– Выгул оленей в парке запрещён!

Талгат замахал рукой вокруг своей головы, пытаясь схватить «рог».

– А я не гуляю, я к тебе, – безмятежно заявил он. – Пошли, я замёрз.

И, избавившись от ветки, неровно поплёлся по дорожке вверх парка.

Тепловую энергию негодования никто не изучал, а зря. Юрец мог бы обогреть полрайона пока дошёл до подъезда, собачась с раскачивающимся, словно чучело на шесте, Сатдаровым. А того Юрцовый пыл не тревожил совсем. На грозное заявление, что он – гость незваный, Талгат парировал:

– Я – татарин, мне можно.

Юрец полез в телефон, ища на дисплее жёлтую запятушку с шашечками.

– Я тебе сейчас такси вызову, – угрюмо пообещал он.

– У меня денег нет.

– Я тебе дам.

– Не-ет, – пьяно захныкал вдруг Талгат. – У меня оте-ец дома. Ну куда я пойду пьяный?

– К наркологу, – рявкнул Юрец, борясь с подвисающим самсунгом. – Вот дерьмо китайское!

– Корейское, – ровным голосом поправил его Талгат.

Юрец запихнул отморозившийся телефон в карман, поднял глаза. Предупредил строго:

– У меня через два часа мать придёт.

– Я только протрезвею – и домой! – раскосые глаза засветились пьяной преданностью.

В квартире Талгат почему-то понизил голос и вообще старался ходить по прямой. Видимо, домашняя выучка. Сразу нырнув в комнату Юрца, он начал обходить её по периметру, рассматривая плакаты на стенках и вымпелы с соревнований. В какой-то момент он начал еле заметно хмуриться, странно оглядываться. Юрец медленно опустился в кресло, не отрывая глаз от лазутчика. Кто знает, чего пьяному в голову придёт – вон как вдруг всполошился на пустом месте, как кот под валерьянкой. Помехи у него в голове, что ли?

– Так ты у Фролова был? – вдруг спросил Талгат будто с наездом. – А сказал, что не пойдёшь.

– А ты сказал, что пойдёшь.

Юрец спохватился, что получилось как-то запальчиво, с обидой. Словно он там Талгата ждал, все глаза проглядел. Захотелось перемотать время секунд на десять хотя бы. А то и на пару часов. Эх, надо было тоже ужраться! Лежал бы сейчас возле фроловского холодильника, горя бы не знал.

Талгат уселся на стул рядом с письменным столом, вздохнул. Потом поднял на Юрца глаза-вишенки и грустно спросил:

– Ты ничего не вспомнил?

Юрец стушевался, он не успевал за Талгатом. За его пьяной мыслью и таким же настроением. Вдруг только сейчас дошло, что он не сможет сбежать из собственной квартиры. Что не отвертеться от разговора о той ночи, как с медвежьим изяществом он это проделывал в последние дни. Юрец потёр лоб, отряхнул обивку на подлокотнике, откашлялся. И вспомнил, как мать его учила уходить от неприятных вопросов фразой «а почему вы спрашиваете?». Он откинулся в кресле, сложил руки, переплёл пальцы.

– Давай так, – воодушевлённо начал он изворачиваться. – Я постараюсь тебе помочь, если ты мне без всякой лажи объяснишь, почему ты так настойчиво ищешь этого человека.

Юрец резко заткнулся, осознав. Бля! «Этого человека». Вот не дал боженька мозгов!

Талгат задумчиво возвёл глаза, и его внимание перехватили фосфорные звёзды на потолке. Юрец же поспешил оправдаться:

– Просто, сам понимаешь – может, там что-то криминальное. Или разборка какая-нибудь. Я не хочу в таком участвовать.

Талгат аж протрезвел. Он округлил глаза, зависнув на несколько секунд, и вдруг хлопнул ладонью по колену.

– Так вот чего ты морозишься! – выдохнул с облегчением. – А я уже не знал, что и думать.

Юрец, конечно, облегчения Талгата не разделял, но кивком поддержал гостя в его радости. Главное – пусть хоть что-то говорит, на звёзды пялится. Может, удастся его заболтать.

А Талгат вдруг задумался, взял со стола пластиковую фигурку миньона, задёргал ногой нервно. Прям против воли интриговал.

– Это… физиология, – буркнул Талгат миньону.

Миньон удивлённо пялился на Талгата одним глазом. Юрец двумя. Уточнил:

– Так у всех физиология. Почему именно её ищешь?

А сам подумал: точно мазохист. На кулаки Юркины запал, душевнобольной, хочет добавки.

