— Точно, — ухмыльнулся Дикон, но это было своеобразное выражение, которое скорее вызывало инстинктивную настороженность, а не желание улыбнуться в ответ. — Ты напоминаешь мне меня.

Это было последнее, что ожидал услышать Эшвин.

— Я не понимаю.

— Потому что ты никогда не спрашивал меня, чем я занимался, прежде чем стал Всадником. Все нормально, никто не интересуется. Все они, кажется, считают, что я родился с кучей татушек воронов на коже и списком директив Гидеона, воткнутым в мою задницу. — Он сделал паузу. Глотнул пива. — Я был наемником. Убийцей, посланным убить Гидеона. Нанятый человеком, которого я никогда в жизни не встречал.

Странный акцент на словах не был случайной оговоркой. Дикон был слишком точен. Слишком хороший стратег по природе.

Человеком, которого никогда не встречал.

Дикон подразумевал, что дед Гидеона подкупил его.

— Что случилось?

— Отец Гидеона взял на себя религиозную деятельность в Секторе, но он был не очень популярен. Были… волнения. Половина людей хотели, чтобы Пророк ушел, а другая половина требовала, чтобы Гидеон занял его место. — Снова леденящий оскал зубов. — Из того, что я слышал, старик терпеть не мог конкурентов.

Нет, он бы не стал. Психологический профиль старого Фернандо Риоса выявил интенсивные нарцистические тенденции. Эшвин никогда не находил это удивительным. Требовался своеобразный тип личности, чтобы превозносить себя избранником Бога. И еще более специфический тип, чтобы по-настоящему в это поверить.

— Я читал аналогичные оценки.

— Когда Гидеон узнал об этом, он пригласил меня и предложил закончить работу. Сказал, что человек чести всегда держит свое слово — это было просто ох…енно смешно. Не было никакой чести в происходящем. Во мне. — Дикон опрокинул бутылку с пивом, но она оказалась пуста. Тогда он начал крутить ее в руках. — Я был готов умереть. Я сам вложил пистолет в руку Гидеона. И знаешь, что он сделал? Он положил оружие на стол между нами и поинтересовался, за что в этом мире, на мой взгляд, стоит бороться.

А Малхотра думал, Гидеон был безрассудным с ним. И тем не менее, эти слова не вызывали удивления. Он наблюдал за этим человеком в течение нескольких недель и до конца не мог себе представить, как должна выглядеть вероятная оценка психологического профиля Гидеона.

В какой-то момент он выглядит убедительно смиренным человеком, который не притворяется, но это только на людях. В следующий — он играет своей жизнью и жизнями всех вокруг него в безмятежной уверенности, считая, что может видеть правду в глубине сердца другого человека, истину, которую человек отрицает даже сам перед собой.

А может, он на самом деле может.

Все размышления Эшвина объединяло одно основное предположение: «Все, что касалось божественного, было именно этим».

Утверждением. Выдумкой, даже если человек верил в это так истово, так полно, что это нельзя было классифицировать как ложь.

Не было никаких доказательств существования какой-либо высшей силы, Бога или любого другого существа. Но отказываться рассматривать возможность было иррационально, как и верить в это без доказательств. И не нужно никакой мистической составляющей в его идее. Гены Коры были изменены таким образом, что сделали ее эмпатию почти столь же ощутимой для нее, как вкус или прикосновение.

Способность принять это была заложена в самом человечестве. Эшвин полагал, что не имеет никакого значения, считал ли он, что Гидеон произошел от высшей силы или он — результат мутации. Это имело значение только тогда, когда он верил.

— И что же ты решил? — спросил Малхотра, наблюдая за суровым выражением лица Дикона. — За что стоит бороться?

— Я не смог ответить, потому что я не знаю. Поэтому он предложил мне способ узнать.

— Гидеон предложил мне пари. — Эшвин допил свое пиво. — Он сказал мне, что мог бы сделать из меня верующего.

Дикон снова хмыкнул.

— Неужели он?..

Эшвин уклонился от вопроса, задав свой собственный.

— Так ты смог выяснить, за что стоит бороться?

— Я здесь, не так ли?

