Раха пыталась когда-то пристыдить Лефа количеством вопросов, которые он умудряется высказать за день, но вскоре плюнула, поскольку не умела считать далее трех десятков. Гуфа же всячески поощряла подобные его приставания и ругала приемных родителей, если те отказывались отвечать. Она говорила, будто Незнающие потому и остаются навсегда недоумками, что Мгла лишила их любопытства. Лефа же, к счастью (это, впрочем, с чьего перелаза глядеть), Бездонная любопытством не обделила. Похоже, даже лишку дала. И теперь он торопливо наверстывал упущенное за день, в который приключилось всякого поболее, чем за все предыдущие, взятые вместе.

Хон попробовал прицыкнуть на свое чадо, но Витязь вступился. Все равно ведь сон ни идет, так почему бы не потолковать с парнишкой? Ему – польза, а им с Хоном хоть какое-то занятие будет.

Вопреки ожиданиям столяра, занятие это оказалось не таким уж долгим и сложным. Леф слушал на удивление хорошо, почти не перебивал. Верно, из-за того, что Нурд умел рассказывать не хуже Гуфы – ясно и просто, не впадая ни в многословие, ни в малопонятную краткость.

Как убивают стервятников? А никак. Незачем их убивать. Всякой твари свой срок назначен: поживет-поживет, да сама собой и подохнет. А уж дохлых охотники выискивают. Вот, к примеру, Торк большой умелец по этой части. Когда проснется, сам и расскажет. А что до вьючных, так название это старинное, еще со времен Бескрайнего Мира. Пращуры их в телеги не запрягали, да и сами телеги были тогда другие – небольшие совсем, с высокими, бронзой выложенными бортами. На таких телегах прадеды сражались. Как? О том тебе лучше бы Гуфу расспросить. Про древние времена ей много больше моего ведомо. Телеги для прежних людей возили другие звери. Против вьючных они, как Ларда против родительницы своей: выше, стройнее и приятнее глазу. И проворнее. Но все они околели в те дни, которые не наступили. И теперь приходится запрягать в телеги вьючных – больше ведь некого! А еще пришлось придумать такие телеги, в которых можно возить людей и всякие вещи. Почему? Телегу с дровами везет одно вьючное, а чтобы те же дрова перевезти вьюками, надобно либо одну скотину гонять много раз, либо один раз много скотины. А ведь Мир стал тесен, пастбищ мало, и они не могут кормить большие стада. Что? Да, в ненаступившие дни передохло множество разной живности. Почему? Этого не знает никто.

О чем еще ты хотел узнать? Ах да – оружие как лучок... Было такое, было. Но нынче его делать не из чего. Многие пытались, и отец твой тоже пытался – не выходит. Зверей, из рогов которых это делали прежде, больше нет, а дерево тут не годится: то, что сумел сделать Хон, мечет ближе и слабее пращи. А если Хону не удалось смастерить, значит, никому не удастся...

Столяр ухмыльнулся, прикрывая ладонью рот. Сильнее устных слов Витязя радовало его, что вроде понравился Леф Нурду. Хорошо это, ежели у сына такие друзья-покровители будут: Витязь и Гуфа-ведунья. Вот только не удумал бы Нурд себе на выучку его сманивать... Упаси, Бездонная, от подобной напасти, охрани, помилуй! В страхе от внезапного своего подозрения Хон совсем уже собрался нащипать из груди волосков да молиться Мгле, но застеснялся чужих любопытных глаз. Ладно, моление, – это и завтра не поздно будет. А может, напрасен его испуг? С чего бы это Нурду желать Лефу зла? Вроде как не с чего. Но все же при случае надобно будет перемолвиться с Гуфой.

Когда ночь перевалила за середину, объявились наконец долгожданные послушники – Фасо и с ним еще двое. Снова началась суета, снова пришлось встать, помогать втаскивать на телегу мертвые туши бешеных, при свете вонючих факелов рыть яму, достаточно глубокую и обширную, чтобы могла она уместить в себе погибших. Послушники торопились сами и понукали прочих: обряд похорон не короток, и путь до заимки тоже требует изрядного времени, а рассвет ждать не станет. Хон растолкал спящих (всех, даже Торка), но тут же оказалось, что сделал это он зря, поскольку носящим серое хватило ума привезти только две лопаты – даже Фасо оказалось нечем копать. Он, впрочем, и не собирался, только метался между телегой и ямой да взывал к прочим, чтоб не слонялись бездельно. Пришлось учинять могилу в обширном Хиковом погребе – иначе бы не успеть.

