– Я уверен в этом.

– Пусть благословение снизойдет на твою голову, Иосиф, за эти слова. Слушай, – неожиданно она приблизилась, – я слышала, как ты говорил, что у тебя нет жены и ты ждешь встречи с женщиной, которой сможешь отдать свою любовь. Я хочу сказать тебе: есть девушка, достойная твоей любви…

– О ком ты говоришь?

– О моей племяннице. Они остались вдвоем с сестрой, их родители умерли. Мой муж позволил, чтобы они воспитывались в нашем доме. Они жили у нас несколько лет. Старшая сейчас уже замужем, у нее есть дети. А младшая сама только-только выходит из детских лет…

– И она здесь, у вас?

– Нет, она живет в доме сестры. Помогает ей заботиться о детях и по хозяйству. Они живут в Галилее, в Назарете. Если, как ты говоришь, ты хотел бы куда-нибудь поехать, поезжай в Назарет. Это город, в котором такой хороший ремесленник, как ты, легко найдет себе работу. Отыщи ее, присмотрись к ней. О, как бы я была счастлива, если бы именно ты взял ее в жены.

– Говоришь, она достойна любви?

– Если и существует девушка, которой стоит посвятить все, то это именно она.

– Ты сказала многое. Я хотел бы иметь жену, которую мог бы любить так, как твой муж любит тебя. Раз ты ее воспитала, то должна хорошо знать ее.

Белеющая во мраке фигура приблизилась еще на несколько шагов.

– Не знаю, могу ли я сказать, что знаю ее, – произнесла быстро Елизавета. – Это моя племянница, но я никогда не могла понять, как такая девушка могла появиться среди нас… Тебе надо самому ее увидеть. Я никогда не слышала, чтобы мужчина говорил о любви так, как ты. Поскольку ты умеешь любить, то, может быть, ты поймешь ее… Пойди, посмотри сам! Не пожалей сил, Иосиф!

На небо выкатилась луна, и ее свет полился сквозь раскачиваемые порывами ветра ветви. Теперь видневшийся в темноте силуэт женщины казался призраком.

– Да, Елизавета, – сказал Иосиф. – Я пойду в Назарет…

Царь протянул руку за кубком вина, поднес его к губам, но неожиданно какая-то мысль заставила его отстранить руку с чашей. Его черные глаза блестели; взгляд окинул стоящих вдоль стены слуг. Жестом он подозвал одного из них. Пристально всматриваясь в лицо слуги, он отлил из кубка немного вина в стоящий на столе сосуд. Затем приказал:

– Пей!

Царь ни на секунду не отрывал глаз от лица слуги, который весь дрожал, но, поторапливаемый окриком, намочил губы в вине. Царь приказал ему выпить все, а затем какое-то время наблюдал за ним. Наконец взмахом руки велел ему отойти.

Лишь после этого Ирод поднес кубок к губам. Он пил долго, медленно, глоток за глотком. Допив до дна, отставил кубок. Затем, подперев голову рукой, плачущим голосом произнес:

– Говорю тебе: никто меня не любит!

Сидящая рядом женщина не согласилась:

– Ты ошибаешься, Ирод. Многие…

Он прервал ее нетерпеливым движением руки:

– Никто, никто! – сказал он ей. – Никто! Поэтому мне пришлось приказать их убить – моих собственных сыновей.

– Они были нехорошими, – сказала женщина. Это прозвучало так, будто она оправдывалась. – Ты вынужден был это сделать. Они устраивали заговоры, превозносили себя – как сами, так и их жены. Жена Александра хотела быть первой при дворе. Моя Береника много терпела от Аристовула. Он оскорблял ее, попрекая ее низким происхождением. Он был возмущен тем, что ты, Ирод, велел ему жениться на моей дочери, тогда как жена его брата – царевна.

– Щенки, – процедил сквозь зубы Ирод. Он провел рукой по горлу, как будто что-то сдавливало его.

– Вот видишь.

– Но это были сыновья Мариамны! – слова прозвучали, как из горла, как будто он выплевывал сгустившуюся мокроту.

– Она… – начала женщина.

– Замолчи! – сорвавшимся голосом крикнул Ирод. Он наклонился к Саломее и хрипло и быстро заговорил, словно швыряя слова: – Это ты наговаривала на нее, что она изменяет мне с твоим мужем! Это ты! Из-за тебя я приговорил ее к смерти! Из-за тебя! Это ты! Ты! Ты!

