Закусив губу, Чжон лихорадочно искала способ прогнать парня со своего места, а он просто рассматривал ее, вглядывался в напряженную складку на бледном лбе, изучал слегка шелушащиеся губы. От таких взглядов внутри девушки разгорелась целая буря. Она вздымала вверх все ее чувства, колотя их в миксерном эффекте, вызывая чувство тошноты.

Потоптавшись еще несколько минут, Чой все же решила отступиться. Она слишком боялась этого незнакомца и его прошивающего хуже всякой пули взгляда. Возможно, лучше не торопить события. Может, завтра он просто уберется отсюда и больше никогда не придет.

Уговорив саму себя, Чжон резко развернулась и бросилась внутрь клиники, так и не заметив преследующего ее безотрывного пристального взгляда из-под длинной черной челки.

Она боялась таких как он. Задумчивых, отстраненных, словно одиноких по жизни. А все потому что сама была такой, и если раньше с чем-то подобным жить было достаточно просто, то сейчас все изменилось. Он ворвался в ее жизнь, отобрал ее фонтан и дико пугал своим видом. Чой еще не видела парней с такими длинными волосами, спутанными, рваными, напоминающими тех жутких людей из телевизора, которых она иногда видела, забредя в общую комнату, где пациентам позволяли пару часов проводить вместе, вне одиночных палат.

Чжон теперь чувствовала себя такой же бездомной, как и апрель. Только вот, в отличие от нее, он был теплым и приветствовал каждого, кто радовался ему. Девушка присела на край своей кровати, придвинувшись к окну, что открывало вид на сад. Она видела, что Сехун все еще сидит на ее фонтане и просто смотрит куда-то вдаль. Опустошенно. Выжженно. Сухо.

В какой-то момент ее сердце замедлилось, и девушке даже показалось, что она впервые заболела. Люди ведь чувствуют слабость, когда простужаются? Они дрожат, им становится трудно дышать, легкие словно стягивает кольцами боли, но… Что же это такое слабое и сладкое между ребрами? Это тоже признак болезни?

Сехун вдруг спрыгнул на ноги, и его померкший взгляд скрылся под упавшими на лоб волосами. Он сгорбился и медленно побрел в сторону дверей, но на миг снова остановился, всматриваясь куда-то в землю. Парень медленно присел, вытянув руку, и что-то поднял. Заинтересованной Чой несложно было распознать в предмете свою подвеску, серебряного лебедя, которого ей подарила Нари – единственная подруга, которая пару лет назад скончалась, сбросившись с крыши психушки. Ей не удалось справиться со своими страхами, и она решила пойти легким путем, оставив Чой жить в одиночестве.

Вздрогнув, девушка хотела было бежать вниз и отобрать у Сехуна подвеску, но потом вспомнила, какой он пугающий вблизи, и мгновенно застыла на месте. Нет. Она потом незаметно украдет своего лебедя. Как-нибудь ночью.

На следующий день Сехун снова сидел на ее фонтане, и в душе девушки поселилось настоящее беспокойство. Что же теперь делать-то? Жить внутри здания? В этой душной, мрачной клетке? Извять, подобно цветку, лишенному света и воды? Целыми днями слушать чертей, заполонивших ее мысли? Тогда она наверняка станет следующей, кто спрыгнет с крыши этой лечебницы.

Разозлившись на глупого и непонимающего парня, Чжон выбежала из своей палаты и бросилась вниз по ступеням с явным намерением как-нибудь показать Сехуну, что ему не место на ее фонтане! Это ее друг, в конце концов! Почему какой-то незнакомец так нагло отбирает его у нее?

Но успев услышать отрывок фразы, донесшейся из кабинета врача Кима, девушка тут же остановилась, прижавшись ухом к стене рядом с приоткрытой дверью.

- …Но ему нельзя здесь находиться. Он ведь не безумец, - торопливо убеждала в чем-то сестра Чэ главврача.

- Я знаю, но его отец заплатил хозяину клиники за то, чтобы мы удерживали паренька, не пуская его в город. Он ведь сын любовницы, а не жены. Той, что повесилась пару месяцев назад, помнишь, в новостях рассказывали? Сехун остался один, и все, что ему нужно, это любовь отца, который ненавидит его всем сердцем, не желая даже видеть.

- Бедный мальчик… - прикрыв рот ладошкой, прошептала госпожа Чэ. – Значит, он обречен прожить в этих стенах всю свою жизнь? Как сумасшедший?..

Последние ее слова были едва слышны и наполнены такой невыносимой горечью, что сердце Чжон вздрогнуло от боли.

- Я не знаю, какая судьба уготована этому малышу, но я искренне надеюсь, что он не сойдет с ума. Он отказывается говорить со мной, мало ест и почти не спит по ночам. Однажды я застал его, сидящего прямо на подоконнике ногами наружу. Он ведь мог упасть! Поэтому я попросил нашего директора прислать кого-то, кто мог бы поставить решетку на окно мальчика.

- Это так ужасно… - покачала головой сестра Чэ, и Чой поймала себя на мысли, что больше не может это слушать. Она устремилась вперед по коридору, углубившись в свои мысли и не заметив, что навстречу кто-то идет. Неожиданно она столкнулась с другим пациентом, стукнувшись головой о его грудную клетку. Испуганно подняв на него глаза, Чжон опешила, встретившись взглядом с глубокими темно-карими глазами, цвет которых напоминал ей каштаны.

На самом деле Чой не видела их в жизни, но рассматривала книги с картинками, где упоминались эти странные плоды высокого крепкого дерева.

Сехун молча смотрел на нее; взъерошенные длинные волосы обрамляли его бледное лицо, а вблизи подбородок выглядел еще острее. У него были небольшие губы с еле заметным шрамом рядом с надгубной ямочкой. От него пахло чем-то сладким, едва ощутимым, мгновенно ускользающим при попытке почувствовать.

Чжон поймала себя на мысли, что безудержно таращится на него, все еще находясь в опасной близости, и, вспыхнув, она молниеносно отскочила назад, бесконтрольно выдохнув:

- Ты страшный!

После этого девушка рванула прочь, даже не пытаясь оглянуться. Сейчас ее куда больше волновала собственная болезнь, выражающаяся в сумасшедшем сердцебиении и бархатных щекотных бабочках, неизвестно откуда взявшихся в ее груди.

Что-то дергается внутри, как загнанный в ловушку зверь. Сердце истерит, будто сдуревшее, виски покалывает от напряжения, а душа раздувает затушенные угли, и это зарождающееся тепло, ей-богу, дико пугающее.

Сехун не подпускал ее к себе, не смотрел на нее, не улыбался и не разговаривал с ней. И тем не менее он становился для нее подобием зависимости, человеком-привычкой, внутривенной болью, отдающейся замедлившимся пульсом, что в разрыве секунды превращался в непреодолимое желание сблизиться с этим парнем, словно сделанным из непрочного стекла.

Он забирал ее изнутри, сдирал с нее наглухо сбитые ставни, прошивал ее собою насквозь, мешая сосредоточиться. Сехун становился бездной, в которой она вот-вот утонет. Он стал ее апрелем, отобравшим все самое ценное и дорогое. Укравшим ее покой.

Целую неделю Чжон отказывалась показываться в саду и вообще выходить из палаты. Она бродила под стенами своей «клетки», напевала под нос колыбельную сестры Чэ и рисовала карандашами, оставленными врачом Кимом, свой любимый фонтан. Что странно, так это отсутствие Сехуна, который тоже не появлялся на улице. Он решил больше не занимать ее место?

Впрочем, какая разница, так ведь?

Когда очередной безликий день подошел к концу, девушка забралась под одеяло и закрыла глаза, намереваясь уснуть. Ее одолевало множество разных мыслей, которые в основном крутились вокруг странного парня с пустым взглядом. Она так глубоко задумалась, что практически достигла грани между реальностью и сном, но что-то не позволило ей полностью отключить сознание.

А точнее чье-то ровное дыхание, обволакивающее ее лицо и шею. Кожей Чжон чувствовала чужое присутствие и весьма знакомый едва ощутимый сладкий аромат. Теплый воздух обдал ее ключицы, посылая нервные сигналы по всему телу, вызывал мурашки по коже и легкий страх. Неужели Сехун здесь? Он правда в ее комнате или это ее воображение играет с ней злую шутку?

Но ведь он попросту не может быть здесь. Больница круглосуточно охраняется, а по коридорам ходят дозоры. Но все эти ощущения такие реальные, словно парень и правда очень близко. Как будто он склонился над ней и пристально рассматривает. Чой боялась открыть глаза, но не потому что хотела увидеть пустую комнату, а потому что боялась лишиться этого испытываемого трепета. Почему ей так нравится этот аромат и теплота чужого дыхания?