Не дожидаясь ответа, Корнилов отдал приказ расстреливать дезертиров и грабителей. Одновременно он сформировал ударные батальоны из добровольцев и юнкеров. Их целью была борьба с безобразиями на фронте. В районе военных действий он запретил митинги и оружием разгонял их.

Переживший только что ужас разгрома на своем фронте, генерал Деникин с одобрением следил за действиями Корнилова. "Мероприятия, - писал он, введенные генералом Корниловым самочинно, его мужественное прямое слово, твердый язык, которым он, в нарушение дисциплины, стал говорить с правительством, а больше всего решительные действия - все это чрезвычайно подняло его авторитет в глазах широких кругов либеральной демократии и офицерства; даже революционная демократия армии, оглушенная и подавленная трагическим оборотом событий, в первое время после разгрома увидела в Корнилове последнее средство, единственный выход из создавшегося отчаянного положения".

Два сильных человека - Деникин и Корнилов, хорошо знавшие друг друга, в эти страшные дни почувствовали, что судьбы их перекрестились и направились по одному и тому же тяжелому крестному пути. В офицерской среде Деникин фактически был предтечей Корнилова. К требованиям Деникина Корнилов отнесся с восторгом. "С искренним и глубоким удовольствием, - писал он, - я прочел ваш доклад, сделанный на совещании в Ставке 16 июля. Под таким докладом я подписываюсь обеими руками, низко вам за него кланяюсь и восхищаюсь вашей твердостью и мужеством. Твердо верю, что с Божьей помощью нам удастся довести (до конца) дело воссоздания родной армии и восстановить ее боеспособность".

В служении Родине личные мотивы Деникин всегда отодвигал на задний план. Добровольно и безоговорочно уступил он первенство Корнилову. С чувством долга старого солдата подчинился ему, с верностью и любовью шел за ним; и сменил его лишь тогда, когда вражеской гранатой Корнилов был убит в начале гражданской войны.

12 июля, на следующий день после телеграммы Корнилова, правительство восстановило смертную казнь на фронте.

16 июля состоялось совещание в Ставке. В ту же ночь, возвращаясь из Могилева в Петроград, Керенский решил сменить Брусилова.

В поезде с Керенским ехал Борис Савинков - комиссар Юго-Западного фронта.

Бывший террорист присмотрелся к Корнилову на фронте Он пришел к заключению, что "именно Корнилов, и, быть может, единственно он, был способен в этот период времени возродить боевую способность армии".

Имя Корнилова было известно Керенскому с юных лет. Ребенком он переехал из Симбирска, где родился, в Ташкент, куда отца его, Федора Михайловича Керенского, назначили в 1889 году главным инспектором школ Туркестанского учебного округа. Керенскому исполнилось 17 лет, а весь русский Туркестан заговорил о Корнилове и об его отважных разведках и приключениях. Затем война, доблесть на фронте, легендарный побег из австрийского плена. Все это создало ореол героя вокруг имени Корнилова.

Правда, Корнилов не слишком ласково (то есть попросту очень холодно) принял Керенского, когда тот перед наступлением объезжал с восторженными речами войска 8-й армии. Но настойчивое давление Савинкова все же решило вопрос в пользу Корнилова. Положение на фронте было катастрофично. Во главе войск надо было немедленно ставить человека решительного и смелого. По командному стажу и широкому опыту в Ставке генерал Деникин больше других подходил к этой роли. Но его резкая прямолинейность настроила против него Петроградский Совет, а также министров-социалистов. Речи Деникина, несомненно, задели самолюбие главы правительства. Характер же Корнилова (а именно то, что он готов идти напролом) был тогда Керенскому еще неизвестен.

