ХУАНА. Что больше всего меня возмущает…

ХЕРМАН. Вот как? Возмущает?

ХУАНА. …это то, как он обращается с бедным Рафой.

ХЕРМАН. Ну почему же? Он занимается с ним математикой, тот даже пятерку получил. Больше всех достается матери. Целый час она висит на телефоне со своей подругой Кончей, обсуждая цену квадратного метра чего-то – может, занавесок? Прекрасная тема: сколько стоит один квадратный метр! Господи, ниспошли нам хоть немного метафизики!

Достает с полки книгу.

ХУАНА. Ты даешь ему «Волшебную гору»? Не рановато? Ему же всего семнадцать.

ХЕРМАН. Я прочел ее в четырнадцать.

ХУАНА. Я бы дала ему «Трех мушкетеров». Авось дело сдвинулось бы с мертвой точки. А то у него столько бессмысленного диалога, столько болтовни, и при этом ничего не происходит. История начинает напоминать немного … театр абсурда, что ли… Мать висит на телефоне, а отец настраивает новый плазменный телевизор, пока сын читает ему инструкции… по-французски! Потому что они не смогли найти никаких других, хотя французского никто не знает… То есть, он хочет показать читателю, что их жизни абсурдны? Они же «нормальная семья»!

ХЕРМАН. А где ты видела «нормальные семьи»? По-моему, сама концепция семьи ненормальна, даже чудовищна.

ХУАНА. Его почерк меняется. Уже не такой детский. Видно, потому что он много пишет.

ХЕРМАН. У нас уже где-то страниц пятьдесят.

ХУАНА. Надеюсь, у тебя хватит ума ничего не публиковать. Или посылать на какой-нибудь конкурс, или еще куда-то. Нельзя этого делать.

ХЕРМАН. Однако это лучше всего того, что сегодня публикуется. (Обращается к Клаудио, держа в руке сочинение) Живые диалоги, нестандартные ситуации… Все, как в тысячах телесериалов. Ты об этом мечтаешь? Сочинять сериалы для телевидения? Тебе было лень писать, это сразу чувствуется. Я обвел красным избитые фразы: двенадцать клише на три страницы. Рекорд! «Гримаса нетерпения исказила его лицо». До тебя этим выражением пользовались миллионы писателей. Слово «жалкий» используется трижды. А по-моему, жалок тот, у кого такой скудный словарный запас. И вот еще что: ты стремишься рассказывать абсолютно все. Нужно верить в читателя, пусть он сам додумает. Избегай описаний душевного состояния персонажей; сделай так, чтобы о нем можно было догадаться по их поступкам. Дальше. Меня по-прежнему беспокоит Рафа – Рафа-сын. Каждый персонаж должен быть незаменимым, чтобы без него нельзя было обойтись. А Рафа существует лишь как фон для Клаудио. И не только он: Эстер и Рафа-отец тоже подавляются голосом рассказчика. Но ты не очень интересен. Отойди в сторону и позволь нам разглядеть остальных. Эта сцена должна начинаться, когда отец входит с огромной коробкой, на которой написано “Made in China”, и заканчиваться словами Клаудио, когда он остается наедине с Эстер: «В день, когда ушла моя мать, отец вышвырнул телевизор в окно». В этом секрет удачной сцены: ты ведешь спокойное повествование, а потом неожиданно наносишь удар. Вот эта фраза очень хороша, это лучшее из всего, что ты написал, но она здесь не к месту. А последний абзац – сплошная болтовня. Ты пытаешься подражать Эдгару По, но все это не стоит ни одной его запятой.

Зачеркивает абзац в сочинении и возвращает Клаудио листы, испещренные красными пометками.

КЛАУДИО. Если вы знаете, как это нужно делать, то почему не пишете сами?

ХЕРМАН. Я пробовал. Давно. Пока не понял, что недостаточно хорош. Ты тоже пока недостаточно хорош, но из тебя может выйти толк. У тебя есть талант. Если ты будешь уважать свой талант, то в один прекрасный день станешь настоящим писателем.

Пауза.

