-- Леша, как ты вошел? У нас же заперто! -- Нестеров зевнул.

-- У меня везде свои люди, Николай Константинович! Вот заодно проверил, какое радушие и гостеприимство оказывают вам мои коллеги. Что ты распластался на постели, как барышня? -- напустился он на Полковского. -Она что, твоя? Вали отсюда, вали...

-- Леша, Алексей Николаевич, -- успокоил его Нестеров, -- садитесь, давайте завтракать. Тут, между прочим, можно завтрак в номер заказывать.

Нестеров сказал это и окончательно проснулся, очнулся; память разорвалась в его голове гранатой, и его обдало холодным потом. Вчера утром он завтракал с женщиной, которая казалась ему необходимой и долгожданной. Ее кожа, шелковистая, загорелая, со светлыми полосками в складочках, ее выгоревшие белыми прядками волосы, тихий говорок... Нестеров, взял полотенце, выскочил в ванную комнату и заперся там...

Он вспомнил ее слова, тогда в казино: "...пришел человек и от нечего делать погубил...". И еще про то, что хорошее никогда не кончается плохо. А если что-нибудь закончилось плохо, значит, что-то с самого начала было не так. Наверное, она была права. Но к кому это относилось в большей мере: к нему или к Крекшину, ведь история, которая закончилась вчера смертью Наташи, начиналась в Киеве, где она познакомилась с этим человеком?

Нестеров вышел из ванной с твердым намерением все-таки слетать из Нового Уренгоя на один день в Киев.

В его номере сидел высокий облезлый старик, при виде Нестерова он встал и протянул ему руку.

-- Станислав Борисович Сокиркин, -- представился незнакомец.

-- Он -- сторож, -- объяснил Нахрапов, -- сторож школы No 679, в которой работает Моисеева. Вот пришел ко мне утром, возле прокуратуры дожидался.

-- А потому что я вас одного из законников и знаю. Так сказать, личное знакомство. Ваш сынок у меня на особом положении: я ему завсегда без сменной обуви проходить разрешаю, если забывает...

-- Медвежья услуга, -- смутился Нахрапов.

-- Так твой сын у Моисеевой учится? -- вскользь уточнил Нестеров. -Ну-ну, так что вас привело сюда, Станислав Борисович?

-- Спрашивали ее вчера. У меня спрашивали. Один высокий молодой парень... да уж мужчина.

Полковский достал из портфеля фоторобот подозреваемого.

-- Такой? Какой?

-- Оба, -- ответил старик, разглядывая зачерненные портреты, сделанные ночью со слов Моисеевой.

-- Как это оба? Вы уж не пугайте, -- остановил его Нестеров, -- вы же сказали, что Моисееву спрашивал молодой человек.

-- Да уж мужчина, -- поправил Сокиркин.

-- Ну?

-- Баранки... -- начал было Сокиркин, но под строгим взглядом Нахрапова продолжал уже тише: -- Баранки, значит, сижу пью с чаем. Ем, то есть. Нету никого, а школа закрыта. Стучат. Стучит. Вот этот. -- Сокиркин показал на того, что был на фотороботе без усов.

-- Вот этот? -- Полковский встал удобнее, чтобы видеть фоторобот.

-- Ага. И через стекло спрашивает, а где, мол, Елена Ивановна, она в школе должна быть...

-- В какое время он приходил?

-- Погоди, не перебивай, -- важно отмахнулся старик. -- Я ему говорю: школа закрыта, а учителей нет ни одного, их в каникулы на пушечный выстрел к производству не затянешь. Он и ушел.

-- Так который, вы говорите, час был? -- повторил Полковский.

-- В семь-восемь. Говорю же, ужинал я.

-- Кажется, я кое-что понял. Подозреваемый разыскивал Моисееву, так как узнал, что ее отпустили из СИЗО. Он выяснил, где могут быть Моисеевы. Узнал, что в Новый Уренгой прилетел генерал ФСБ, а также что здесь и Терехова. Он приходит в гостиницу сначала к ней, потом видит, как Моисеевы уходят домой, и едет за ними, захватывая с собой Терехову, раз я обнаружил ее связанной. У него не было другого выхода, как вырубить меня, а Наташу забрать...

Старик помялся немного и добавил:

-- А вот этот, усатый, спрашивал про Моисееву, как только она прилетела со своими зверушками. Завуч, то есть Николай Николаевич Науменко, ему выдал ее адрес, она-то уже ушла, а мужик не знал, куда с аэропорта ее багаж везти.

