Я откинулся на спинку моего любимого кресла, увидел, что время без пяти минут шесть, и на секунду прикрыл глаза рукой, понимая, что пора идти к Потаповой даже без цветов. Катастрофа! Достал из стола бутылку Asti Martini и двинулся на казнь, но дверь распахнулась и явила мне ЕГО. Нельзя же так со мной!!! Два месяца ни одним глазком — и тут такое! Кожаная куртка и джинсы облепили Рыжика плотнее некуда, влажные локоны на лбу скрутились в колечки, а на светлой коже выступили конопушки. Раскрасневшийся, распаленный и слегка расхристанный, он смотрел на меня смеющимися зелеными глазами и сжимал в руках огромный букет роз.

— Ты пришел ко мне с предложением, от которого я не смогу отказаться? — не слишком умно пошутил я, с ужасом понимая, что одно неловкое движение — и я наброшусь на Рыжика с поцелуями. Он жестоко покраснел и…

Санек

Я растерялся. Я растерялся так, что даже не смог ему ответить. Кровь хлынула к щекам, а в голове зашумело. Максим Валерьевич стоял совсем недалеко от меня, сжимая в руке бутылку шампанского, вроде бы такой же, как всегда: элегантный, безупречный и насмешливый, но… Но в глазах у него веселья не было, а было… Мне даже страшно стало от того, что там было. Правду говорят: в тихом омуте черти водятся! Я вручил ему букет и рванул из кабинета со всех ног.

Максим

Бля, ну что я за невезучий пидорг-то за такой? Ни себе, ни людям! Не успел даже поцелуем себя порадовать, а золотце свое напугал. Спалился, как последний натурал! Рыжик убежал от меня в прямом смысле слова, а я пошел к Потаповой, зачем-то оставляя на столе две вытащенные из букета розы. Гадюка, увидев меня, опустила раздутый капюшон, спрятала раздвоенный язык и даже предложила распить бутылку шампанского, что было явным отступлением от правил и знаком ее хорошего ко мне отношения. Бля, и что теперь делать? Змеиные глаза потрепанной годами и жизнью Белоснежки смотрели на меня в упор и обещали все муки ада, если я откажусь. Придется пить, хоть мне и нельзя. Я пьянею с первого же глотка. Яойский бог! Услышь меня и не дай наделать глупостей, я тебя умоляю!

…

Стенки коридора мягко качались в такт моим шагам. Не, я все-таки крут! Напоить Потапову до невменяемости всего за час — это надо уметь. А она вполне себе нормальной становится, когда выпьет. Моя симпатичная старенькая подружка гадючка. Мы с ней славно повеселились, вспоминая самых забавных жертв наших репрессий. Та-а-ак, а какого хера на моем столе две розы лежат? Меня что уже, кто-то похоронил? Да хрен вам всем! Я живее всех живых! И тут я вспомнил, что цветы мне подарил Рыжик. Мальчик мой, любимый, золотце… Ик… Ой, бля… растащило-то меня как, а? Нельзя мне шампанское пить, не-ль-зя. Ладно, что у нас там по расписанию? Ах да, домой пора ехать. Я взял цветы в руку и с трудом надел пальто. Ненавижу розы: колючие, длинные, за подкладку цепляются и в рукав ни хера не пролазят. Чуть не сломал!

Подлая дверь приложила меня по лбу и сбила с мысли, отправляя вместо лифта вглубь офиса к итишникам. Мне ж вторая роза не нужна, я ее моему золотцу обратно подарю. Порадую мальчишку. Та-а-ак, и где же в этом невероятном бардаке обитает Рыжик? Нет, итишники все-таки поросята, все в своего начальника. Вроде серьезные люди, начальники, а все равно весь кабинет в проводах, гудящих железках и грудах металлолома. Свинарник, ептыть, самый настоящий! Ну за каким хером надо по полу провода раскладывать? Чуть не упал!

— Максим Валерьевич?

Рыжик. Ах, ты ж мой недосягаемый натуральчик! Так бы и съел. Встань из-за стола, не таись, я хочу видеть тебя целиком. Вот, умничка, совсем другое дело. Глаза свои ведьмовские от меня не прячь, золотце, я ж те щас подарок делать буду. Ай! Роза, бля, сволочь колючая, не отцепляется. Уфф, получилось. Одна ему, одна мне. Лучше бы, конечно, и ее, и Рыжика ко мне домой отвезти, но, наверное, не сегодня. Что-то пол подо мной слишком сильно качается, да и вид у моего мальчика какой-то зашуганный.

