– Правильно угадал. Хочешь еще чашечку кофе? – Нелли подняла вверх два пальца и знаком показала Селине, что нужно принести еще два «маленьких черных». Затем пояснила, как бабушка ей однажды рассказывала, что знаменитый Жорж Бофор никогда бы не согласился отдать младшую дочь за того, кто не мог предъявить хотя бы диплом инженера.

– Так оно и вышло, – сказала она. – Если ты кораблестроитель, то можешь рассчитывать, что тебя примут в нашу семью, – поддразнила Нелли собеседника, сама удивляясь своему непривычно легкомысленному тону, и тут же сказала себе, что вот так нужно впредь разговаривать и с Бошаном.

– Итак, положа руку на сердце, какие у тебя планы?

– Ну… Боюсь, мадемуазель, что дипломом кораблестроителя не смогу вас порадовать.

– Ну а вообще какие-нибудь планы есть?

– Oh… yes… yes… sure…[35] – как-то неопределенно промямлил Шон.

– Ну так скажи, не темни! – не отставала от него Нелли.

– Боюсь, тебе это не очень понравится.

Нелли стрельнула в него любопытный взгляд:

– Ну, так что же это? Признавайся, уж не собираешься ли ты работать в разведке?

– Хуже! – Шон вздохнул и с выражением комического отчаяния приложил руку к груди. – Положа руку на сердце? – Он посмотрел ей прямо в глаза и расплылся в улыбке. – Я буду работать пилотом.

Домой Нелли отправилась уже далеко за полночь. Она хотела сесть на метро на станции «Мабильон», но потом передумала и решила идти пешком. Стало прохладнее, вокруг месяца образовалось зеленоватое туманное кольцо, в воздухе уже чувствовалось близкое дыхание дождливой осени. Выйдя на улицу Фур, Нелли ускорила шаг. Постукивание каблучков сопровождало ее мысли, как веселая мелодия. «Come fly with me…» Тихонько посмеиваясь про себя, Нелли на минутку задержалась перед витриной маленького магазинчика, где была выставлена дорогущая сумочка, на которую она уже давно заглядывалась, но так и не поддалась искушению, чтобы ее купить. Заставив себя оторваться от витрины, она пошла дальше. За исключением предательского удара, который нанес ей Шон, когда, не дрогнув даже перед катастрофическим сценарием, описанным Вирильо, объявил свою будущую профессию, вечер прошел прекрасно. Она много смеялась, позже к ним подсела Жанна, и за все эти часы Нелли даже ни разу не вспомнила про конгресс в Нью-Йорке, на который она не поедет. А потом, когда вдруг вспомнила, сама не могла понять, почему так из-за этого переживала. Ничего страшного не случилось. Это же не катастрофа! А раз профессор благополучно вернется в Париж и не свалится по дороге в Атлантический океан – а этого, если верить словам будущего пилота, совершенно нечего было опасаться, – то, значит, еще ничего не потеряно!

Рассыпавшись в заверениях, что перед тем, как продолжить путешествие, он непременно еще раз заглянет в кафе «Друзья Жанны», чтобы угоститься грушевым пирогом и осыпать комплиментами Madame la tigresse за ее прекрасные глаза, Шон наконец закинул на плечо футляр с гитарой и попрощался с обеими дамами поцелуями в щечку.

– Take care[36]. С летающим профессором все будет как надо, – шепнул ей Шон на прощание.

Нелли улыбнулась: «летающий профессор» – это ей понравилось. Когда она вскоре прошмыгнула в большие ворота многоэтажного дома на улице Варенн и отперла дверь своей квартиры, она еще не догадывалась, что все пойдет не так, как думал Шон и как ожидала она. У судьбы, как всегда, оказались совершенно другие планы.

Погода переменилась. Вслед за солнечным октябрем во второй половине ноября зарядили дожди. Дождь лил не переставая уже которую неделю, затопляя город, так что даже для последнего романтика Париж стал неуютным местом. Не спасала и праздничная иллюминация витрин в больших магазинах, отражавшаяся на мокрых тротуарах серебристым блеском, хотя в этом была своя особая прелесть. Сырость проникала во все закоулки, ползла по ногам и добиралась под пальто до самой шеи за плотно застегнутые воротники. Пытаясь обойти лужи, люди, недовольно хмурясь, жонглировали зонтиками, а пассажиры в метро, закутанные в плотные толстые шерстяные шарфы, чихали и кашляли.

