— Хык! — сказали мы.

Коньяк рухнул в желудок и взорвался там петардой. Кровь прилила к щекам, мир внезапно стал светлее, веселее и ярче. Ромка, наверное, хотел что-то мне сказать, но мужики втянули его в разговор, а я уселся на стул и спел первую песню. Для разминки.

Я прощаюсь со своей головой

Я кладу ее в воду — плыви, дорогая

Надоели сомнения, мне нужен покой

Поживи без меня, муки тела не зная

Благодарен тебе за те несколько слов

Что сумела сказать ты в любви признаваясь

Благодарен тебе за последний твой вздох

Но всему есть предел — ты плыви, дорогая

Моя деревянная голова

Плыви, чтоб не видеть твои глаза

Плыви, чтоб не слышать твои голоса

Прощай деревянная голова

Ромка только головой покачал на это и опрокинул новую стопку, ревниво наблюдая за просачивающимися в зал дамами и мрачнея глазами. Ха! Посмотреть было на что! Наши дамы, да в дурацком, это вам не ага! Я пел и улыбался Ромкиной ревности, прекрасно его понимая. Кто знает, что бы я творил, если бы мы с ним поменялись местами.

В делаx любви как будто мирныx

Стезя влюбленныx такова,

Что русский взнос за счастье милыx —

Не кошелек, а голова.

Но шпаги свист и вой картечи,

И тьмы острожной тишина,

За долгий взгляд короткой встречи

Аx, это право, не цена!

Не вешать нос, гардемарины!

Дурна ли жизнь иль xороша.

Едины парус и душа,

Eдины парус и душа!

Судьба и Родина едины!

— Сережа, да ты ж мой хороший! — налетела на меня с обнимашками Марина, моя старинная знакомая, суровая полковая дама драгун. — Хочешь, чаю с коньяком сделаю? Петь тебе сегодня до утра, солнышко. Давно я тебя не видела, так что готовься, живым не выпущу.

Ромка скривился, а я отложил гитару в сторону, расцеловал Марину в обе щеки, отправляя за чаем, и решительно посмотрел на недовольного лося. Так дело не пойдет.

— Выйдем, поговорить надо.

Ромка кивнул и двинулся к выходу на улицу, как ледокол, молча рассекая весьма нетрезвый народ, который расступался и поджимал конечности, как по команде освобождая ему дорогу. Эх, вот мне бы так научиться! Хоть бы кто вякнул! Среди наших народу с гонором хренова туча, а поди ж ты: разбегаются вежливо и даже не бубнят.

— Все это не для меня, — сказал Ромка, едва мы вышли на крыльцо. — Вы слишком буйные, да и слушать нудятину про полки, битвы и перестроения вперемешку с обсуждением сабельного оружия офицеров наполеоновской армии, я не готов.

— Ну да, лучше пить в сауне со шлюхами, чиновниками и зажравшимися олигархами, перемывая кости политикам всего мира и их любовницам, договариваться об очередной охоте на несчастных животин из Красной Книги или поездке на Мальдивы на глобальную пьянку, — не удержался я.

— Не лезь в бутылку, — поморщился Ромка.

— А ты не гони на моих друзей! Многие из них не имеют ни гроша за душой, но у них, бля, душа есть, не то, что у твоих подонков!

Ромка дернулся, как от пощечины, но не успел возразить, потому что у меня на плече повис Степан.

— Серега, ты че опять? Строишь? Не на того напал. Роман — мужик умный и серьезный, остынь.

Я от удивления весь пыл растерял. Они же только на Бородино виделись! Когда Ромка успел Степана обработать?!

— Я не строю, — буркнул я, Ромка насмешливо прищурился. — У Ромкиного водилы, что в машине сидит, кольцо обручальное есть. Хотел попросить на время, чтобы девиц отвадить и Димону конкуренцию не создавать.

— Серьезно? — неожиданно охрипшим голосом спросил Ромка. Откашлялся. — Неожиданно.

— У тебя ж есть кольцо, Серега, — подергал меня за левый рукав Степан. — Надень на правую руку, чего ты усложняешь?

— Я его потом не сниму, — поморщился я. — А разбивать неохота, это кольцо — подарок. Оно мне дорого, знаешь ли.

— Я спрошу, — сказал Ромка и отправился к черному Крузаку, практически невидимому в темноте позднего вечера.

Степан закурил, а я задумчиво уставился в звездное небо. В Москве такую красоту хрен увидишь. Да кто там вообще в небо смотрит? Деньги, деньги, деньги… только вниз.