Следователи переглянулись. Их беспокойство немного улеглось, потому что спрашивал Моисееву один и тот же человек. Это было ясно.

Ранним утром, после ухода сторожа Сокиркина, трое следователей еще оставались в номере Нестерова.

Нахрапов сидел надутый, вспотевший, над верхней губой блестели крупные капельки пота.

-- Вижу, мое присутствие здесь лишнее, -- сказал он, -- вы что же, избегаете меня?

Нестеров вздохнул и ответил ученику в заданном тоне, хотя ему было не до иронии:

-- Алексей Николаевич, ты же не баба, чтобы я тебя избегал. А если баба, то пошли в баню, попаримся.

Нахрапов бережно, легонечко стукнул себя по лбу и воскликнул восторженно:

-- Ну, конечно, у меня же тут внизу такая банька сибирская, настоящая, с пельменями и пивом! В любой момент...

Нестеров задумался: а может, и правда залечь на верхнюю полочку да дать себя отхлестать вот такому громиле, с его богатырскими кулаками?

-- А выпить купим? -- спросил он. -- Очень уж хочется выпить, если честно.

Напрасно Полковский сделал попытку удержать Нестерова от необдуманного шага. Нахрапов уже побежал договариваться, поднимать банщиков, официантов, истопников. А Нестеров вытягивал из чемодана белье и чистую рубашку.

-- Кто же парится на заре? Да пока ее протопят. Вам же лететь надо, Николай Константинович, -- увещевал Полковский.

-- Вот и позвони в аэропорт, -- с жаром сказал Нестеров, -- вот и закажи билетик мне в Киев, только тс-сс. И айда в баньку, жуть как истосковался по пару...

Полковский позвонил в аэропорт, заказал билет для Нестерова и поплелся за ним, как подконвойный.

Банька была растоплена быстро и умело. На столе в светлой горнице возникли горшочки с жарким, рыба, пирожки и расстегаи, пельмени и икра. Чай, само собой, подавали без остановки, а пышущие жаром блины с икрой запивали водочкой, когда тело охлаждалось после очередного отдыха в трапезной.

Первым стал одеваться Полковский. Как наиболее трезвый, он посмотрел на часы и обнаружил, что до нестеровского рейса остается полтора часа. Сказав об этом генералу, Полковский поднялся в его номер и принес вниз все вещи: чемодан, бритву и блокнот. Оформил выезд дорого гостя у администратора. Вольва Саабовна расхваливала генерала и его очаровательную спутницу, с которой он приехал и которую выводил в ночной Уренгой...

Нестеров собрался с трудом. Особенно тяжело далось оружие, которое никак не хотело попадать в кобуру под мышкой.

-- Что-то с коор-на-динацией, -- едва выговорил Нестеров, -- Нахрапов, к доске!

Нахрапов мирно спал, сложив руки на столе и уронив на них буйну вихрасту головушку. Его большое белое тело расплывалось в нестеровских глазах, к которых стояли непролитые слезы.

-- Никогда еще не видел белых бегемотов, -- шептал он и плакал, слабой рукой гладя бывшего своего студента по спине.

Потом ему показалось, что он в аудитории и сбивчиво рассказывает про происхождение милиции. Оказывается, слово это, как и сами стражи порядка, ведет свое начало из Древнего Рима. Когда свобода докатилась до того, что мужчинам было разрешено спариваться прямо на улице (мужчине и женщине это не возбранялось от начала демократии), свободные граждане этого города

заявили протест, ибо сие зрелище мешало им пользоваться своей свободой -- не видеть этого. И тогда был найден компромисс: специально подготовленные люди должны были немедленно покрывать прелюбодеев простынями. Отсюда и слово милиция: militio -- покрывать. Правда, ни один свободный гражданин города Рима не пожелал идти на такую службу, и поэтому первую милицию набирали из рабов. Сегодняшняя милиция тоже иногда покрывает -- и, в сущности, то же самое. Она покрывает преступления. Рабское занятие.

Трезвея, Нестеров вспоминал, что его студенты, особенно служащие в органах внутренних дел, не очень любят эту историю, но при этом он продолжал ее рассказывать: разве можно выкидывать слова из песни? Полковский спал -не слышал. Или делал вид...