В маленьких наушничках плейера рассыпался старческий хрип Рэя Чарльза. Блондинке становилось не по себе, когда она, вновь и вновь проверяя свои ощущения, не находила в себе чувства страха и переживаний по поводу исчезновения мужа. Более того, она полностью расслабилась и, предоставленная сама себе, начинала понимать, что ей не хочется уезжать из этого райского уголка.
Они были женаты пятый год. Эмоции, добавлявшие адреналина в кровь в начале их знакомства, выцвели и, как эта белая кипрская земля, истощились. Наташа остыла первая, но решила, что пора заканчивать с необузданными страстями, нельзя же искать вечной любви до седых волос. Так уж заведено у людей: остывшие чувства нужно только правильно оформить, построить чистые теплые отношения с человеком, который стал мужем.
Наташа была родом из Киева. Закончила там экономический факультет. Пять лет назад в отпуск к матери приехал сосед Евгений. Он был старше Наташи на одиннадцать лет, а ей шел уже двадцать девятый. Может быть, именно из-за этого она и не разглядела в новом знакомом ни налета московского бахвальства, ни нагловатости, ни круглого животика, скрываемого в складках дорогой шелковой рубашки. Просто ей очень захотелось своего.
Ее взрослая жизнь была не ее. Однажды осенью, еще на втором курсе института, она захотела поехать в совхоз, собирать колоски, морковку и картошку. Совхоз был прикреплен к институту третий год и, как тогда водилось, нуждался в рабочих руках. Добровольцы уехали неделей раньше, и Наташа отправилась в деревню своим ходом. Автобус привез ее на площадь райцентра, а попутчики объяснили, как пройти через футбольное поле к студенческим баракам.
Издали Наташа увидела самодельные столы, летний душ за зеленой металлической ширмой, скамьи и два низеньких, крытых соломой барака. Возле сухой деревянной штакетины, призванной означать околицу, сидели знакомые по институту парни со старшего курса. Один из них, которого Наташа приметила еще в институте, в джинсах без майки, с обгорелой красной грудью, плечами Геркулеса и детским ершиком на голове, стоял во весь рост в высокой траве лицом к ней, пробиравшейся заброшенным садом, и улыбался.
А потом были трудовые будни и веселые вечера с танцами, кострами прямо во дворе, купаньем в сельском пруду и еще -- прогулки с Никитой вдоль нескончаемых пшеничных полей, похожих на старую потемневшую бронзу под огромной желтой Луной. И звезды, которыми она любовалась, лежа в этой пшенице, осыпающие все небо на голову Никиты. Такие звезды можно увидеть только над Украиной. И такие тихие ночи с далеким-далеким пением...
У Никиты детей еще не было, но жена уже была. Он сказал ей про жену не сразу, а тогда, когда сердце ее уже распалилось, а сама она уже утонула в этом омуте, позволила себя закрутить, втянуть в этот водоворот страсти...
Управляющий московским банком Евгений Олегович Терехов увез в Москву с родины молодую жену и воз приятных планов по обустройству семейного гнездышка. Наташа быстро освоилась в новом статусе, и не только как просто жена, но как жена банкира. Новые приятельницы -- жены соучредителей Терехова -- приняли ее в свой круг, как ни странно, очень легко. То ли чувствовали в ней хоть и киевскую, но все-таки принцессу по положению (Наташа родилась в семье министра), то ли хохлацкая напористость и хитрость проявились в полную меру.
Так или иначе, Наташа быстро скорректировала свою фигуру и внешность: истощающие диеты и занятия в бассейне пять раз в неделю, тренажеры и многочасовые сеансы в салонах отеля "Мариот" -- все это превратило ее из круглолицей голубоглазой селянки в худощавую мускулистую леди с матово-оливковым цветом кожи, отсутствующим прозрачным взглядом и большими запросами. Она уже не довольствовалась тысячью долларами в неделю, дорогими подарками мужа и регулярными выходами в свет. Она настояла на том, чтобы на ее имя были приобретены машина и квартира, куда она незамедлительно переселила из Киева маму и сестру, и тут же потребовалась еще одна квартира -- лично для нее.
Любила ли она своего мужа? А разве это ему было нужно? Ни ему, ни ей. В этом-то они и нашли друг друга: просто оба созрели для семейного альянса. Первое, что выяснил для себя Евгений Олегович: нет ли у Наташи в прошлом фактов, порочащих биографию, здорова ли она в том объеме, который необходим для супружеской жизни, не слишком ли проста и нетребовательна? Он полагал, что излишняя покладистость может отбить у мужчины всякую охоту бороться за собственное благополучие.
-- С ним неплохо было бы куда-нибудь съездить, -- сказала Наташа сестре после первого же свидания с Евгением Олеговичем еще в Киеве, -- и внешне очень благопристойно выглядит, и поговорить есть о чем. В общем, с ним интересно. Он, конечно, не Спиноза, но это не главное.
-- Он, наверное, может и подарки хорошие делать, -- поддержала ее сестренка.
Пару раз он ее бил. Первый раз, когда она сделала аборт. Тайком сделала. А открылось все через месяц, когда домой позвонили из медицинского центра и попросили передать жене, чтобы та пришла на обследование.
Терехов поинтересовался, в связи с чем потребовалось обследование, а ему ответили, чтобы он не волновался, просто так положено: через месяц после аборта врач обязан удостовериться, нет ли каких нежелательных последствий. Терехов тогда страшно напился: выпил полный фужер коньяку. Его развезло как раз к возвращению Наташи от портнихи. Он выхватил из ее рук пакет с новым платьем, судорожно разорвал упаковку, а потом разодрал платье и этими лоскутьями гонял жену по всей квартире, пока она не упала.
На обследование Наташа поехала через неделю. Врач сообщила приговор: бесплодие.
Наташа в одночасье стала серой, поникшей, как увядший василек.
Сначала Евгений Олегович Терехов принял всю вину на себя. На работе теперь его видели мрачным, он быстро раздражался, кричал так, что некоторые сотрудники не выдерживали, писали заявления.
Усталое, болезненное сознание его вдруг отчетливо высветило: жена его не любит. А отсутствие любви чревато непоправимыми поступками. Поэтому он и заключил, что без наследников останется по вине жены, и окончательно озлобился. После некоторых нормальных, мужских попыток "проверить", как идет ее выздоровление, Терехов стал звереть от одного дыхания Наташи. В очередной раз, не выдержав раздражения, он накинулся на жену и избил ее во второй раз.
Но вскоре с ним что-то произошло: он изменился. Он мог с холодной жестокостью обходиться с верными людьми, на жену смотрел презрительно, часто называя ее "пустоцветом".
Наташа не раз замечала на его рубашках следы губной помады и женские волосы. А однажды, возвратившись после курса лечения в санатории, нашла в кармане своего домашнего халата чужую дамскую прокладку. Прокладку она ему отдала, оборвав крылышки, но скандал учинять не стала.
-- Я не откажусь от тебя, Женя, -- сказала она, опустив глаза, -слишком много пережито вместе.
То ли Терехов понял, что, по справедливости, Наташе теперь причитается половина его жизни, то ли почувствовал капельку теплоты в этих ее робких тихих словах. Жизнь пошла на лад. Наташа стала увлекаться экстрасенсами, ворожеями, однажды даже проговорилась, что есть у нее один такой, который и возвратил его в семью -- по фотографии, но на мольбы пойти на прием вместе Терехов упорно отказывался.
Врачи разрешили наконец Наташе съездить на Средиземноморье, очень уж она просилась. Вышло так, что среди определенного круга друзей и знакомых Евгения Олеговича они самыми последними поехали осваивать Кипр, когда уже вся компания российских финансистов устала от Канарских островов и стала предпочитать тихие Швейцарские Альпы и австрийские деревушки...
И вот теперь он исчез. Неделю назад туристы отеля увидели внизу яркую афишу: их приглашали совершить морскую прогулку до египетских пирамид и обратно на комфортабельном шестипалубном теплоходе "Леонид Прудовский".
Наташа испугалась жары и морского путешествия. Они даже были на грани ссоры, но Терехов понял, что Наташа не возражает против его одиночного плавания, и решил, что так будет даже лучше. Намечалась отличная компания.