ХЕРМАН. Есть нечто, о чем мы еще не говорили. До сих пор мы избегали этого вопроса, но больше откладывать нельзя. Это заглавие. Потому что заглавие обязывает. Заглавие – это своего рода договоренность с читателем, оно сразу дает ему представление о том, что ему предстоит оценить, на что обратить внимание: «Война и мир», «Братья Карамазовы»… Как насчет «Мальчик с последней парты»?

Пауза.

КЛАУДИО. Я думал, может, «Мнимые числа»?

Пауза.

ХЕРМАН. В заглавии не должно быть особой литературы, оно не должно восполнять отсутствие литературы в самом произведении. «Преступление и наказание», «Дядя Ваня»…

КЛАУДИО. Мне нравится «Мнимые числа».

ХЕРМАН. Давай на сегодня закончим, я вижу, ты устал. Сегодня утром ты заснул на уроке. Было так скучно?

КЛАУДИО. Я всю ночь писал.

Дает новые листы Херману. Херман дает ему «Волшебную гору».

КЛАУДИО. Может, нам стоит встречаться еще где-нибудь. А то ребята из класса начинают болтать. Зачем, мол, этот задерживается каждый день после урока? У них слишком богатое воображение.

Уходит. Херман читает новое сочинение.

КЛАУДИО. Они так счастливы из-за пятерки, что оставляют меня ужинать. Первое готовит отец: суп, которому он научился в Китае.

РАФА-ОТЕЦ. У них все идет в ход. В одном ресторанчике у Великой стены нам дали что-то вроде отбивной, маленькой такой, только было непонятно, мясо это или рыба. Очень вкусно! И знаете, что это было? Перепонка утиной лапы!

РАФА. У нас в классе две китаянки.

КЛАУДИО. А у Кафки есть рассказ, который называется «Как строилась китайская стена». Мне Херман давал почитать, наш литератор.

ЭСТЕР. Рафа говорит, он какой-то странный. Мрачный.

КЛАУДИО. Элиана вносит второе. Эстер сердито смотрит на нее. Элиана уходит с грудой грязных тарелок.

РАФА-ОТЕЦ. В чем дело?

ЭСТЕР. Она знает, в чем дело.

РАФА-ОТЕЦ. И…?

ЭСТЕР. Помнишь мой замшевый пиджак? Я положила его в пакет вместе с другими вещами для церкви, чтобы отдать бедным. А в воскресенье мы с Кончей были в центре и столкнулись там с Элианой, и тут я вижу, что Элиана…

Входит Хуана. Херман отрывается от сочинения и смотрит на нее.

ХУАНА. Я думала, ты за мной зайдешь, и мы вместе пообедаем.

ХЕРМАН. У нас полдня ушло на обсуждение имен персонажей. Мне лично имена Эстер или Рафа ни о чем не говорят. К тому же идет постоянная путаница, где сын, а где отец. Но ты бы видела, как он уперся: «Их зовут именно так!»… Что-то случилось?

ХУАНА. Утром подхожу к галерее, а там вывеска: «Сдается в наем». Я, естественно, им звоню и напоминаю, что они мне обещали месяц. Не знаю, кто из них подошел, Росарио или Эухения, никогда их не различаю, - в общем, она сказала, что все правильно, и что у меня есть время до 30-го. Но ведь они уже объявление повесили!

ХЕРМАН. Это чтобы оказать на тебя давление. Но ты не обращай внимания, просто занимайся своим делом. У них с тобой договоренность.

ХУАНА. Может, проблема не в том, что я выставляю. Сколько раз я говорила Бруно, что нужно поменять название. «Лабиринт Минотавра»! Люди не знают, что это: художественная галерея или еще бог знает что – и просто проходят мимо. Вот, смотри: что скажешь?

Достает что-то из коробки.

ХЕРМАН. Похоже на сумку.

ХУАНА. Это и есть сумка. Африканские народные промыслы. Еще есть рюкзаки, портмоне, кошельки…

ХЕРМАН. Красиво.

ХУАНА. Серьезно? Ушам своим не верю!

ХЕРМАН. Почему? Это действительно красиво.

ХУАНА. Только я не хочу превращаться в продавщицу.

ХЕРМАН. А что в этом плохого? Продавцы хотя бы точно знают, что продают: триста грамм чечевицы, два метра шерсти, кожаный рюкзак… Знают, что по чем.