Колдуны сорвались с цепи, и горе тому дураку, что встанет между ними.

Одноглазого кольцом окружили какие-то тени и тут же, извиваясь, расползлись во все стороны тысячей рассерженных змей. Заплясали призраки, что лезли из-под камней, прыгали с деревьев и выныривали из кустов.

Призраки попискивали, повизгивали, хихикали и преследовали порожденных Одноглазым змей.

Ростом они были около двух футов и здорово смахивали на Одноглазого, только с куда более уродливыми физиономиями и с задницами, как у самок бабуинов в брачный сезон. Только не спрашивайте, что эти твари вытворяли с пойманными змеями, – все равно не скажу.

Ошарашенный Одноглазый аж подпрыгнул. Он ругался, визжал и пускал пену изо рта. У нас, ветеранов Отряда, и прежде наблюдавших за этими битвами мартовских котов, не возникало и сомнения в том, что Гоблин заранее все подстроил и лишь ждал момента, когда Одноглазый нарушит перемирие.

Впрочем, это оказался тот редкий случай, когда у Одноглазого был наготове и второй залп.

Змеи исчезли, а из кустов, из-под камней и с деревьев, извергнувших отпрысков Гоблина, теперь повалили гигантские глянцевито-зеленые навозные жуки. Они набросились на гоблиновских тварей и, перекатывая, словно комки навоза, принялись сбрасывать их с утеса.

Стоит ли говорить, что шум и суматоха привлекли целую толпу зрителей. Ветераны, давно полюбившие эту бесконечную дуэль, хохотали от души. Наше веселье передавалось и новичкам, едва до них доходило, что волшебники не взбесились по-настоящему.

Краснозадые призраки Гоблина пускали корни, не желая, чтобы с ними обращались как с навозом. Вскоре они превратились в гигантские хищные растения со слюнявыми пастями, весьма уместные в качестве обитателей привидевшихся в кошмарном сне джунглей. По всему склону захрустело и зачавкало – растительные челюсти перемалывали панцири жуков. Помните, как у вас по спине бегали мурашки, когда вы давили крупного таракана? Теперь это мерзкое чувство, только тысячекратно усиленное наглядной демонстрацией упомянутого процесса, разом охватило всех зрителей, заставляя их непроизвольно вздрагивать. На мгновение даже Одноглазый оцепенел от страха.

Я огляделся. Присоединившийся к зрителям Капитан довольно улыбался, наблюдая за схваткой, и эта улыбка была драгоценностью более редкой, чем яйцо птицы рух. Зато у его спутников, армейских и гвардейских офицеров, вид был совершенно ошарашенный.

Кто-то по-приятельски присоседился ко мне. Я скосил глаза и увидел, что стою плечом к плечу с Душеловом. Вернее, локтем к плечу – Взятый не отличался высоким ростом.

– Забавно, да? – спросил он одним из тысячи своих голосов.

Я нервно кивнул.

Одноглазый содрогнулся всем телом, вновь высоко подпрыгнул, завыл и шлепнулся на землю, суча руками и ногами, словно эпилептик.

Уцелевшие жуки сбились в две копошащиеся кучи, откуда доносилось сердитое клацанье мандибул и сухое шуршание хитиновых панцирей. Из каждой кучи потянулись толстые жгуты бурого дыма, они гнулись и переплетались, пока не превратились в занавес, заслонивший насекомых. Потом дым сжался в упругие шары, и те стали подскакивать, всякий раз поднимаясь все выше. В очередном прыжке они зависли, медленно дрейфуя по ветру, и выпустили отростки, вскоре превратившиеся в корявые пальцы.

Перед нашими глазами образовались в воздухе узловатые клешни Одноглазого, только увеличенные в сотню раз. Эти руки сразу принялись выпалывать посаженный Гоблином сад монстров, вырывая растения с корнями и завязывая стебли изящными и сложными морскими узлами. Результатом сего рукоделия стал все удлиняющийся плетеный канат.

– А они талантливее, чем выглядят, – заметил Душелов. – Жаль только этот талант тратится на всякие глупости.

– Ну не знаю, – пожал я плечами.

Представление подбодрило нас. Ощутив смелость, что придавала мне сил в тяжелый час, я добавил:

– Такое волшебство люди могут оценить, чего не скажешь о жестокой и навязчивой магии Взятых.

