Переселенцам в Антоновке было трудно. Ожиданиям и надеждам безбедной и зажиточной жизни не суждено было сбыться.

Впоследствии Иван писал в автобиографии:

«Ввиду того, что хозяйство не обеспечивало прокормление семьи, мы с братом пошли на заработки, и я вплоть до 1915 г. (до ухода в царскую армию) работал на постройке Амурской железной дороги, отрабатывал у кулаков за аренду земли, на которой отец сеял, а в последнее время работал на Кивдинских угольных копях. В 1914 году началась Первая мировая война, а в 1915 я был мобилизован и направлен во Владивосток, где формировался полк, в составе которого мне довелось воевать на фронтах этой кровопролитной войны».

Для Ивана Потопяка наступило солдатское житье-бытье с артобстрелами, штыковыми атаками, нудными сидениями в окопах.

Сначала Иван попал в 11-й Восточно-Сибирский полк, расквартированный во Владивостоке, который перед самой войной вместе с другими «Восточно-Сибирскими» полками был переименован просто в Сибирский полк.

Новобранцы проходили ускоренное обучение на Русском острове, куда полк перевели на летние сборы и доукомплектование.

Полк прославился во время Русско-японской войны в сражении при Тюренчене.

Шло время, менялись поколения стрелков, но в строю еще оставались ветераны, помнившие этот бой, в основном фельдфебельский состав.

В редкие минуты отдыха от учений старые служаки, собрав вокруг себя группы новобранцев, рассказывали о событиях тех времен.

Иван, как и большинство новобранцев, жадно внимал этим немудреным воспоминаниям. Ведь происходило это не так уж и далеко от тех мест, где он жил после переселения на Дальний Восток. Особенно интересно было слушать фельдфебеля Спиридонова, грудь которого украшали два Егория и четыре медали «За храбрость».

«Подходил к концу третий месяц войны, – рассказывал ветеран. – В район пограничной реки Ялу, разделяющей Корею и Китай, приняли бой с пятикратно превосходящими силами японцев (три полных дивизии) четыре Восточно-Сибирских полка.

В задачу русского отряда входило только обнаружение противника и задержка неприятеля на переправе через реку Ялу непродолжительное время. Однако русским полкам пришлось принять бой.

Артиллерийская батарея и пулеметная рота (единственная в отряде) были накрыты огнем японских осадных орудий и уничтожены. Положение 11-го полка стало критическим. Почти вся японская армия обрушилась на него, охватывая с трех сторон и заходя в тыл.

Несколько раз под звуки полкового марша стрелки во главе с командиром бросались в штыковую атаку. Но японцы не принимали удара. Их передовые части откатывались назад и в упор расстреливали редеющие шеренги сибирских стрелков. Погиб командир полка – полковник Лайминг, один командир батальона – подполковник Дометти убит, другой – подполковник Роевский тяжело ранен и взят в плен. Погибли командир артиллерийской батареи подполковник Моравский и полковой адъютант подпоручик Сорокин; ранен капельмейстер Лоос. Врач полка Шевцов, делавший на поле сражения перевязки, захвачен в плен. В этот момент полковой священник отец Стефан Щербаковский благословил солдат и, презрев смертельную опасность, сам пошел впереди боевого знамени с поднятым в руке крестом. Пробиваясь сквозь цепь японских солдат, неустрашимый пастырь был дважды ранен и вскоре пал без сознания. Раненые после перевязок и оказанной первой медицинской помощи вновь становились в строй.

Немалые потери полк нес во время отступления – приходилось под перекрестным огнем отбиваться от превосходящих сил противника и одновременно выносить на руках раненых. Выводил его раненый командир второго батальона подполковник Яблочкин.

Полк прошел всю войну, впереди его ждали Ляоян и февральские бои 1905 года. Везде, где бы он ни дрался, под руководством уже полковника Яблочкина, он не уронил славы, добытой в первом бою.

За всю кампанию 1904–1905 годов свыше 400 человек в составе полка были награждены орденами Святого Великомученика Георгия Победоносца и знаками отличия Военного ордена.