Талгат взялся раскручивать миньона, как волчок на столе, раздражая грохотом. Он всё ещё пьяно покачивался, миньон то и дело укатывался из неловких пальцев.

– С другими не так, – нараспев сказал он.

Юрец подался вперёд, поморщился, пытаясь разобрать это мычание за шумом.

– Чо там не так, не понял?

Миньон таки скатился на пол. В наступившей тишине Талгат промямлил:

– Я с девушками перегораю быстро. Ну, когда до дела доходит, мне уже, типа, не хочется, что ли.

Юрец весомо хмыкнул. Помним мы эти «не хочется». Аж пришлось нокаутировать. Но Талгат понял это по-своему:

– Да-да, я знаю, что бабы вокруг меня хороводятся, и казалось бы…

Мамай девичьих сердец, бля. Юрец закатил глаза, но Мамай скепсиса не отразил. Продолжил:

– В общем, меня не прёт с ними. В плане секса как бы…

Это в каком это смысле? Юрец резко перестал ухмыляться. Пугающая мысль, казалось, прошла холодным по затылку вниз. «Не прёт» – это значит «не стоит»? А на Юрца, значит, встало? Юрец облизал пересохшие губы, уселся поглубже в кресло. Кхекнул, проскрипел:

– Ну, по-разному… это… бывает, в общем.

Кхекнул ещё раз. Сейчас он даже не мог вспомнить, зачем спрашивал. Вот просто бы, блядь, молчал!

Талгат потёр свою пьяную рожу ладонями, помотал головой. Вроде как спорить собрался.

– А вот с ней не по-разному! – закапывал он себя глубже. – С ней прям…

И он сделал зверское лицо, сжал кулаки, будто его током бьёт прям из Юркиного кресла.

«Да, я помню», – обреченно подумал Юрец.

Они замолчали, как солдаты после отгрохотавшего боя, думая каждый о своём пиздеце. Юрец попытался изобразить сложное лицо, будто нырял вглубь своей памяти. Но вдруг Талгат распахнул глаза, уставившись на него.

– Ты… – ошарашенно протянул он, и в голове Юрца кто-то ёбнул в литавры.

Он инстинктивно напряг ноги, словно готовясь вскочить и унестись прочь. Трезвеющий на глазах Талгат зашарил взглядом вокруг себя, явно что-то обдумывая. Раскрашивая картину в зловещие цвета, мобильник Юрца затянул главную тему фильма «Пила». Он скосил глаза на мигающий телефон на подлокотнике, почему-то боясь пошевелиться. Талгат сузил глаза на своей басурманской морде, став похожим на модно постриженного манула.

– Это же ты тот бегун, который с Зайцевой встречался! Космонавт!

Фамилия бывшей пассии, бросившей когда-то Юрца ради Талгата, прозвучала вылетевшей пробкой из бутылки выдохшегося шампанского. Ещё не пришедший в себя от отменившегося расстрела, Юрец машинально пояснил, как тысячи раз до этого.

– Я – Гарин. Не Гагарин.

Талгат раздражённо мотнул головой – видимо, пытаясь держать мысль. Явно с трудом.

– Это же тебя она тогда бросила, Юрий Гарин! – вскрикнул он так, будто Юрец был в этом виноват.

Начиная расслабляться, Юрец закинул ногу на ногу. Нет, ну какая всё-таки свинота этот Талгат. Вот, пускай в дом всяких кочевников после этого!

– Ты, вроде, протрезвел уже, – кивнул он, пытаясь выглядеть спокойным. – Шуруй к папке.

Но Талгат, как это и бывает с пьяными людьми, вцепился в свою новоосознанную драму, игнорируя всё остальное. Судя по лицу, он, подтормаживая и подвисая, целеустремленно старался выстроить какуюто теорию вселенской подставы. Он чувствовал, что Юрец как-то связан со всей этой историей в тёмной комнате и что-то скрывает. Хорошо, что правда ему даже в голову не могла прийти.

– Ты мстишь мне, да? За Зайцеву?

Талгат вытянулся под люстрой Юрца, задевая макушкой свисающий с неё маленький макет самолёта ТУ-154. Оба покачивались.

– Ты знаешь, кто там был со мной в комнате! Знаешь, но молчишь!

Юрец мрачно глядел на него снизу вверх, раздумывая, существует ли сглаз на самом деле. Как вся эта хрень могла закрутиться ни с того ни с сего? Ещё на той неделе они знать друг друга не знали, а за эти два дня Талгат успел с ним и поцеловаться, и в гости прийти с разборками. Вот бы с бабами у Юрца так стихийно складывалось! А пьяный прокурор продолжал свои прения: