— Хозяина Люциуса больше нет в этом мире, — простонал эльф, падая на пол.
Абраксас дернул его за ухо и прорычал:
— К гобелену меня, быстро.
Но гобелен с Древом Рода только подтвердил слова эльфа: имя Люциуса странно потускнело, хотя листик, на котором оно было написано, не почернел, как бывает после смерти члена семьи.
Абраксас озадачено смотрел на гобелен, а потом задал вопрос в пустоту:
— Что с ним произошло?
— Хозяйка проводила ритуал. Танки такого не знает, Танки даже не слышал о нем.
Абраксас бросил яростный взгляд на листик с именем супруги и поспешил к выходу. Эльф засеменил за ним, вцепился в полы халата, и они оба исчезли.
— Катарина!
Женщина испуганно оглянулась на звук хлопка и разгневанный возглас мужа. Она не успела даже понять, что происходит, когда тяжелая рука сбила ее с ног.
— Что ты сделала с Люциусом? Где он? Отвечай! — Абраксас обвел взглядом комнату, замечая и думосбор с уже знакомой дымкой, и окровавленный нож, и исписанные рукой супруги листы пергамента.
Он схватил их, вчитался и зарычал:
— Дура! Ты отправила моего сына в свое воспоминание? Ты отправила туда его физическое тело, идиотка! Он теперь там застрял навечно, понимаешь ты или нет? Будет смотреть и сходить с ума.
Катарина тихо всхлипнула, понимая, что случилось неизбежное: она навредила сыну, пытаясь спасти его. Абраксас пнул ее, бросив сверху исписанные листы:
— Ты расскажешь мне, где нашла этот ритуал, иначе…. Мерлин, какой позор для меня, какой позор для рода! Ты лишила меня наследника, Катарина. И если мы ничего не сможем придумать, чтобы вернуть его, ты родишь мне другого. Увы, я не могу развестись с тобой или убить тебя, чтобы взять другую жену. Но кто сказал, что в наше время не умирают во время родов? Например, от кровопотери, которую не заметил неопытный медик. Разве что… ты покончишь с собой сама, переживая потерю сына, — мужчина оскалился, нависая над женой, убитой горем.
Потом он перешагнул через нее и вышел, спеша в семейную библиотеку. Нужно было расспросить дуру-жену, откуда она взяла ритуал, но не сейчас. Сейчас он просто убьет ее, а потом получит магический откат, что очень нежелательно. Чуть позже, когда он слегка возьмет себя в руки, он допросит ее обо всем досконально. Уж он-то умеет. Катарина не сможет сопротивляться ему и все расскажет и покажет.
Катарина медленно поднялась с пола, собрала куски пергамента и тихо заплакала: в книге было четко написано, что эффект от ритуала необратим. Автор предупреждал о том, что нужно все хорошо взвесить, прежде чем проводить его. Но даже сейчас Катарина не могла поверить словам мужа. Она не могла отправить сына в вечное блуждание воспоминанием. Ритуал определенно был другим…
Вдруг женщина охнула, закрывая рот руками. Она поняла, догадалась… Слезы облегчения покатились из глаз, но она решительно вытерла их. Не время сейчас.
Пусть получилось не совсем так, как она планировала, но этот вариант тоже был неплох. Осталось только одно…
Катарина сожгла пергамент в камине и вызвала Диди:
— Делай то, что я тебя просила. Книги не должны попасть в руки Абраксаса. Он не должен вернуть Люциуса сюда. А ты найдешь его, слышишь?
— Хозяйка! — Домовиха упала на колени.
— Так надо, — Катарина широко улыбнулась. — Так будет лучше.
Диди покорно поднялась и направилась к шкафу. Она выполнит приказ хозяйки. Она всегда была хорошим и послушным эльфом. А хозяйке действительно будет лучше… не здесь.
Спустя час Абраксас вошел в комнату жены и замер, глядя на бледную статую, замершую в кресле. Он прикоснулся к ее шее, взмахнул палочкой и равнодушно пожал плечами:
— Значит, буду искать новую жену. Эта оказалась неудачной. И глупой — не дала сыну шанса вернуться.
Он обратил внимание на открытый шкаф, но ничего, кроме платьев там не увидел. Отсутствия верной эльфийки жены он тоже не заметил. У него были новые планы. Если Люциуса не получится вернуть, то проблемой наследника действительно придется озаботиться. И тут уже он не допустит ошибок — вырастит сына таким, каким надо, без этих женских сантиментов.