Черный морион Душелова на несколько секунд повернулся в мою сторону, и даже померещилось пламя, вспыхнувшее за узкими прорезями для глаз. Но потом я услышал девчоночий смех:

– Ты прав. Мы сами переполнены тем страхом, тоской и унынием, что нагоняем на чужие армии. Эмоциональная палитра нашей жизни блекнет быстро.

Как странно, подумал я. Рядом со мной стоит Взятый с трещиной в броне. Душелов отодвинул один из занавесов, скрывающих свою сущность.

Живущий во мне летописец сразу почуял запах тайны – но не успел придумать наводящий вопрос.

Душелов опередил меня, словно прочитав мысли:

– У тебя сегодня ночью были гости?

Азарт летописца как рукой сняло.

– Я видел странный сон. О Госпоже.

Душелов хохотнул глубоким рокочущим басом. Эта постоянная смена голосов способна устрашить даже самых стойких. У меня возникло желание защищаться. Да и дружелюбие Взятого тоже тревожило.

– Я думаю, она благосклонна к тебе, Костоправ. Какая-то мелкая черта твоего характера завладела ее воображением, равно как и твое воображение – в плену у нее. И что же она тебе сказала?

Внутренний голос предупредил насчет осторожности. Душелов задавал вопросы непринужденным и сочувствующим тоном, но все же в них ощущалась некая напряженность, а значит, они были не столь уж и безобидны.

– Так, просто ободрила, – ответил я. – Дескать, Лестница Слез не настолько важное звено в ее планах. Но то был всего лишь сон.

– Конечно. – Похоже, Душелов удовлетворился моим ответом. – Только сон. – Но произнесены эти слова были женским голосом, которым Душелов пользовался лишь в самые серьезные моменты.

Вокруг меня охали и ахали. Я повернулся взглянуть, как идет состязание.

Кусачие растения Гоблина превратились в гигантскую воинственную медузу. Бурые руки дергались, стиснутые ее щупальцами, и тщетно пытались освободиться. А над краем обрыва, наблюдая, парило огромное розовое лицо, окаймленное рыжими космами. Один глаз был полуприкрыт из-за синевато-багрового шрама. Я нахмурился, сбитый с толку.

– Кто это?

Я знал, что ни Гоблин, ни Одноглазый не создавали эту физиономию. Неужели в игру вступил Молчун – просто чтобы показать, на что он способен?

Душелов весьма правдоподобно изобразил крик умирающей птицы.

– Твердец! – сказал он, после чего резко повернулся к Капитану и взревел: – К оружию! Они идут.

Через несколько секунд солдаты уже мчались на свои позиции. О схватке между Гоблином и Одноглазым теперь напоминали только клочья тумана, медленно дрейфующие к злобной физиономии Твердеца. Там, где они достигали цели, как будто вскакивал очередной отвратительный прыщ.

«Неплохой щелчок по его репутации, – подумал я, – только не вздумайте, парни, задрать нос. Он не в игрушки играет».

Словно раскаты далекого грома, от стен каньонов отразились звуки горнов и барабанов, – это противник отреагировал на нашу суматоху.

Мятежники весь день пощипывали оборону Отряда, но было ясно, что это не всерьез, они лишь тычут на пробу палкой в осиное гнездо. Твердец прекрасно понимал, сколь трудная это задача – штурмовать Лестницу. Напрашивалось предположение, что у него припасен для нас неприятный сюрприз.

Но вообще-то, мелкие стычки подняли наш боевой дух. Солдаты поверили, что есть шанс выстоять.

Хотя между звездами плыла комета, а внизу светилась целая галактика лагерных костров, ночь избавила меня от ощущения, что Лестница – сердце этой войны. Я сидел на скальном выступе лицом к вражескому лагерю, подперев коленями подбородок, и обдумывал свежие новости, пришедшие с востока. Шепот уже осадила Стужу, разгромив перед этим армию Балабола и нанеся поражение Мошке и Тихушнику среди говорящих менгиров равнины Страха. Кажется, на востоке мятежники получили катастрофу похуже, чем мы на севере.

Но здесь ситуация могла ухудшиться. Мошка, Тихушник и Копуша присоединились к Твердецу. Были внизу и другие члены Круга Восемнадцати, пока еще не опознанные. Враги почуяли запах крови.