Ее ручки нетерпеливо растянули на нем пояс банного халата и скользнули по груди и дальше на плечи, скидывая с него одежду. Сергей довершил собственное обнажение, выкинув халат куда-то себе за спину.

— А это снять нельзя было? — недовольно пробурчал он, сдирая с нее футболку и трусики.

Он всем телом приник к ее мягкой, нежной плоти, и Ниоле ответила ему глубоким, чуть жалобный вздохом.

— Кошечка, я ждать не могу, извини, — простонал он и, отделавшись от прелюдии поспешным поцелуем, сразу вошел в нее.

Кажется, она была не против, расслабившись, обнимая его чуть неловко и поэтому ужасно трогательно и волнующе.

«Так вот чем отличается «дать» от «отдаваться»…» — смутно промелькнуло в его голове.

Ниоле именно ему отдавалась, а не… как девочки-модельки. Он только сейчас это понял.

Сергей очень старался показать себя умелым любовником, не оставив на теле Ниоле ни одного необласканного места, и решил закончить, только почувствовав соленую влагу на ее лице.

— …Сережа, это для меня… слишком, — прошептала она, когда в ней чуть улеглась поднятая им буря и она сама ослабила объятия. — Не надо так, а?

— Родная, как я могу контролировать свои чувства, — проговорил Сергей, отстраняясь, чтобы посмотреть на нее. — Я ведь не знаю — может, ты со мной в последний раз? Завтра я тебе надоем, и прости-прощай, бедный художник!

— Ну что ты… Зачем ты так говоришь?

Сергей лег рядом, а Ниоле положила голову ему на плечо.

— Я буду с тобой, пока ты сам этого захочешь…

— Это ответ настоящей музы!

— Выключи свет, а? У меня глаза устали.

Сергей протянул руку и щелкнул выключателем. Электронные часы на столике рядом показывали без двадцати одиннадцать.

«Успеем и отдохнуть, и утомиться, и не один раз, рыжик», — умиротворенно подумал Сергей, тоже прикрывая глаза.

Утром они позавтракали вместе, и Ниоле уехала к себе, попросив не провожать ее. Дискету со своими «нюшками» она увезла с собой. Это был своеобразный тест, который Ниоле пока не прошла.

«Она не доверяет мне полностью… — с легкой горечью подумал Сергей. — Ну что ж, значит, в вечном поединке страсти с разумом пока ведет разум».

Сергей еще раз проглядел отснятый материал — мало, мало… На одну треть от того, что надо. И что же дальше?.. Он открыл файл с Ниолиными изысками.

«Ох, вот конфетку можно сделать!» — затрепетал Сергей, наскочив на один небольшой абзац.

«Публичная нагота используется и как весьма сильное средство выражения социального протеста. Впервые такая тактика была применена в начале XX века. В бурные 60-е она распространилась на Западе повсеместно как живая иллюстрация к лозунгам вроде «Раздевание во имя разоружения», «Нагота, а не ядерные ракеты».

«Тут можно на старые газетные снимки наложить постановочные фото — конфетка получится… И остренько, и умненько! Леннона с Йоко Оно процитировать, как те голые фотографировались… Хотя их-то снимки пострашней вьетнамской войны».

Таких снимков — с некрасивыми, ледащими протестантами обоего пола — нашлась в Сети чертова куча, и с ними надо было разбираться специально. Скачав их в отдельную папку, Сергей принялся визуализировать другой пассаж.

«Почти каждый крупный показ меховых изделий сопровождается появлением защитников животных, как правило, минимально одетых. «Лучше ходить голыми, чем носить мех!» Если учесть, что эти демонстрации проходят, как правило, в холодное время года, то самоотверженность участников невольно вызывает уважение».

Вот эту страницу Сергей заполнил бы только своими работами.

«Добро пожаловать в Оймякон! Очаровательные девушки, чуть прикрытые треугольничками из соболя, шлепают по сугробам… И вокруг тунгусы с метеоритами! Чего-то я расшалился… Надо позвонить худруку».

— Але? — произнес голосок в трубке.

— Привет, ты как?

— Я нормально.

— Может, встретимся после обеда или вечерком? Мне кое-что обсудить с тобой надо.

— Можно и по телефону обсудить, — безнадежно проговорил голосок.

— Ну, давай по телефону. Я тему протестного нудизма хочу оживить своими фотками. У тебя найдется пара человек, пусть не первой молодости и не с суперданными, чтобы попозировали на улице с плакатами?

— Так холодно же.

— Я не настаиваю на завтра-послезавтра… Пока суд да дело…

«А то придется на Тверской искать…»

— Ладно, я подумаю.

— Вот-вот… Ты точно не хочешь куда-нибудь пойти сегодня?

— Нет, я отдохну лучше. Рабочая неделя впереди.

Они обменялись еще несколькими фразами и распрощались. На сколько времени уехали ее родители, Сергей спросить не решился.

«Еще отходит от вчерашнего, — самодовольно подумал Сергей. — Но это поправимо. Вопрос в том, готова ли она мне позировать… Как любовника она меня не стесняется… А вот моей камеры явно боится. А почему? Не та обстановка?.. Что там говорит теория?»

«Размундириваться в обществе незнакомца (незнакомки) одноименного пола более приемлемо, нежели перед таковым (вой) противоположного, например, на купании, в общих раздевалках в бане. Но в некоторых культурах нагота в присутствии посторонних даже одноименного пола считается неприемлемой и постыдной».

«Да, человек удивительно изобретателен в возведении крепостей и казематов для заточения своих естественных порывов».

«В некоторых европейских странах, например в Германии, Финляндии и Нидерландах, существует тенденция дозволять представителям обоих полов мыться и купаться вместе голышом (в Финляндии это принято в пределах одной семьи). Старинные германские бани построены по признаку разделения полов во время купания. Для Японии актуально диаметрально противоположное: старые бани, особенно сельские, — смешанные, а более новые разделены на женскую и мужскую. В обоих случаях плещутся самураи голышом».

«И почему я не старинный сельский самурай?»

Тут внимание Сергея привлек прелестный параграф, на который он как-то не обращал внимания. Озаглавлен он был многообещающе:

«Девкам стало жарко в бане,

Этот жар идет от Вани…

Наш северный климат, в принципе, к раздеванию не слишком располагает. Однако исторические корни у русской национальной наготы есть, и идут они… в баню. В баню обычно ходили в послеобеденное время. В нагретой парилке русские люди вдосталь охаживались вениками; зимой после этого они еще и катались в снегу. Особенных приличий мужчины и женщины, плескавшиеся за щелястой деревянной перегородкой, не соблюдали. Сталкиваясь в предбаннике, они только прикрывались руками или веником. Таким образом, русские неприкрытостью своего тела не тяготились, тем более что обнажение оправдывали конкретные обстоятельства».

«Ну, для этого и снимать-то ничего не придется, — разморенно-благодушно подумал Сергей. — Процитируем Кустодиева, Самохина, дополним документальными Маргошиными телесами — не разворот выйдет, а экскурсия на кондитерскую фабрику!»

После бурно проведенной ночи он все еще пребывал в состоянии того самого голодного мальчика, вдосталь наевшегося сластей.

«Может, и лучше, что Ниоле мне на сегодня отлуп дала… А то еще какой-нибудь любовный диабет заработаю».

Но следующий абзац, повергший его в некоторое смятение, убедил его в том, что не все пирожные им съедены и даже понадкусаны.

«Существовала на Руси каста «потворенных баб» — профессиональных сводниц, знавших, как и где можно увидеться с замужними женщинами, чтобы свести их потом с потенциальными возлюбленными. Потворенные бабы внедрялись в богатые дома, прикидываясь богомолками, знахарками. Вот тут-то оно и начиналось…

За особую плату потворенная баба могла устроить и пикантного толка шоу — провести денежного клиента в баню, где мылись дебелые русские красавицы, а он мог незамеченным, в специальный глазок, понаблюдать за процессом. Надо ли вам говорить, что о такой практике часто знали и сами женщины…»

«Ой как волнующе! Вопрос, как это изобразить… И как убедить читателя, что банный созерцатель держал руки по швам?.. Хороший абзац, но без непристойности проиллюстрировать его невозможно. А жаль».