Жертвой ненастной зимы стал и Даниэль Бошан. Две недели назад он слег с ангиной и не показывался в университете. Нелли уже не раз предлагала к нему зайти.

– Если вам что-нибудь потребуется, вы только скажите, мне ничего не стоит забежать по дороге, – заверяла она его, прижав к уху трубку и мысленно уже представляя себе, как она наводит порядок в холостяцкой кухне, заваривает чай с лимоном и подходит с чашкой к постели больного профессора, а тот благодарно пожимает ей руку, а затем, с лихорадочным блеском в глазах, движимый внезапным прозрением, открывшим ему его истинные чувства к Нелли, тянет ее к себе, и она садится на край постели. Но Бошан, к сожалению, каждый раз вежливо, но решительно отклонял ее предложение.

– Не хватало мне еще вас заразить, мадемуазель Делакур! Нет-нет, пускай уж мои бациллы остаются при мне, – отшучивался он, прежде чем приступ кашля не заставлял его положить трубку.

Очевидно, профессору достаточно было того, что его обслуживала приходящая домработница Клотильда, с ней он готов был обмениваться своими бациллами, а она в свою очередь доставляла ему все необходимое, включая лекарства, и делала на горло компрессы.

– Не беспокойтесь, пожалуйста! Я прекрасно со всем справляюсь и уже скоро выйду на работу, – сказал он при последнем телефонном разговоре.

С тех пор прошла неделя. Еще одна нескончаемая неделя! Нелли больше не решалась звонить профессору Бошану, который явно не хотел, чтобы его беспокоили. Как на грех, ей не пришло в голову ни одного убедительного предлога для того, чтобы еще раз нарушить его покой. Оставались считаные дни до того, как все расстанутся на рождественские каникулы.

Каждое утро, входя в секретарскую комнату, Нелли при виде осиротевшего стола в профессорском кабинете, дверь в который стояла приоткрытой, вздыхала про себя, тешась надеждой, что, может быть, завтра снова увидит там знакомое лицо с боксерским носом и добрыми глазами. При мысли об этом она с горячим нетерпением вспоминала про голубой конверт, который вот уже две недели таскала с собой в сумке.

– Что нового у профессора Бошана? – спрашивала она каждое утро, заглядывая в секретарскую.

– Лечит свою ангину, – неизменно отвечала мадам Борель, не особенно, кажется, скучавшая по профессору.

Погруженная в чтение иллюстрированной газеты, она рассеянно смахивала со стола крошки, оставшиеся, очевидно, от только что съеденного багета с тунцом. Узнав, что беременна, – а случилось это не очень давно, – мадам Борель пристрастилась к таким бутербродам. В остальном эта шатенка с детским личиком почти не изменилась и держалась еще более стоически, чем всегда.

– Пускай уж лучше вылежится, – произнесла она. – Вчера я так ему и сказала.

– Как вы думаете, он выйдет до Рождества? – стала дознаваться Нелли.

Мадам Борель пожала плечами:

– Что я – Иисус Христос? – Она снова погрузилась в газету, удовлетворенно погладив себя по животу, упрятанному под теплым трикотажным платьем в цветочек. – По мне, так лучше бы и не приходил.

– Не придет так не придет, – сказала Нелли, поняв, что эти разговоры ни к чему не приведут. – Скажите, мадам Борель, а расписание замен у вас уже составлено и напечатано?

Мадам Борель медленно подняла голову и нахмурилась.

– Послушайте, мадемуазель Делакур! Не могу же я делать все сразу, – объявила она с величественным видом королевы, которую донимает своими приставаниями назойливая просительница. – У меня только две руки. Если бы их было четыре, я бы выступала в цирке.

Укоризненно посмотрев в сторону двери, в которую заглядывала Нелли, она снова занялась чтением и, лизнув палец, перевернула страницу. Опустив голову, она занавесилась волосами, подстриженными так, чтобы закрывать уши.