========== Часть 2 ==========
Люциус пришел в себя с болезненным стоном. Он некоторое время просто лежал на чем-то твердом, не решаясь открыть саднящие от боли глаза. Из носа явно текла кровь, но в целом самочувствие быстро приходило в норму. Боль отпускала, ощущение вывернутого наизнанку тела исчезало с каждым судорожным вдохом.
Люциус открыл глаза и испугался, что ослеп, но в темноте постепенно начали проступать контуры каких-то крупных предметов. Мебели, скорее всего, но явно не из его личной спальни. Да и широкого окна, пропускающего свет даже безлунной ночью, тут не было. Или оно было закрыто плотными шторами, которые Люциус на дух не переносил.
Малфой заставил себя встать, придерживаясь за стену. К огромному облегчению, палочка нашлась в специальном кармане, целая и невредимая. Но зажигать Люмос Люциус поостерегся, не зная пока, куда попал и чего ему ждать.
Глаза уже привыкли к темноте, и Малфой рискнул пройтись по комнате в поисках окна. Оно действительно было закрыто шторой, без которой стало намного лучше. По крайней мере, Люциус сумел рассмотреть убранство комнаты и понять, что это даже не мэнор — там он знал все помещения. Но если не в мэноре, то где он? И как сюда попал? Его не могли выкрасть из защищенного семейной магией дома — это нереально. И та дымка… Оттуда она взялась и как повлияла? Может, это просто какой-то лихорадочный бред и скоро его вылечат? Отец точно поможет, позовет лучших колдомедиков и разрушителей проклятий.
Люциус неловко пошатнулся и ударился бедром об угол комода. Зашипев от боли, он потер ногу и замер — ощущения были уж слишком реалистичными.
— Буду исходить из того, что меня каким-то образом сумели выкрасть. Но почему не отобрали палочку? И не связали? И даже не заперли? — Люциус выглянул в слабо освещенный коридор и замер на пороге, раздумывая.
Прислушавшись, он услышал приглушенные крики и хохот, доносящиеся откуда-то снизу. Прикоснувшись к макушке, Люциус наложил на себя маскировочные чары и осторожно пошагал в сторону вероятной лестницы. По крайней мере, звуки становились все отчетливее.
Малфой вышел на балкон, опоясывающий весь второй этаж, и осторожно выглянул сквозь резную перегородку, не рискуя высовываться даже под чарами.
Выглянул и отпрянул назад, встряхивая головой, как после удара. Очередной крик ударил по ушам и нервам, заставив открыть глаза и прильнуть к перегородке, рассматривая развернувшуюся внизу картину.
Около десятка человек в черных мантиях окружили высокое кресло с сидящим на нем… условно Люциус назвал ЭТО человеком, но существо им точно не являлось. Бледное, слегка чешуйчатое лицо, безносое и безбровое, с красными от ярости глазами и перекошенным в довольном оскале ртом. Длинное, худое тело, тонкие, похожие на лапы паука пальцы, держащие знакомую до боли палочку…
— Еще ему добавьте! Кто там, Долохов? Порезвись, мой верный друг, ты же это любишь.
Люциус во все глаза рассматривал приятеля отца Антонина Долохова, частенько гостившего у них в мэноре. Он всегда поражал какой-то спокойной основательностью, размеренностью речи и твердостью характера. Люциус завидовал его невозмутимости — не напускной, как у него самого, а естественной.
И совершенно не думал, что Долохову нравится… О, нет, не очень-то и нравится. Лицо невозмутимое, но в движениях нет той спокойной размеренности, к которой привык Люциус. Да и выглядел друг отца каким-то старым, непохожим на себя.
Черные фигуры слегка переместились, давая Долохову простор, и Люциус, наконец, увидел…
На полу корчился от боли незнакомый мужчина, даже, скорее, юноша, едва ли старше самого Люциуса. Рыжие волосы были испачканы в грязи и крови, одежда разодрана в клочья, почти не скрывая ран на когда-то молочно-белом теле. Юноша уже даже не кричал — он хрипел, булькая горлом.
— Что же ты, Антонин? Смотри, парнишка заскучал. Развесели его.