Возможно, что Керенский надеялся использовать Корнилова как рычаг, для того чтобы остановить разложение армии, тем самым укрепить свое собственное положение, а затем отделаться от генерала, как удалось избавиться от его предшественников. Но такая иллюзия, если она действительно была (как это многие предполагали), рассеялась в тот самый момент, когда Корнилов вступил в Верховное командование. Корнилов сразу же послал ультимативную телеграмму правительству, где докладывал, что примет командование лишь при следующих условиях:

1. Ответственности перед собственной совестью и всем народом.

2. Полного невмешательства в его оперативные распоряжения поэтому в назначение высшего командного состава.

3. Распространения принятых за последнее время мер на фронте и на все местности тыла, где расположены пополнения армии.

4. Принятие его предложений, переданных телеграфно на совещание в Ставку 16 июля.

"Прочтя в свое время в газетах эту телеграмму, - писал генерал Деникин, я был немало удивлен содержанием первого пункта требований, устанавливавшего весьма оригинальную государственно-правовую форму суверенитета Верховного командования впредь до Учредительного собрания. И ждал с нетерпением официального ответа".

Нетерпение генерала Деникина, находившегося тогда со своим штабом в Минске, разделяли многие. Все насторожились и ждали ответную реакцию правительства. Хотелось понять: готово ли оно идти в ногу с Верховным командованием к твердой власти или, по примеру прошлого, следовать по стопам Петроградского Совета.

Происходила сложная закулисная игра, и по всем признакам в отношениях между правительством и Корниловым не все обстояло благополучно. А на самом деле произошло следующее.

Получив первое требование Корнилова, Керенский пришел в бешенство. Он хотел тут же отстранить его от командования. Но этому воспротивились Борис Савинков и некоторые другие члены правительства.

Следует отметить, что Савинков импонировал Керенскому своими революционными заслугами. В партии эсеров Керенский был новичком. Савинков же - ветеран - насчитывал свои политические аресты, ссылки и бегства из царских тюрем, начиная с конца девяностых годов прошлого века. Террористической деятельностью он занимался с 1903 года и, по собственному признанию, принимал участие в убийстве министра внутренних дел Плеве, в убийстве великого князя Сергея Александровича, в подготовке покушения на адмирала Дубасова и во многих других террористических актах, в том числе в нескольких неудачных покушениях на Николая II.

При назначении Савинкова на пост управляющего военным министерством Керенским, несомненно, руководило желание застраховаться. С одной стороны, военное министерство было в твердых "революционных"руках; с другой - в случае надобности независимый Савинков не постеснялся бы принять решительные меры против контрреволюции, откуда бы она ни исходила. Левое крыло Петроградского Совета это отлично понимало. Оно не любило Савинкова, не слишком ему доверяло, но тем не менее относилось к нему с почтительной опаской. Таким образом, участие Савинкова в правительстве должно было служить, по крайней мере в теории, сдерживающим началом как справа, так и слева.

По настоянию Савинкова, Керенский частично уступил Корнилову. Умалчивая о других пунктах корниловских требований, он телеграфно признал за генералом право выбора высшего командного состава. Но одновременно с этим Корнилов узнал, что без его ведома заместителем его на Юго-Западном фронте назначен генерал Черемисов.

В конце июля пост Главнокомандующего Юго-Западным фронтом был предложен Ставкой генералу Деникину. Для Антона Ивановича это явилось полной неожиданностью. Он хотел знать причину своего перемещения с одного фронта на другой. Начальник штаба генерала Корнилова заверил Деникина, что назначение его связано исключительно с новой стратегической операцией, предполагавшейся на Юго-Западном фронте.

По дороге к месту назначения Антон Иванович остановился в Могилеве. Сопутствовал Деникину его верный друг и ближайший помощник генерал Сергей Леонидович Марков. Следуя по пятам за Деникиным, этот блестящий офицер Железной дивизии попал сперва в Ставку на должность второго генерал-квартирмейстера. С Деникиным он перешел на Западный фронт, где был его начальником штаба, а теперь перебирался на ту же должность в Бердичев, уездный город Киевской губернии, где находился штаб Главнокомандующего Юго-Западным фронтом.