— Серега! Вот ты где! — возник за нашими спинами Димон. Похлопал по плечу, здороваясь, и поправил мундир, ежась от холода. — Пойдем, споем. Рвется наружу, горло дерет, а в одного перед толпой сыкотно.

— Подожди, подготовиться надо, — рассмеялся я, обхватывая его за плечи. Старый верный товарищ, хоть и не в одном полку, но на коне, черт побери! Русская кавалерия — это вам не абы что!

— Ради тебя стараемся, — поддакнул Степан, следом за мной поднимая голову к звездам. — Эх, мужики, только в таких местах, как это, понимаешь, что Россия велика и прекрасна.

— Что, раздумал продавать военные тайны пендосам? — подколол Степана я.

Он работал начальником отдела в КБ и отвечал за то, чтобы ракеты с подводных лодок прилетали туда, куда надо, а не туда, куда им захотелось.

— Да кому они нахуй нужны, — пыхнул на меня дымом от сигареты Степан. — Мы во все века в рукопашной сильны были. Так и спасемся, ежели чего.

— Успокоил. Сабли, кони и вперед, на танки? Как в 41-м? — грустно сказал Димон. — Мужики, ну вас к лешему. Давайте о хорошем, а?

— То есть о женщинах? — предложил я.

Димон оживился и вылил на нас ушат восторга по поводу девицы, которая, судя по всему, действительно его зацепила. Нас спас Ромка, вынырнувший из темноты так тихо, что мы его не сразу заметили.

— Держи.

Я опустил глаза вниз и в свете одинокого тусклого фонаря над входом увидел обручальное кольцо на Ромкиной ладони, а за его спиной мрачно-ехидного Федора. Я поджал булки. Что они задумали?

— Сергей, ты, конечно, хороший парень, но я тебе не доверяю совершенно, — сказал Федор, кивая мужикам в знак приветствия. — Если потеряешь мое кольцо, я тебя на запчасти разберу.

— Не потеряю, — протянул руку к кольцу я.

Ромка сжал кулак. Я напрягся еще больше.

— Пусть Роман Алексеевич сам его тебе на палец наденет. При свидетелях. Я потом с вас обоих за него спрошу, так оно куда надежнее.

Я обмер. Ромка заулыбался, Федор сделал морду кирпичом, а мужики заржали. Сволочи! Все!

— Димон, ты-то чего ржешь? — огрызнулся я, понимая, что загнал себя в ловушку сам. — Я ж ради тебя стараюсь! Чтоб деву твою отпугнуть, а ты ржешь! Никакого сочувствия к мученику!

— Роман, давай, окольцовывай нашего святого, и пойдем петь, — смеясь, скомандовал Степан. — Друг ты ему или не друг?

Я закатил глаза к звездному небу, скрывая улыбку, и протянул Ромке правую руку. Все одно к одному, и по ходу к кольцу мне привыкать все-таки придется.

— Про любовь и вечность говорить не буду, ты сам в курсе, — смеясь, сказал Ромка и надел кольцо на мой безымянный палец. — Друг я тебе или не друг?

Кольцо легко упало на палец, ведь ручищи Федора не чета моим, и я сжал ладонь в кулак, глядя Ромке в глаза.

— Не друг. Не приставай ко мне с дурацкими вопросами хотя бы на людях, противный!

— Вот и делай после этого добро людям! — проворчал Ромка. — Язык у тебя острее лопасти, Серж. Дождешься, навешаю так, что не унесешь.

— Кто кому навешает — это еще вопрос, — многозначительно похрустел пальцами я, проверяя кольцо. Не хватало еще его потерять. Федор меня тогда точно в бетон закатает, без разговоров. — По части навешивания лапши на уши мне равных нет!

— Это точно! — обреченно согласился Ромка, заставляя меня смеяться.

Мужики расхохотались следом за нами, а тайное так и осталось тайным, свершившись у всех на глазах.

— Я тут подумал, — нарушил воцарившееся молчание Димон. — Может, мужем быть не так уж и плохо? Дом и семья — это ведь важнее свободы?

— Да, — сказали мы с Ромкой хором.

— Два сапога — пара, — снова рассмеялись мужики и потопали в ДК.

Я двинул следом, но был остановлен Ромкой в темном уголке длинного коридора, что вел от входа в актовый зал.

Он обнял меня сзади, поцеловал в шею и прошептал:

— Злишься?

— Нет, смеюсь.