- Не доехали до станции Котельниково совсем немного, каких-то двадцать километров! - сказал горестно шофёр-татарин, - вон уже там эта станция Котельниково, оттуда до Сталинграда всего-то ничего, километров двести, а это для поезда совсем будет ерунда!
- Ужас какой, двести километров, это больше, чем от Харькова до Полтавы, или от Киева до Житомира! - вздохнула Наташа, - ну и прорва простора тут!
- Хорошо-бы поскорее добраться до Котельниково, и сесть на поезд до Сталинграда, а там можно будет определиться с дальнейшими планами, найти кого-нибудь из наркомата, встать на учёт и пищевое довольствие, - сказал Николай, - и включиться нам всем, наконец, в нужную Родине работу по борьбе с врагом!
Наташа рассеянно кивнула мужу, продолжая тревожно осматриваться по сторонам; вся степь вокруг была наполнена движением, звуками и запахами грандиозных событий, происходящих, словно на огромной сцене перед творцом всего сущего, с его соизволения и для его, то ли увеселения, то ли горького испытания созданного им. Не то, чтобы эти степи не знали на своих пёстрых, куликовых полях, протянувшихся от Волги, через Дон и Днепр до лесов Волыни, движения народов и смешения эпох. Здесь прошли на запад авары и булгары, основавшие Болгарию, прошли угры, основавшие Венгрию, прошли половцы и монголы, основавшие вместе Золоту Орду, положившую военную и административную систему чжурчжэней и китайцев на славяно-финскую почву от Валдая до Волги. Степь эта видела многое, но теперь она была напитана человеческой жизнью не в одном месте, не полосой, не в нескольких местах одновременно, а сразу по всей своей плоскости, от края до края.
Наташа как зачарованная неотрывно глядел вокруг, на длинную полосу защитных лесопосадок невдалеке от дороги, убегающую на восток и превращающуюся вдали в густые заросли, почти лес в том месте, где, скорее всего была река, мост или переправа через неё. Это действительно был Курмоярский Аксай, впадающий в Дон недалеко от Цимлы, своенравная, изменчивая река, как все степные реки. Она могла в жаркие месяцы, в межень, притворяться слабым ручьём, еле ворочая в своих омутах и затонах сонных сомов и чёрную тину, и тогда даже пугливые коровы могли перейти её без труда в некоторых местах без помощи пастуха, только лишь для того, чтобы отвязаться от надоедливых слепней или найти тень среди яблоневых садов. А во время гроз и летних ливней, или во время весеннего паводка, собрав со своих притоков и балок воды с огромной площади, река превращалась в гибельное место для всего, что оказалось по неосторожности слишком близко к рубежу её власти. Лодки, садки, мостики, заборы, постройки, насыпи, гати сносились мощным грязевым потоком. И горе было тому, кто пытался по необходимости в это время перейти, переплыть или переехать на другой берег. Бесчисленные старицы, вокруг её меандров, похожих на гигантский серпантин, словно разрезы огромного ножа располагались вокруг постоянно изменяющегося русла. Некоторые старицы давно превратились в сухие или топкие балки, некоторые ещё имели воду и были озерцам серповидной формы, на радость окрестным садоводам и рыбакам. За леском, каким-то чудом ещё не изведённым на доски и дрова, виднелись разномастные крыши села Нижние Черни, и даже часть извилистые берега Курмояровкого Аксая с блёстками воды. Слева, там, куда указывал шофёр, где расположилась станция Котельниково, поднимался столб чёрного дыма. Впереди, за Нижними Черни тоже были дымы. Они были так далеко на северо-востоке, что казались почти синим из-за толщи воздуха. Не дымы, как казалось, а скорее серо-голубая стена поднималась из-за горизонта в синее небо. До этой стены далёких дымов лежала гладкая как стол, буро-жёлтая степь. Горбы курганов не мешали её монотонности. От края до края из под ног, уходила она в бесконечность, накрытая однотонной синей плоскостью высокого неба. Беспощадно спалив ранним утром все облака, над этим пространством неподвижно висело солнце. На востоке, со стороны Калмыкии, сразу бросались в глаза зелёно-серые полоски кукурузных полей, оранжевые пятна плотных зарослей подсолнуха и буро-зелёные пятна степных разнотравий, то здесь, то там виднелись рассыпанные бисером многочисленные стога сена.