— Не смотри на меня так, Рыжик. Я не хотел тебя напугать.

Ой, а рука-то у меня какая самостоятельная, а? Прям как и не моя вовсе — тянется к конопушкам на симпатичном лице, и остановить ее невозможно. Ох! Так и знал. Кожа на ощупь такая нежная, что аж яйца свело. Тщательно выбритая щека и мягкие губы под пальцами так и манят целовать их до бесконечности. А что? Отличная идея!

— Максим Валерьевич, не надо, — увернулся от моих губ Рыжик.

— Не надо, так не надо.

Подумайте, какая цаца! Я тут, понимаешь, а он! Обида понесла меня на выход. Точнее закружила. Ох, не надо было мне так резко поворачиваться. Где-то тут стол был, опереться на него, что ли? А то так и буду на одном месте кружиться, как юла. А я не юла! Я этот, как его, большой и зубастый, а, Дракон! Ай, больно! Роза, бля, поганка колючая! Какой дебил цветы на стол бросил? Я ж упаду, если держаться не буду.

— Я помогу вам, ладно?

Рыжик. Золотце мое, конечно помогай. Куда поведешь, туда и пойду. Я ж с тобой хоть на край света! Ох, ты ж ептыть! Какие у тебя сильные руки и горячее тело! Поскорее бы до постели добраться. А вообще, какого хера мы друг друга за талию держим, а не за задницы? Прицел сбился? Щас поправим. Вот, так гораздо лучше. Мммм, какая же у тебя упругая попка! Может, хватит уже идти? На фига нам кровать? Мы ж не дамы, в конце-то концов.

— Максим, перестань, ну пожалуйста, пойдем! Ты же себе завтра этого ни за что не простишь. Возьми себя в руки.

— Отличная мысль! — согласился я, начиная жестокую войну со своим ремнем.

— Твою мать, Макс, придурок, я не это имел в виду.

— Рыжик, глупенький мой мальчик, ну что ты делаешь? Ты должен расстегивать ремень, а не застегивать. Как я до твоей упругой попки сквозь брюки доберусь?

— Ты меня достал.

Уй-й-й, больно-то к…

Санек

— Твою мать! Больно-то как! — взвыл я, подхватывая осевшего на пол Максима Валерьевича.

Хотя… какой он мне теперь Максим Валерьевич? Я потряс отбитую руку, пошевелил пальцами… вроде все в порядке. Челюсть у Макса оказалась просто каменной. Я воровато огляделся по сторонам, с трудом взвалил его на плечи и потащил к лифту. Господи, не дай никому нас увидеть! Никогда от грязи не отмоемся. Я-то ладно, мне похер, кто и что обо мне подумает, а вот ему точно нет. Он же кардинал Ришелье, безупречный финансовый директор и самый главный кукловод в нашем холдинге. Его репутация для него все.

Лифт открыл двери на первом этаже, и я поманил к себе хорошо мне знакомого по работе охранника Димку, с трудом удерживая Макса у стенки рукой и коленом.

— Что с Драконом, Санек? — распереживался Димка, подхватывая пьяного в зюзю финансового директора за талию и помогая вытаскивать его в холл.

— Потапова напоила, подставить хочет, — трагическим шепотом сказал я.

Охранник заиграл желваками, заскрипел зубами и закипел в негодовании.

— Сучка старая! Ни черта у нее не выйдет. Я записи с камер удалю, если доступ дашь, никто ничего не узнает.

Я облегченно выдохнул. Финансового директора в нашем холдинге знали все сотрудники до единого, боялись до дрожи в коленках, но при этом уважали и зла не желали. Он был Драконом и почти что Богом. Парил в небесах: властный, жестокий и безупречный, не обращал внимания на простых смертных и, если не попадаться ему на пути, не делал никому ничего плохого. В отличие от Потаповой, которая умудрялась доставать всех и вся, начиная с уборщиц и заканчивая генеральным директором и членами совета директоров. Она была везде и нигде одновременно, ни хрена не делала и совала нос куда не надо изо дня в день. Гадюка! Дракон же только и делал, что работал в своем кабинете с утра и до позднего вечера или таскался по командировкам. Женщины наши по нему с ума сходили (красивый он все-таки мужик, да и холостой, что немаловажно), а он их не замечал и ни одного повода для сплетен за все годы работы так никому и не дал.

Внутри у меня все скрутило от смущения и… непонятного чего-то. Теперь ясно, почему Макс женщин не замечал! Кто бы мог подумать, что наш образцово-показательный финансовый директор — гей?