Ирод ударил кулаком по столу с такой силой, что зазвенели браслеты, висевшие на его запястье. Его лицо изменилось: из грустного, почти трагичного оно стало диким, взбешенным. Гневно раздувались ноздри, на лбу выступила толстая вена. Несмотря на выкрашенные в черный цвет волосы и бороду, на лице царя заметны были следы старости и мучившей его болезни. Его щеки ввалились, изо рта исходил неприятный запах. Его шея напоминала ощипанную птичью шею; кадык бегал по ней вверх-вниз. Но ни возраст, ни болезнь не погасили той живости, которая была свойственна Ироду. Страстная привязанность к жизни боролась в нем со всякой немощью.

Женщина отпрянула назад, испуганная вспышкой гнева.

– Я всегда защищала только тебя и твои права, – сказала она, придавая голосу обиженное выражение. – Я хотела для тебя только добра, Ирод. Мы с тобой – любящая семья. А Ферор…

– Я не верю Ферору! – он прервал ее.

– Это твой брат, Ирод, ты всегда любил его.

– Зато он меня не любит.

– Это не он, это Роксана. Она его подстрекает.

– Она или не она – не верю я ему! Роксана… – Ирод заскрежетал зубами и вытянул перед собой руку с устремленным вперед указательным пальцем. – Тебе я тоже не верю! Чтобы заполучить нового любовника, ты готова меня отравить!

– У меня есть муж, которого ты сам для меня выбрал…

– У тебя есть и другие мужчины. Мне донесли, что ты развлекаешься с Антипатром!

– Это ложь, он мне приходится племянником!

– Ну так что ж! – ярость Ирода неожиданно вылилась в смех. Он хохотал, обнажая короткие почерневшие зубы. – Что из этого? Ты все так же молода. Наш род долго сохраняет молодость. Ферор взял себе Роксану…

– Он нехорошо поступил, – Саломея быстро поддержала тему. Она обрадовалась, что Ирод перестал говорить о ней и занялся делами младшего брата. – Он совсем помешался на ней. Невольницу возвел в достоинство царской жены! Он отверг твою дочь. Роксана настраивает его против тебя. Вместе со своей матерью и сестрой она обижает моих дочерей, наговаривает на меня. Но Ферор невиновен. Это они опутали его. Мать Роксаны – колдунья. Она знает тайные заклинания, знает магию, умеет готовить яд…

– Он не пожелал ее бросить, – лицо Ирода стало грустным. Он уперся взглядом в цветную поверхность инкрустированного столика. – Я требовал этого, я просил его, просил! Нет, он не любит меня.

Ирод вцепился пальцами в волосы и стал их дергать. Женщина наклонилась к нему.

– И все-таки он тебе предан. Это все они…

– Он не любит меня, – повторил Ирод. – Никто меня не любит… – он вернулся к этому утверждению, словно нищий к своему слезливому взыванию. – Я был вынужден приказать их убить. Я написал цезарю, что хоть я и лью слезы, но должен так поступить. Он, впрочем, меня понимает. Боаргасу я приказал пытать людей из их окружения. Все признались, что был составлен заговор. Они хотели меня убить. Даже Тирон, служивший мне столько лет, тоже был в заговоре. Все участвовали в заговоре. Я отдал их толпе, и люди побили их камнями.

– Потому что народ тебя любит, – сказала Саломея.

Ирод поднял склоненную голову и устремил на Саломею дикий взгляд.

– О чем ты говоришь?! Это ложь! – выкрикнул он. – Они не любят меня. Никто меня не любит. А я ведь столько для них сделал…

– Они знают об этом.

– Знают? – Ирод заскрежетал зубами со злой иронией. – Разумеется, знают. Они же не слепые. Живут в таком большом царстве, какого не было даже во времена их легендарного Давида! Я заселил иудеями Трахонитиду[9], я строю для них храм, приводящий в изумление греков и римлян. Кто еще для них столько сделал? Они знают об этом наверняка, но, несмотря на это, ненавидят меня.

– Только некоторые, – Саломея старалась его успокоить.

– Но слушают именно этих некоторых.

– Сегодня их слушают, а завтра покинут. Иудеи таковы: сегодня кого-нибудь почитают, а завтра разорвут его на клочки. Помнишь, как ты казнил фарисеев? Кто за них вступился?