Пуск Н1 №6Л вклинился в наше ритуальное расписание траурным салютом.
Старт состоялся в ночь с 26 на 27 июня 1971 года в 2 часа 15 минут 52 секунды по московскому времени. С вечера установили с полигоном связь по ВЧ, но организовать оперативную передачу телеметрических параметров не удалось. Информацию о том, что приосходило после старта, мы получали в виде не очень внятных устных докладов из бункера, а потом из вычислительного центра полигона, в котором производилась оперативная обработка информации телеметрических систем.
Все 30 двигателей первой ступени вышли на режим. Ракета нормально взлетела. Через пять секунд после старта телеметристы начали репортаж: «Тангаж, рыскание в норме, угол по вращению увеличивается».
С первых секунд ракета начала закручиваться вокруг продольной оси. После 14 секунд полета угол по каналу вращения превысил восемь градусов. Гироплатформа выдала команду АВД – аварийное выключение двигателей. Команда не прошла. Она была заблокирована до 50-й секунды. Эту блокировку ввели после аварии № 5Л для безопасности стартовых сооружений. К 50-й секунде ракета закрутилась на 60 градусов. Как только блокировка была снята, выключились сразу все тридцать двигателей первой ступени. Ракета упала в 20 километрах. Если бы не страховочная блокировка команды АВД, ракета упала бы всего в километре от старта. Взрывной волной, эквивалентной 500 тоннам тротила, были бы вторично разрушены стартовые сооружения,
В 1948 году при испытаниях ракет Р1 в Капустином Яре Пилюгин осмелился заявить на Госкомиссии, что аварии дают нам опыт, которого мы не получаем при нормальных пусках. Вспомнив об этом, Бармин с горьким удовлетворением сказал, обращаясь к Пилюгину и ко мне на одном из заседаний аварийной комиссии: «Вы экспериментально подтвердили выполнение моего требования о падении неисправной ракеты на безопасном от старта расстоянии».
Какие силы закрутили ракету? Казалось, ответ лежал на поверхности: ложная команда системы управления по каналу вращения. Эта версия в подобных случаях высказывается как наиболее вероятная.
В эту тяжелейшую бессонную ночь даже я поддался гипнозу самого простого объяснения – отказ в цепи передачи команд по каналу вращения. Но более вероятная версия – перепутаны полярности выдачи команды.
– Было же у нас такое на первом «Союзе». Могли перепутать и на ракете, – так высказывались участники ночного бдения в Подлипках, не имея достоверной информации с полигона.
Сторонники перепутанной полярности пытались вычислить угловую скорость закрутки. Вместо отрицательной обратной связи в автомате стабилизации в этом случае действует положительная. На отклонения по углу вращения автомат реагирует не парирующим моментом управляющих вращенем сопел, а добавляет, усиливает момент на вращение.
К 10 утра по докладам с полигона версии о виновности системы управления, в том числе и о вероятности перепутывания полярности, были отвергнуты. По ВЧ-связи Георгий Дегтяренко объяснил, что система управления честно боролась за жизнь ракеты. С первых секунд полета сопла управляющих двигателей, пытаясь остановить вращение, вскоре дошли до упора, а закрутка продолжалась. Возмущающий момент, непонятно откуда появившийся, относительно продольной оси был намного больше момента управляющих сопел.
Днем не было передышки от звонков из аппарата ЦК, ВПК, разных министерств и смежных организаций, уверенных в том, что тайна гибели ракеты Н1 уже раскрыта, но мы умышленно темним и что-то скрываем. Одним из первых, кто в этот день высказал подтвердившуюся впоследствии версию, был Хитрик.
– Пользуясь докладами наших товарищей с полигона, мы попытались на своей модели воспроизвести процесс. Система управления так себя поведет только в том случае, если по вращению действует возмущающий момент, который в пять раз превышает записанный вами в исходных данных. Я об этом уже доложил Пилюгину, а он – Мишину. Советую, пока они не прилетели, мобилизовать всех аэро– и газодинамиков: пусть ищут, откуда такое возмущение может появиться, если на первом пуске мы на тех же секундах его не имели.
