РАФА-ОТЕЦ. Делу время, потехе час.
КЛАУДИО. Без него «Гризли» проигрывают матч. Как сказал комментатор, «Гризли» владели мячом 52 процента времени, а «Клипперс» – 48. А ключевым моментом, по его мнению, стало удаление Гасоля. (Продолжение следует)».
Пауза.
ХЕРМАН. Неплохо. Даже очень неплохо. Если, конечно, твоя единственная цель – заставить людей смеяться над твоими персонажами. Но этой цели грош цена. Первый вопрос, который должен задать себе писатель – для кого я пишу? Вот ты для кого пишешь? Совсем не сложно вытащить на свет божий все худшее, что есть в любом из людей – чтобы потом всякие посредственности смеялись, чувствуя свое превосходство. Несложно вцепиться персонажу в глотку и преподнести его в самом комичном свете. Но рассмотреть его вблизи, без предвзятости, без заведомых обвинений – вот это трудно. Увидеть, почему он такой, что его ранит, о чем он тайком мечтает, что приводит его в отчаяние. Лишь настоящим художникам удается показать красоту людской боли.
Дает мальчику еще одну книгу. Клаудио уходит, чтобы приняться за чтение и писать дальше.
ХУАНА. Не понимаю, чего ты добиваешься.
ХЕРМАН. Хочу научить его.
ХУАНА. Чему научить?
ХЕРМАН. Литературе. А через литературу многому другому.
ХУАНА. Литература ничему не учит.
ХЕРМАН. Вот как?
ХУАНА. Вот тебе пример: «Писец Бартлби» Германа Мелвилла. Эта книга была в кармане у фаната, который убил Джона Леннона. Интересно, чему литература научила этого психа?
ХЕРМАН. У убийцы Джона Леннона была «Над пропастью во ржи».
ХУАНА. Какая разница! Главное – что литература ничему не учит. Она не делает нас лучше.
ХЕРМАН. Конечно, твои выставки воспитывают куда больше! Люди выходят с них высокообразованными – если, конечно, им удается найти выход.
ХУАНА. Нет, от моих выставок тоже мало пользы. Искусство в целом ничему не учит.
Клаудио сдает свою работу Херману. Тот читает их вместе с Хуаной.
РАФА. Не понимаю: почему здесь надо менять знак?
КЛАУДИО. Потому что ты перенес его на другую сторону от знака равенства.
РАФА. А раньше что было?
КЛАУДИО. Раньше ты не складывал. Раньше «икс» нужно было умножать.
РАФА. Как умножать?
КЛАУДИО. На три.
Рафа безнадежно смотрит на задачу. Неожиданно в комнату стремительно входит мужчина в броском спортивном костюме.
РАФА-ОТЕЦ. Ты, наверное, Карлос?
КЛАУДИО. Клаудио.
РАФА-ОТЕЦ. Молодцы, парни! Так держать! Работать в команде. Я пасую тебе, когда ты под кольцом, ты пасуешь мне, когда меня никто не опекает. Кстати, сегодня будут показывать матч «Гризли» против «Клипперс», в записи. Рафа, может, пиццу закажем? Не хочешь остаться посмотреть… Клаудио?
КЛАУДИО. Хорошо.
РАФА-ОТЕЦ. Но дело прежде всего – поняли? Делу время, потехе час. Пойду душ приму.
КЛАУДИО. И Рафа-отец уходит принимать душ, в то время как Рафа-сын возобновляет свою битву с «иксами». Их обоих зовут Рафа. Через час мы втроем – Рафа, Рафа и я - сидим на диване и едим пиццу «Четыре сезона», а «Гризли» тем временем громят «Клипперс», к вящей радости обоих Рафа. В команде «Клипперс» играет кореец, и это дает Рафе-отцу повод начать рассуждать о Китае.
РАФА-ОТЕЦ. Есть два типа китайцев…
КЛАУДИО. Он ездил в Китай в командировку на неделю, десять лет назад. С тех пор туда не возвращался, но говорит о китайцах так, будто они для него – открытая книга.
