МАРК

Марк Флавий Аквила смотрел на своего дядю и не верил ушам. Зачем это ему собственный раб?

— Стефаний уже стар, — пояснил тот и, не обращая внимания на кислое выражение лица племянника, продолжил: — Знакомься, его зовут Эска.

Это был тот самый, спасенный, гладиатор. «Ну, хоть вольнорожденный…» — несколько утешился Марк.

С теми, кто всю жизнь был рабом, Марк просто не мог общаться. Подчинение, желание услужить, было у этих людей в крови. Оно, конечно, и неплохо, если нужно подать кувшин вина, но вот если весь день проводить вместе — убиться можно. Они не высказывали мнение, не показывали своих желаний, часто бывали робки и пугливы или же безразличны и пассивны. Собеседники — никакие. Понятно, что не их вина, но такого личного раба Марк бы себе не хотел. А вот с этим диким бриттом вполне может быть интересно, если удастся расположить его к себе…

Бритт между тем крайне агрессивно поклялся ему в верности и замер рядом, ожидая указаний.

Марк вздохнул — понадобится много терпения, чтобы что-то вышло. Но, с другой стороны, самые верные друзья — те, которых пришлось добиваться. Такие люди не впускают в свою жизнь кого попало, но если уж удостоят подобной чести, можно будет положиться на него, как на себя.

— У меня ранена нога, тебе придется помогать мне. Я теперь не могу справиться со многими обычными делами. Например, кинжал мне теперь не поднять… — Эска молча наклонился и, не поднимая глаз, подал Марку нож, — …и сандалии не завязать…

Все так же молча бритт наклонился и зашнуровал сандалии. Марк заметил, что у него очень занимательные уши. Они выдавали бритта с головой — вот сейчас, например, ему было неловко, и уши ядрено покраснели. Взгляд Марка непроизвольно скользнул на шею. Скрываемый раньше туникой, на шее обнаружился солидный… ошейник? Он был сделан из серебристого металла, наверное, серебра, так как ржи на изделие не присутствовало. Бриттское украшение? Марк припомнил — на арене эта штука тоже была на Эске. Он протянул руку и дотронулся до прохладного металла, провел по гладкому круглому пруту, обнаружил немудрящую застежку. Удивляло полное отсутствие орнаментов, никакой чеканки.

— Что это?

— Серебряный ошейник. Мой прежний хозяин надел его, — сухо промолвил бритт, не поднимая глаз.

— Похоже на украшение… — задумчиво отметил Марк, раб вскинулся, зло блеснул глазами и с нажимом произнес:

— Это НЕ украшение. Это — ошейник, — в его устах слово «ошейник» звучало, как грязное ругательство.

— Я сниму его, тебе он, кажется, не нравится, — пробормотал Марк.

— Буду очень благодарен… — сдержанно произнес парень.

Марк расстегнул застежку, плечи бритта немного расслабились, а наклоненная шея уже не была такой напряженной.

— Спасибо… — произнес Эска так тихо, что Марк еле расслышал. Похоже, этот ошейник был чем-то очень значимым. «Может, когда-нибудь расскажет…» — с надеждой подумал римлянин.

Он еще некоторое время повертел в руках странный предмет: прут был на диво тщательно зашлифован, нигде ни одной зазубринки. Но ни имени раба, ни имени владельца; так и не поняв, зачем надевать подобное на гладиатора, Марк тяжело проковылял к сундуку и спрятал вещь.

ЭСКА

Он был готов умереть. Ненавистная полоска металла на шее не оставляла шансов. Вот ведь, не повезло ему с последним хозяином — слишком знающим оказался римлянин. Каждая частичка тела молила его защищаться, требовала жить, но решение уже было принято. Свободы теперь не видать, значит — смерть…

Бой, если это избиение можно было так назвать, был недолгим, и вот уже Эска лежит на земле, а грудь царапает гладиаторский меч. Это было очень страшно — лежать и прощаться с жизнью, толпа не испытывала к нему ни капли жалости, лишь жажда крови была в их голосах: «Смерть! Смерть!» — слышалось со всех сторон. Черные провалы ртов раззевались в слитном вопле, глаза горели от предвкушения.

Среди всеобщей азартной злости неожиданно прозвучало: «Жизнь!». Эска нашел глазами того единственного, кто его пожалел. Это был статный, но странно бледный молодой римлянин, от него веяло внутренней силой, его крик был слышен даже среди шумного многоголосья. Римлянин продолжал требовать: «Жизнь!», и люди вокруг меняли свое мнение, подчинялись его желанию. Мужчина буквально заставил толпу отступить. Извечно алчная до чужого страдания, человеческая масса не смогла противиться уверенному голосу и решимости во взгляде защитника Эски, пальцы поменяли положение. Меч перестал прижимать бритта к песку, и он неуверенно поднялся, в голове стоял звон, все чувства смешались… Уходя, он бросил недоуменный взгляд на спасителя, запоминая того, кому обязан.

В этот же день пришел немолодой господин, которого бритт видел рядом с тем, кто его спас, и купил Эску. Конечно, господину ни слова не сказали об особенности покупки. Пожилой римлянин пришел без сопровождения, словно мысль о строптивости покупки даже не приходила ему в голову, впрочем, бежать Эска не собирался. Но подобная небрежность удивила. Седобородый мужчина свел кустистые брови, строго посмотрел на Эску и внушительно произнес:

— Ты должен был умереть сегодня, но мой племянник вступился, и вот ты здесь — цел и невредим, благодаря ему. Надеюсь, ты будешь верно служить ему.

Господин стоял неподвижно и смотрел на бритта до тех пор, пока тот не догадался, что мужчина ждет от него подтверждения. “Несомненно!” — процедил бритт сквозь зубы, старик торжественно кивнул, полностью удовлетворенный этим далеким от любезности ответом, медленно повернулся и неторопливо отправился в сторону дома.

Новый хозяин сам обратил внимание на ошейник и предложил его снять. Эска до последней секунды боялся, что он передумает, но уверенные руки слегка дотронулись до кожи, и проклятая железяка была снята. Вновь вернувшаяся острота чувств почти оглушила: запахи, звуки ворвались в череп, едва не разрывая его на куски… Он попытался скрыть от римлянина свое состояние, но Марк все равно заметил некоторую дезориентированность Эски, однако списал все на последствия от встречи с кулаками гладиатора.

— Сходи на кухню, поешь хорошенько, а то ты жуть какой тощий. Тот здоровый бугай тебе ничего не сломал?

— Нет. Все нормально.

Марк сходил вместе с ним на кухню и дал указание, чтобы его хорошо кормили: «Каждый день мясо. Ему надо немного поправиться».

Потом была прогулка, хозяин тяжело шагал, опираясь на Эску, ноздри затапливал тяжелый запах пота:

— Вот видишь, для чего тебе нужны силы? Таскать меня, как куль с песком… — Марк грустно улыбнулся Эске. —Может, пока мы гуляем, расскажешь свою историю?

Вот уж не было печали! Хотя делать-то все равно нечего…

— Этот язык мне не родной, боюсь, что рассказчик из меня не очень, — осторожно ответил бритт.

Марк еще раз улыбнулся. Ух! Вот это у него здорово получалось — искренне, как будто солнышко посветило и пригрело.

В сердце Эски давно уже жили лишь тоска и ненависть, но от этой теплоты что-то екнуло внутри. Отношение Марка было слишком… доброжелательным и спокойным, он как будто обволакивал, убаюкивал, обещал что-то такое светлое впереди… Эска не слишком доверял подобным вещам:

«Интересно, как долго он выдержит мой дурной нрав, не наказав?»