Все это время Леф старался держаться подальше от старшего из послушников. Нет-нет, он не боялся, поскольку твердо верилось, что при Хоне и Нурде тот не решится причинить зло. Просто очень уж не хотелось снова встретиться взглядом с маленькими шустрыми глазками Фасо. Плохие у него глаза, нечестные.

Обустроили могилу, вдоволь напелись и набормотались над ней носящие серое, тупо отстучали земляные комья по неживым телам. Все. Не будут больше Сырую Луговину звать Шестью Горбами. Быть отныне посреди нее одному гробу, могиле братьев-людей, которых Бездонная покарала за провинности остальных. Уже тронулась с места скрипучая телега послушников, как вдруг ковырявшийся в наваленных на нее проклятых вещах Фасо выпрямился и властно бросил вознице:

– Стой.

И – так же властно – потянувшимся было к костру людям:

– Подойдите.

Подошли. Стояли, глядя, как Фасо неспешно слазит на землю, как выпрямляется, поднимает над головой чадное пламя факела. Потом он сказал:

– Бешеных – трое. Голубых клинков – два. Почему?

Помолчал, дожидаясь ответа. Пояснил сам:

– Кто-то спрятал третий клинок. Проклятый клинок. Кто?

Люди молчали. Отупевшие от усталости, ошеломленные, они не хотели и не могли поверить в услышанное, а Фасо, казалось, вонзался железным взглядом каждому в душу. Потом он медленно поднял руку и ткнул толстым пальцем в мрачно насупившегося Хона:

– Ты.

– Я? – ощерился ему в лицо Хон. – Нет у меня больше меча, совсем поломался. Чем теперь станем убивать бешеных, когда они снова придут? Может, твоим бормотанием?! Бездонная не обидится, не обеднеет. У нее голубых клинков много, а мне только один надобен!

Фасо грустно покивал, словно соглашаясь со столяром, улыбнулся ласково:

– Ты, Хон, не мне это рассказывай. Ты это лучше бешеному поведай, когда он к тебе завтра за клинком своим явится. Глядишь, и разжалобится проклятый-то, уступит.

– А ты о бешеных не печалься! – Хон тоже говорил почти что спокойно, но тихий вздрагивающий голос его был страшен. – Не твоя это печаль – бешеные. Оживет он, так сам же я его и убью, тебе утруждаться да потеть не придется!

Длинно вздохнул Фасо, проговорил кратко:

– Глуп ты, Хон, и злобен от глупости. Ну да уж так мне милостью Бездонной назначено – уберегать братьев-людей их же злобе наперекор от несчастий, которые сами они на свою голову кличут.

Он вдруг подался вперед, выкрикнул напрочь лишенное смысла слово, и Хон обмяк, потупился, сделался ко всему безучастным.

– Где спрятал?! – голос старшего брата лязгнул торжеством победителя.

Хон глухо выговорил:

– Возле костра колода долбленая... Под ней...

Фасо открыл было рот (видно, собирался приказать столяру, чтоб принес взятое неправедно), однако не решился, пошел отыскивать сам. Хон стоял раскачиваясь, будто дерево на ветру, казалось, что силится он порвать незримые путы, только ничего не получается. А потом Витязь с треском хлопнул его по спине, и Хон снова стал прежним.

– Зря ты... – Стоявшему не слишком далеко Лефу было слышно каждое слово Hypда. – Зря. Вовсе напрасное ты затеял.

– Напрасное?! – Хон задохнулся от возмущения. – Зря?! Что ж, помалкивать да терпеть? И околевать смиренно из-за ротозейства послушнического, из-за глупых запретов биться хорошим оружием – так?!

– Нет. Без ума делаешь – вот что зря. Меня не предупредил – зря. В глаза глядел этой падали, когда ругался, – тоже зря.

Они помолчали, вслушиваясь, как сопит и кряхтит Фасо, шаря под водопойной колодой. Потом Витязь сказал:

– А ведь слаб еще послушничек. Гуфино заклятие небось подзатыльником не скинешь. Не будь ты изможден рубкой да бессонницей, ни за что бы ему тебя не осилить.

– Известное дело, что слаб, – Хон сплюнул. – Только пугать горазд, падаль бродячая.