С утра , надеждой маясь
И не жалея сил.
Но слобода его
Сном праведника спала,
Не слыша ничего,
И солнце не вставало…
– Эй, птица, полно горло драть,
Изрядно послужил, -
И, приказав ему молчать,
Лешак врага нажил.
В лесу фазан – и тот постиг,
Что леший власть имеет.
Петух же разъярился вмиг:
С ним так никто не смеет!
Он гребень низко опустил
И растопырил перья.
«Кукареку» как клич пустил:
Мол, гляньте все на зверя!
Но Афанасий не сробел.
По клюву забияку
Он, размахнувшись, так огрел,
Что тот забыл про драку.
И, трусостью пятная честь,
Петух бежал позорно
В курятник, где взлелеял месть –
Мечтать ведь не зазорно…
А Афанасий, каясь,
Бранил себя за ссору,
Так драться зарекаясь,
Что и святому впору.
Замучить духа совесть не успела,
Терзаниям три крысы помешали.
Они с лихого возвращались дела
И, шум услышав, явно поспешали.
Но Афанасий крыс едва завидел,
Как в тот же миг о петухе забыл.
Он не оскал и мерзкий хвост увидел,
То домовой в крысиной шкуре был.
И сами крысы, недруга признав,
Все разом в голос злобно запищали.
С какой охотой бы, имея злобный нрав,
Они ему сейчас бока намяли!
Но осторожность удержала их.
Ведь домовой, увы, почти бессилен
Без старых добрых закутков своих,
А дух лесной под ясным небом – в силе.
И как им было с лешим поквитаться,
Пусть больше их, и проучить детину,
Когда пришлось бы на дороге драться,
От глаз досужих скрыв свою личину…
И вот пред лешим в космах встали трое:
Один седой, на вид совсем старик,
А по бокам моложе вдвое – строем,
И, в гнев себя вгоняя, сразу в крик:
– Ты кто таков, зачем сюда явился?
– А петуха почто обидел, лиходей?
– Не то, лешак, ты часом заблудился,
Как призрак бродишь посреди людей?
– Не разом всем, но каждому отвечу, -
Не дрогнул леший под огнем их глаз. –
Ведь сам искал я с домовыми встречу.
Мне Никодим рассказывал про вас!
– Так ты знаком с беспутным полевым? -
Спросил старик без тени интереса.
– И что за радость, дедушка, быть злым? -
Обиделся вдруг выходец из леса.
Он мог простить, когда его ругали,
Но за друзей всегда стоял горой.
– Ты доживешь до вечера едва ли,
Начав судить столь раннею порой!
– Ты Доможил, и Никодиму друг, -
Ответил Афанасий без запинки. –
И что бродить нам около да вкруг?
Я не затем шел в город из глубинки.
– Разумен, малый, ты не по летам, -
Съязвил старик. – Ужель в лесу родился?
– Позволь-ка, дедушка, я честь тебе воздам! -
И Афанасий в пояс поклонился.
(Он не забыл совета Никодима).
Поклон нежданный так растрогал Доможила,
Что по щеке его скользнула, невидима,
Слеза, за ней еще… И прошлое ожило.
И вспомнил старец враз и Никодима,
И дружбу старую, и старое село –
Все то, что было некогда любимо
И что, казалось, навсегда ушло.
Пусть не привыкли домовые плакать –
Ведь не всегда сентиментально зло, –
Но Доможил дождю позволил капать…
Лесному духу снова повезло.
Глаза омыв и память растревожив,
Был домовой радушно-суетлив.
Так долго жил он, сам себя стреножив,
Что, путы сняв, внезапно стал болтлив.
– Так Никодим, ты баешь, жив и здрав
И старика не позабыл доселе?
Тебя ко мне направив, был он прав.
Эй, молодцы, сегодня быть веселью!
Он оглянулся – спутники его,
Всегда во всем натурой злой ведомы,
Не скрыв неодобренья своего
Вновь крысами метнулись в щели дома.
И злобный писк окрестность огласил,
Из темных нор глаза вдруг засверкали –
Традиции нарушил Доможил,
И домовые в слободе восстали.
– Ужо я вас! – им старец пригрозил. -
Не сметь перечить, бесово отродье!
Моей руке еще достанет сил
Вернуть вам разум вопреки природе!
Но явно Доможил сконфужен был.
Сказал бы кто – и сам бы не поверил,
Что домовой о вековой вражде забыл
И лешему себя и дом свой вверил.
Он – дух домашний, леший – дух лесной.
Ведут собака с волком смертный бой.
И каждый платит дорогой ценой
За право быть всегда самим собой.
Чем дольше – тем сильней сомненье.
И Доможил уже себя бранил,
Что домовых испытывал терпенье,
Когда их с лешим помирить решил.
Был Доможил как ветер переменчив.
Бунт напугал его; он лешего винил,
Что тот своею лестью беззастенчивой
На безрассудство старика подбил.
Гордыня только старцу и мешала
Отречься от недавних клятв своих.
Дай леший повод – и пиши пропало:
Не миновать ему расправы домовых.
Но Афанасий был наивен, но не глуп.
Он видел все и вскоре догадался,
Что с виду лишь старик кряжист как дуб –
Внутри трухляв… Но страху не поддался.
– Спасибо, дедушка, тебе на добром слове, -
Сказал с улыбкой, – только не взыщи –
Не время пировать; расслышь тревогу в зове
И помоги мне – ведуна сыщи!
– А что искать, живет он недалече, -
Махнул устало Доможил рукой. –
Меж нами договор: он наших лечит,
Мы от людей его храним покой.
Так просто вышло; даже гром не грянул,
И леший не пустился в буйный пляс.
Но пошатнулся он, как будто пьяный,
И побледнел – ответ его потряс.
Не будь собой так занят Доможил –
Растерянность бы лешего отметил
И уж тогда дотошно расспросил…
Но не в себе он был и лишь заметил:
– Тот видишь дом? Тропинку в лебеде?
Дойдешь по ней, но солнца жди восхода.
Затем стучи, когда в большой беде…
И возвращайся к своему народу!
– Спасибо, дедушка! – и леший поклонился. -
Обидел чем – прошу меня простить…
Но домовой, сердито пискнув, скрылся –
Лишь хвост мелькнул, – не дав договорить.
А Афанасий будто потерялся –
То в небо он смотрел, то вкруг себя.
Он прежде даже черта не боялся,
Но к ведуну шел, страха не тая:
Тот был обижен нежитью когда-то,
И пожелай сейчас он отомстить,
То не было бы лучше кандидата…
(Как лешему себе да не польстить?!)
Чесал в затылке Афанасий долго,
Вздыхал и маялся, кляня весь белый свет.
Но пересилило в нем все же чувство долга,
И он пошел… Уж близился рассвет.