РАФА-ОТЕЦ. Худшее, что ты можешь сказать китайцу…
КЛАУДИО. На второй минуте второго периода Гасоль зарабатывает три очка, и оба Рафы теряют голову от радости. На четвертой минуте Эстер тоже садится смотреть с нами игру, но ей так и не удается заинтересовать себя происходящим на экране: на седьмой минуте она открывает двести пятнадцатый выпуск журнала «Дом и сад», и ее глаза скользят по роскошно обставленному особняку в викторианском стиле, по голландской мельнице, переделанной под жилье, по дому Кэтрин Зета-Джонс на Майорке и по многим другим домам, которых у нее самой никогда не будет. Она берет бумагу и карандаш и начинает делать набросок будущей перепланировки дома. У нее целая папка с такими эскизами, она целыми днями сидит дома, но дом ей не нравится, и она решительно настроена его переделать, хотя знает, как раздражает, когда вокруг тебя целыми днями снуют рабочие. На десятой минуте она начинает кусать карандаш, уставившись в пространство, и размышлять над вопросом всей своей жизни: куда втиснуть еще один туалет? На двенадцатой минуте Рафа-отец предлагает купить плазменный телевизор. На пятнадцатой Гасоля удаляют за пять персональных замечаний, что крайне возмущает обоих Раф: они стоя аплодируют ему, когда он покидает площадку. Он этого вполне заслуживает, его вклад в игру устрашает: тридцать очков, семь пасов и четыре овладения мячом после отскока. На шестнадцатой минуте звонит мобильник Рафы-отца. Он смотрит на часы и с большой неохотой отвечает.
РАФА-ОТЕЦ. (В телефон) Алло… Да уж слышу… А у врача был?... Кто – Хуанито?... Во сколько он прилетает?... (Берет у Эстер карандаш, чтобы записать) БА0423, десять пятнадцать, второй терминал… Табличку с его именем… Окей… Хуанг Ли, через «Х»… Но он же говорит по-английски?... Так… Отель Конвенсьон… Как думаешь, ему понравится испанская кухня?... Нет, ты не беспокойся, отдыхай… Не за что, старик, не за что… (Убирает телефон, обращается к Эстер) Мне нужно съездить в аэропорт кое-кого встретить.
ЭСТЕР. Как - сейчас? Вот досада…
РАФА-ОТЕЦ. Делу время, потехе час! А потом надо будет отвезти его поужинать. Хотя, может, и нет, тогда вернусь через пару часов.
ЭСТЕР. Какой-то китаец?
РАФА-ОТЕЦ. Да, он прилетает продлить с нами контракт. Мариано должен был сам встречать, но у него грипп.
ЭСТЕР. Во сколько самолет?
РАФА-ОТЕЦ. В четверть одиннадцатого.
ЭСТЕР. Времени достаточно.
КЛАУДИО. Он садится смотреть конец игры, но явно нервничает и не получает никакого удовольствия. Через какое-то время он уходит переодеваться.
РАФА-ОТЕЦ. Не знаю, в чем ехать. В офисном или в чем-то попроще?
КЛАУДИО. Он уезжает встречать китайца. Как только он выходит за дверь, команда «Клипперс» начинает набирать обороты и на последней секунде выходит вперед благодаря судейской ошибке.
ЭСТЕР. А кто выиграл?
КЛАУДИО. Продолжение следует».
ХУАНА. Он дразнит тебя. Вторая версия получилась еще более жестокой. Ты пытаешься его научить, а он решил тебя проучить.
ХЕРМАН. (Обращается к Клаудио) И что дальше? Будем смотреть, как они сплетничают о соседях? Мы уже установили, что средний класс погряз в обывательщине. Всем известно, что средний класс уродлив, банален и глуп. Русская аристократия отличалась теми же чертами, но, тем не менее, Толстому удалось написать «Анну Каренину». А Достоевский? Знаешь, в чем секрет Достоевского? В том, что он умел превратить самых вульгарных людишек в незабываемых персонажей! Но, конечно, если ты хочешь стать карикатуристом… Ты ведь этого хочешь, да?
КЛАУДИО. Вы сказали, чтобы я к ним присмотрелся поближе. Но чем ближе, тем хуже! Я просто описываю то, что вижу.
ХЕРМАН. Если это все, что ты видишь, значит, ты для этого дела не годишься. (Дает Клаудио одну за другой три книги) Вот. Чехов... Достоевский..! Сервантес!!
ХУАНА. Как тебе это?
Показывает Херману каталог. Он не знает, что сказать.
ХЕРМАН. Ну… занятно.
ХУАНА. Поставь себя на место посетителей. Думаешь, они станут покупать?
