла сосредоточиться, как следует, постоянно отвлекаясь на Бессонова. Ей хотелось крикнуть: «Какого черта ты сидишь здесь?!». Но, разумеется, она молчала.

Миша настолько увлеклась попытками отстраниться от влияния Беса на нее, что не заметила, как выиграла и в этот раз.

– Я больше не играю! – обижено бросил Ажур карты на стол, – И кукарекать больше не стану, Мышка! Придумывай другое задание.

После небольшой паузы, Мишка решила отправить Степана за шоколадом на хозяйскую кухню. Бек должен был принести горячего чая. А Бес … Хозяин дома смотрел на девчонку тяжелым свинцовым взглядом.

Серые глаза выжигали ее изнутри. Расплавленный, кипящий свинец причинял практически физическую боль. Будто стальные тиски сдавили легкие, не пропуская кислород.

Мишка прикрыла глаза, но знала, что Бес смотрит на нее, не мигая. Изучает, читает все мысли по мимике и малейшим движениям тела.

Она предполагала, что так будет. Но не могла спрогнозировать своей реакции на его взгляд.

– Чего ты хочешь? – голос Беса прошелся по оголенным нервам, выворачивая их наружу, и будто присыпал солью кровоточащую рану.

Мишка молчала, глубже забралась в кресло, едва ли не с ногами, только бы оказаться как можно дальше от Бессонова. Но и убежать из комнаты не могла. И не потому, что боялась. Страха не было. Вернее, был. Но не тот, что толкает жертву на побег. А тот, что заставляет тянуться к своему преследователю. Заставляет замереть под действием гипнотического взгляда и выбросить все мысли о бегстве, когда подсознание вопит о необходимости отыскать безопасное место, но тело словно парализованное, отказывается двигаться.

Бес подался вперед, уперся локтями в свои колени и сцепил руки в замок. Он молчал, выжидая, когда девчонка облачит свое желание в слова. Ради этого он даже скинул пару козырей, чтобы проиграть и увидеть, к чему приведут девчонку ее храбрость и бравада.

– Что ты хочешь? – повторил Харитон, и в этот раз Мишель не смогла спрятать взгляд.

Она утонула в сером, тягучем, свинцовом омуте, ставшем вдруг черным и пугающим. Она чувствовала, что если отведет взгляд или прикроет веки – то задохнется, захлебнется этой горечью и чернотой, что плескалась в свинцовых глазах.

– Песню, – несмело ответила Мишка, – Я хочу песню.