Повсюду, со всех сторон в жарком, дрожащем воздухе висели длинные пылевые хвосты и шлейфы от чего-то огромного и многочисленного, передвигающегося в разных направлениях по видимым и невидимым отсюда грунтовым дорогам, тропам и просто так, напрямую через степь. Степные дороги, попросту извилистые сухие колеи, пробитые за многие годы в невероятно живучем травяном покрове понимали полог не менее густой, чем дым от пожаров, и он надолго застывал на одном месте, поддерживаемый восходящими потоками горячего воздуха от разогретой на солнце земли.
Степь была в движении. Везде виднелись черные точки, чёрточки, нитки, идущих и едущих в разных направлениях людей, лошадей, коров, овец, верблюдов, машин, тракторов, повозок. Со стороны Котельниково в сторону Курмоярского Аксая шли военные колонны, грузовики, подводы. Видны были маленькие пушки, упряжки лошадей, отдельные командиры на конях. Вперемешку с ними шли и ехали машины, повозки с гражданским, даже комбайны и тракторы с возами. Они двигались и к Котельниково, и в обратную сторону, порождая щемящее чувство всеобщего хаоса и гибельной неразберихи.
Земля под ними пылила ручейками и облачками, или реками пыли. И всё это вместе, дрожало, словно на поверхности не то озёр, не то слоёв раскалённого воздуха. Может, там действительно было озёра, только вот плескались они чуть выше уровня горизонта. Любой, кто увидел бы эту панораму. подумал, а если не подумал, то почувствовал сердцем или душой, что произошло что-то великое, огромное и страшное и злое, какое бывает только в библейских сказаниях или в мыслях философов, для своей потехи и мысленных экспериментов придумывающих конец света. Катастрофа, вызванная неведомыми природными силами, забросившая в эту глушь столько людей со всех сторон света. И без того жуткий этот простор своей приветливостью к человеку, делалось ещё более страшным из-за повсеместного присутствия здесь массы разного люда.
В бескрайнем синем небе тоже всё двигалось; то ближе, то дальше, в основном на западе, на разной высоте висели, медленно перемещались серые точки самолётов. Иногда они вспыхивали как искорки, когда солнечный свет отражался от стекол кабин, иногда мерцали, отражая свет плоскостью крыльев при маневрировании.
- Надо бы дойти до военных и попросить у них хотя бы воды, милочка! - слабым голосом сказала Наташе пожилая еврейка с бледным лицом, дотрагиваясь до рукава её платья, - у военных обязательно должна быть вода!
- На других наших машинах тоже есть вода, - ответила ей Наташа, и сделала знак дочери, чтобы та подала ей корзинку, - а пока возьмите мою, тут немного в бутылке, тёплая, но жажда всё спишет.
Принимая от неё бутылку и впрямь тёплой, почти горячей воды, женщина, посмотрела не неё, как смотрят дети на мать, дающую вкусную еду, восхищённо и недоверчиво.
Глава вторая
ДЕНЬ 2-ГО АВГУСТА 1942 ГОДА,
АВАНГАРД 208-Й СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ
- Эй, там, не материться я сказал, аж с души воротит, до чего похабные языки у вас, дальневосточники! - зло сказал высокорослый и молодцеватый старшина с зелёными полевыми знакам различия.
Он обернулся и строго оглядел поверх голов шеренги красноармейцев длинную, пыльную змею из стрелкового батальона, нескольких грузовиков и возов, упряжек противотанковых пушек, медленно выползающих на пологую возвышенность после преодаления очередной балки, - кто там такой острослов?
Его сдвинутая с мокрого лба и видавшая виды фуражка едва держалась на макушке за ёжик коротко остриженных седых волос. Новенькие гимнастёрки и галифе, пилотки и ремни винтовок молодых солдат, идущих следом в колонне по трое, резко отличались от его выцветшей и потёртой на швах формы, поцарапанного воронения на кожухе пистолета-пулемёта Шпагина, посечённых камнями ботинках. Обмотки на ногах старшины от пыли приобрели серый оттенок, как и флага с водой в руке.