Все, что я успел сделать в этот суматошный и тяжелый день, – это передать сомнения Хитрика руководителю отдела аэродинамики Владимиру Рощину.
– Такой большой ошибки мы допустить не могли, – сказал он. – Может быть, при доработках донной части изуродовали конструкцию. Передайте Хитрику: пусть ищет у себя.
Увы, все оказалось гораздо сложнее. Выяснилось это после длительных исследований и трудоемких экспериментальных работ.
Только поздно вечером дома я смог предаться воспоминаниям об Исаеве. Мы с женой перебирали эпизоды встреч с ним начиная с 1935 года на Филях, в Химках, в Коктебеле, на Урале, в Подлипках, совместные прогулки по Ленинграду, «детский крик на лужайках» в Пирогове, «пули в лоб» по случаю успехов и ошибок.
Даниил Храбровицкий – автор сценария кинофильма «Укрощение огня» – был потрясен моим звонком с сообщением о смерти Исаева.
– Его рассказы, его увлеченность, реальная помощь с пусками ракет обогатили фильм гораздо больше, чем я предполагал, – сказал Храбровицкий. – Только после знакомства с Исаевым, несмотря на ваши возражения, я отправил Башкирцева на строительство Магнитогорска. Эпизод с черной икрой в холодном бараке не я придумал. Об этом рассказал Исаев.
В день похорон ритуал прощания начался по уже установившейся процедуре во Дворце культуры. Однако вскоре у входа во дворец выросла такая многотысячная толпа, что стало ясно: пропустить всех через дворец невозможно. Комиссия приняла необычное решение – вынести гроб на центральную площадь Калининграда. Сотрудники КБ Исаева очень организованно перестроили ранее расписанный протокол.
Исаев лежал в открытом гробу на центральной площади города под жарким июньским солнцем. Ко многим десяткам венков от организаций добавились живые цветы, которые бережно клали у гроба сотни прощавшихся. Золотая медаль Героя Социалистического Труда, четыре ордена Ленина, почетные знаки лауреата Ленинской и Государственной премий, орден Октябрьской революции и множество медалей сверкали на красных подушечках. Я никогда не видел живого Исаева, украшенного всеми этими правительственными наградами.
В тот день «Правда» вышла с некрологом и портретом Исаева. После некролога Королева в 1966 году это было второе посмертное рассекречивание.
«Алексей Михайлович Исаев был среди первых творцов ракетных двигателей и руководителем конструкторского коллектива, создавшего целую серию двигателей для ракетной и космической техники.
Созданные под руководством A.M. Исаева двигатели были установлены на пилотируемых космических кораблях «Восток», «Восход», «Союз» и автоматических межпланетных станциях… Алексей Михайлович являлся одним из конструкторов самолета, на котором 15 мая 1942 года был совершен первый в мире полет с применением реактивного двигателя. С 1944 года A.M. Исаев возглавлял ведущую конструкторскую организацию по двигателестроению…»
Под некрологом стояли подписи Брежнева, Подгорного, Косыгина, других членов Политбюро, министров, а также Табакова, Тюлина, Глушко, Грушина, Люлька и Кузнецова. Непонятно, почему в ЦК осмелились поставить под некрологом подпись Грушина – разработчика ракет ПВО и ПРО – и не решились опубликовать фамилии главных потребителей исаевских двигателей – Макеева и Мишина.
Траурный митинг открыл Тюлин. Его речь повторила текст некролога, помещенного в «Правде».
Перед моим выступлением мне передали записку: «О работах для Макеева и боевых не упоминать».
Я не смог найти заранее подготовленного текста своего выступления, поэтому говорил «без бумажки». Потом мне сказали, что речь была «от души». Запомнил только слова, что «Исаев был настоящим человеком и великим инженером».
Макеев был лишен права в своей прощальной речи обмолвиться о решающей роли Исаева в созданных им, Макеевым, стратегических ракетах для подводных лодок. Он вышел из затруднения, сделав упор на человеческих качествах Исаева.
