Тело – передатчик, душа – она не в голове, она в космосе, она над телом, она над миром.
Отбрось обязанности, административное здание закрой, перестань соревноваться, соревнование – та же зависть, только натренированная. Ты солнце, тебе некому завидовать. Ты сам себе звезда.
– Они все хотят быть звездами, в этом их проблема, – как всегда сзади подкрался Мефодий.
– Если бы только звездами. Млечный Путь – вот что им мерещится постоянно.
– Видимо кормили искусственным молоком.
– Судя по письмам, кормят до сих пор.
– Читаешь как бестселлер, – улыбнулся Мефодий.
– Ага, запоем. Запой так и напрашивается. А я как раз искал нужное слово, для определения. Точно, бестселлер. Люди считают себя лучшими, они хотят продаваться как можно лучше, как можно дольше. Не книги – теперь люди бестселлеры. Важно дороже себя продать, не важно как, голыми или смешными, не важно, под каким соусом. Хорошо, если соус будет фигурой медийной.
– Все заняты делом, в то время как рынок перенасыщен подделками.
– Всем нужны оригиналы. Оригиналы всегда в цене, а в некоторых случаях даже бесценны.
– Что-нибудь проясняется? – взял кипу бумаги со стола Мефодий.
– По сути – да, по делу – нет. Медленно. Будто стою на переезде, жду, пока проедет товарняк.
– Прямо услышал стук колес. Романтично.
– Ты в армии служил, романтик? – посмотрел строго на Мефодия Кирилл. На его переносице образовался Кавказский перевал. Будто сам он проходил службу именно там.
– Нет.
– Жаль, тебе не помешало бы. А про дембель слышал? – Складка над носом исчезла.
– Кое-что в прошлой жизни, – улыбнулся Мефодий.
– Знаешь, что такое дембельский поезд? Не знаешь, – махнул рукой Кирилл, и перевал на его переносице исчез. – Я тебе расскажу. Представь. Ночь. Казарма
– Дембель, дембель, – раскачивают хором духи койку, на которой лежит дембель.
– Чаю, – просит он.
Один из духов убегает за чаем.
– Жарко, включите кондиционер.
Духи начинают усиленно махать вафельными полотенцами.
– Радио.
Один из духов начинает петь под гитару.
– Что за старье? Поставьте другую песню. Для души.
Духи начинают петь хором на английском «In the army now» Status Quo.
– Чай остыл. Что за херня, – вздохнул дембель, сделав глоток.
Дух убегает кипятить чай снова.
– Бабу хочу, так, для компании, чтобы ехала в моем купе, на соседнем месте… Ну и все в таком духе.
– И к чему ты тянешь этот состав?
– Поезд – это метафора. Видимость движения вперед. На самом деле поезд стоит на месте, его просто раскачивают, чтобы пассажиры верили, что они на пути к мечте.
– На Млечном Пути? Судя по твоей логике. А что за поезд?
– Не знаю. У тебя хотел спросить. Хотел узнать твои впечатления, выводы. Ты же все это читал. – Аккуратно сложенные папки с документацией.
– Само собой. Что-то мне попадалось про поезд, – начал рыться в листочках Мефодий. – Вот, нашел: – «Сапсан» – это дефис между Питером и Москвой.
– Хорошее название для дефиса.
– Это поезд так называется.
– Да понял я, понял. Ну вот и представь себе «Сапсан», стоящий на станции, который с серьезным видом с девяти до семнадцати раскачивают люди в пиджаках и в галстуках. И так каждый день. И те и другие заняты делом. Делом, понимаешь?
Мефодий кивнул и посмотрел на проекцию женщины, что крутилась по часовой, и попытался ее остановить, чтобы крутануть в другую сторону. Для этого он даже закрыл глаза. И как будто что-то начало получаться: он увидел птицу, которая, сложив крылья, раскачивалась на ветке, вместо того чтобы летать. Открыл. Женщина неумолимо продолжала свое фуэте по часовой стрелке.
* * *
Одетый в мрамор, обутый в гранит, накинув на шею Неву, он вышел на улицу, поднял Казанского воротник, прикурил от «Авроры» и выдохнул: я больше, я больше так не хочу.
– Это откуда? – спросил Кирилл
– Из Питера. Правое полушарие.