— Я тоже, — Малхотра отставил бутылку. — Поверишь ты мне, или нет… но ты не должен беспокоиться обо мне. Если Гидеон не сделает что-то, что поставит под угрозу Кору, или не начнет превращаться в своего рода тирана, для которого бы потребовалось нанять наемника…

Дикон отмахнулся от его слов.

— Гидеон сейчас не твоя проблема. Равно, как и База, или твои приказы, или я. Ты — проблема. И решение.

— Я не понимаю.

— Я знаю. Вот почему я здесь. — Он хлопнул ладонями по бедрам, потом сложил их на коленях. — Koрa — сестра Гидеона, и ты заставил ее плакать. Ты можешь это исправить, но не ради Коры и не потому, что не можешь видеть, как она плачет. Ты должен исправить, потому что это нужно тебе. Это единственный способ, который работает.

— Я не знаю, как это сделать. — Малхотра сцепил пальцы вместе, чтобы унять нервную дрожь — доказательство того, как сильно он нуждался в Коре. — Я не могу видеть, как она плачет. Это невыносимо. Это заставляет меня хотеть уничтожить все, что причиняет ей боль. Как я могу исправить эту проблему, если я тот, кто заставляет ее страдать?

— Ты не слушаешь! Ну что за дерьмо… — Дикон заворчал. — Если ты сосредоточишься на том, чтобы никогда не причинять ей боль, то это безнадежное дело. Это чисто по-человечески невозможно. Вот почему существуют слова «мне очень жаль».

Все было настолько просто, что воспринималось, как обман. Этого для Эшвина было недостаточно. Обида, которую он причинил Koре, была глубже, чем обычные слова. Простое «мне очень жаль» было равносильно тому, чтобы зашить свои раны в полевых условиях, оставаясь адекватным и пригодным для выполнения миссии, но недостаточно для того, чтобы исцелиться. Свежий разрез, чтобы открыть рану снова и избежать более серьезных повреждений, всегда причинял больше боли.

Он мог бы исправить свою ошибку, приложить усилия. Но только если она согласится встретиться с ним.

— Что делать, если она не захочет моих извинений?

Дикон пожал плечами.

— Ты не можешь заставить ее. Ты примешь ее отказ, станешь уважать его, и ты смиришься. Но есть только один способ узнать…

— Я не знаю, смогу ли я смириться. — Эшвин поймал себя на том, что вцепился пальцами в колени. Он был так сильно взволнован своей откровенностью. Говоря фигурально, он выдал Дикону грубую, шокирующую правду. — Я не знаю, смогу ли я остаться в здравом уме без нее. Я мог бы дестабилизировать ситуацию снова. Я мог бы… стать угрозой для нее.

— Этого не произойдет, я обещаю.

— Ты пустишь мне пулю в лоб?

— Да, я так и сделаю, — поморщился Дикон. — Я решил сделать это в любом случае, если ты станешь болью в моей заднице.

Это была самая ласковая угроза из когда-либо слышанных Эшвином. Как ни странно, она немного ослабила его внутреннее напряжение. Не так эффективно, как могла бы Koрa, но зуд на коже превратился в легкое покалывание. Как будто конечности начали просыпаться после того, как ток крови был восстановлен.

Драки с Рейесом. Свирепые взгляды Аны. Угрозы Дикона. Ему на самом деле начинали нравиться порочные, иррациональные вещи, которые успокаивали его.

Состояние иррациональности заставляло его чувствовать себя человеком.

Глава 22

Koрa задавалась вопросом, как долго Эшвин станет ждать после ее возвращения домой, прежде чем придет к ней. Если вообще придет. Она получила ответ, не успев даже снять повязку со своей руки.

Он уже приходил.

Папка из светло-коричневой бумаги с изношенными потертыми краями, наполненная стопкой листов, лежала на кровати. Аккуратно и точно положенная в самый центр. Кора была уверена, что внутри находились ответы, которые она просила. Требовала.

Часть ее не хотела открывать папку. Но что бы она ни узнала из этих страниц, ничто не может быть хуже, чем неведение, и поэтому Кора уселась на кровать и открыла папку.