В 1907 году император Николай II назначил вдовствующую императрицу Марию Федоровну шефом полка.

А еще через три года состоялась передача полку дара императрицы Марии Федоровны – картины художника Ю. И. Репина «Тюренчен. В славной смерти вечная жизнь». Она была заказана сыну Ильи Репина, Юрию, к 15-й годовщине со дня создания полка». (Картина чудом сохранилась до настоящего времени и экспонируется в Приморской государственной картинной галерее города Владивостока.)

– Вот так-то, ребята! – закончил свое повествование фельдфебель.

Иван не раз вспоминал этот рассказ, и только впоследствии понял, что так новобранцам преподносили уроки патриотизма, чтобы шли они в штыковую атаку, свято веря, что сражаются «За Веру, Царя и Отечество»». Хотя какое там отечество на Манчжурских сопках, а потом и в окопах под Салониками (Греция), куда забросила Ивана фронтовая судьба.

Солдатские будни на Русском острове проходили в жесточайшем режиме муштры и обучения стрельбы из винтовок Мосина, рукопашному и штыковому бою. Унтер-офицеры покрикивали суворовское:

– Пуля-дура, штык-молодец! – показывали на соломенных чучелах приемы обращения с оружием, командуя при этом:

– Делай-раз! Делай-два! Делай-три!

Недотепы получали незлобивые затрещины, а некоторые и увесистые тумаки от строгих «учителей». Чаще всего они доставались Ивану Сумареву, земляку из Антоновки.

Иван, понимая, что от его навыков будет зависеть жизнь на фронте, старательно выполнял упражнения, получая в награду одобрительные кивки своих начальников и не замечая злобных взглядов Сумарева. Об этих взглядах Иван вспомнит через двадцать лет. Месяца через два ранним осенним утром полк подняли по тревоге, погрузили на плашкоуты и после высадки на Адмиральской пристани построили поротно и быстрым маршем через арку Цесаревича вывели на Светланскую улицу в районе Главного морского штаба. Без оружия с шинельными скатками через плечо солдаты промаршировали по Светланской и повернули на Алеутскую к железнодорожному вокзалу, где их ждал пыхтящий под парами паровоз с прицепленными теплушками, на стенке каждой из которых чернела надпись «40 человек – 8 лошадей».

Воинский эшелон следовал почти без остановок и задержек.

Через открытые двери теплушки Иван видел мелькавшие словно призраки полустанки, села и города.

После Читы пошли смутно узнаваемые места.

«И снова Дуга большого круга», – подумал про себя Иван. Защемило на сердце, вспомнились Ходыванцы, трудное трудовое детство, полувзрослые забавы. После одной из них Ивану долго пришлось прятаться от парней, когда он подсыпал на площадку для танцев едкого табака. Девки тогда ходили без исподнего… и разбежались сразу после второго танца. В отместку они перестали появляться вечерами на площадке для посиделок. Каким-то образом парни прознали про виновника, и Ивану пришлось несладко.

«Вот дурак», – подумал Иван, невольно улыбнувшись своим мыслям.

«Как там Ксюша моя управляется?» – задал сам себе вопрос Иван и загрустил еще больше.

Оставив на ее руках годовалую дочку, он надеялся на то, что будет она жить все-таки у родных. Однако знал, что на своем собственном хозяйстве семьи Потопяков и Зозулей не вытянут, и придется ей на стороне искать какую-нибудь работу.

А в это время Ксения действительно подыскала себе место горничной в семье чиновника средней руки в Благовещенске.

Чистенькая, ухоженная, скромная – она сразу же понравилась хозяйке дома, в котором проживали помимо мужа и двух малолетних сорванцов ее родители.

В крестьянских семьях жизнь девочки до замужества представляла собой подготовку к семейной жизни. Ни о какой школе и речи не шло.

С семи лет после первых заданий по хозяйству: кормить кур, пасти гусей, выгонять корову на пастбище – объем работы по дому с годами нарастал. К шестнадцати годам она должна была уметь доить корову, работать на сенокосе, чисто убирать дома и на подворье, ухаживать за малыми сестрами и братьями, готовить еду, то есть становилась полноценной работницей.