– Ясно.
– Ты же вроде сам оттуда?
– Я? Может быть, но не уверен. А что значит «я больше»?
– Проверяешь?
– Просто спросил, – улыбнулся по-доброму Кирилл.
– Ты? Просто? – недоверчиво сверкнул глазами Мефодий. – Скорее всего то, что он выше всего, что здесь творится, и не согласен с тем, что творят.
– Ох уж этот правополушарный романтизм, – вздохнул Кирилл. – Все революции оттуда.
– Красивых всегда привлекали революции.
– Красивый, говоришь. Надо будет глянуть.
– Чудный город. Очень хочу еще раз по рекам и каналам.
– Сначала по крышам и чердакам, – кивнул на тележку с макулатурой Кирилл.
– Там красиво.
– Настолько, что можно два раза?
– Каждый раз как в первый, – обреченно улыбнулся шутке шефа Мефодий.
– На что похоже?
– Похоже на то, что передала Фэ:
Житель Петербурга так же холоден, как и город, но у него всегда есть в запасе залп «Авроры».
– Ну а своими словами? Правым, правым. Развивай правое. Скоро только образное мышление поможет отличить роботов от людей.
Мефодий задумался и выдал:
– Питер словно корабль, то романтичный, как парусник, то мрачный, как ледокол. – Затем посмотрел горделиво на Кирилла.
– Сам придумал?
– Как тебе такое?
– Вкусно. По-флотски. Блюдо такое, ты в армии не был, тебе не понять.
– Вот еще: «Когда мне было одиноко, я ехала в Питер, не знаю почему. Наверное, он был лучшим моим любовником. Внимательным, вдумчивым, холодным, ранимым, абсолютно безразличным к деньгам. Даже поесть здесь можно было за копейки и втридорога, но одинаково вкусно или безвкусно. Все зависело от его настроения, но даже не имея никакого настроения, а только дождь, к одиноким он был благосклонен и принимал их на раз. Климат – это не погода, это – люди».
– Ладно, уговорил. Слетаю на досуге.
* * *
Город вздрогнул. Полдень. Выстрел пушки заставил вспорхнуть со шпиля Петропавловки ангела, тот облетел крепость, снова прижался к шпилю к золотому пилону и, заправски провернув пару кругов, вспомнив об обязанностях, замер, уставившись на город. Краем глаза он видел, как в окне второго этажа филфака медленно подходила к концу вторая пара. Преподаватель, посмотрев на часы, словно не доверяя пушке, из которой каждый день город пытался покончить с собой, тем самым пытался стряхнуть романтический налет с обитателей Северной столицы.
Пытаться для любого представляло из себя пытку. Все знали, что пушка заряжена холостым, и никто не верил в серьезность намерений. С одной стороны, все это было похоже на фарс, чтобы пощекотать нервы «Авроре», с другой – кончились снаряды. Они экономили, не более одного в день. Часы ударили в ухо 12 раз, и это был нокдаун.
В этот раз выстрел достиг цели. Попали пальцем в небо, задели тучку. Питер зарыдал. Восстановленная путем круговорота воды в природе тучка обрушилась сверху ливнем, со всей своей страстью, будто решила напоить его любой ценой. Будто у того была жажда. Питер и жажда – две вещи несовместные. Словно кто-то подкармливал здесь облака, они налетали, забивали небо до состояния полной облачности.
Студенты заерзали на местах и начали потихоньку собирать в сумки свой скромный эпистолярный жанр. В кармане у Мефодия завибрировал телефон. Звонил Кирилл. Препод взял трубку.
– Выгляни в окно.
Мефодий нехотя подошел к стеклу.
– Видишь меня?
– Нет.
– Я тебе машу. С Петропавловки.
– Понял, «ну привет тебе, привет», – ответил ему классиком Мефодий. – «Пусть струится над твоей избушкой…»
– Слышь, хорош в меня из лиры палить. Я же по делу. Скоро у мира д.р. Пойдешь?
– Да, только подарка нет.
– У меня тоже нет, не знаю, что в таком возрасте дарят миру. У него же все есть. Может, войну?
– Было уже. Скучно.
– Значит, как всегда – «Бери настроение, не ошибешься». Ладно, что-нибудь придумаем.
* * *