В пустыне обоз останавливался в нескольких оазисах, чтобы пополнить запасы еды и питья. Тадухеппа во все глаза глядела на здешних обитателей — смуглых горбоносых кочевников, вся жизнь которых вертелась вокруг их верблюдов. Один из таких грязных погонщиков надолго запомнился ей. В длинном сером плаще, с головой, обмотанной неопрятным куском полотна, он ничем не отличался от своих товарищей. Он просто оказался неподалеку, когда Тадухеппа вышла из повозки размять кости. И хотя она была одета в бесформенное, тяжелое платье, а голова была покрыта громоздким головным убором, молодость и красота девушки были слишком очевидны. Дикарь уставился на царевну с совершенно безумным выражением на лице, а она, в свою очередь, не могла отвести глаз от дикаря. На худом коричневом лице с запавшими щеками лихорадочно горели огромные и ярко-синие, как небо над головой, глаза. Губы тряслись, как от холода, руки судорожно вцепились в палку погонщика. Глядя на него, Тадухеппа отчетливо поняла, что этот человек готов умереть за то, чтобы обладать ею. И что его останавливает лишь толпа солдат, готовых броситься на него, не дав приблизиться к ней даже на шаг. Царевну необычайно взволновала эта мысль. Живое воплощение дикого, необузданного, первобытного желания всколыхнуло в ней волну возбуждения. Тем же вечером она, уже таясь от Шубад, ласкала себя до полного изнеможения и была к цели как никогда близко.

Пустыня с каждым днем меняла свой облик. Еще недавно им встречались сухие кусты и даже деревца, а теперь даже камней не осталось. Вокруг, насколько взгляда хватало, был песок. Тадухеппа знала, что Египет лежит за песками, но она не могла предположить, что все так буквально. Мени радостно объявил, что эта пустыня последняя и совсем скоро они ступят на благословенную землю Кемет — так египтяне называли свою родину. Со дня на день им навстречу должен был выйти отряд египетских лучников и с почетом проводить к столице — священному городу Фивы, где Тадухеппу встретят сам фараон и его наследник. Несмотря на безжизненный пейзаж, люди повеселели. Многие уже вели себя так, словно они достигли цели путешествия. Тем страшнее оказалась действительность.

Нападение произошло неожиданно, посреди бела дня. Солнце все так же продолжало светить, небо было голубым и безмятежным, а в обозе начался хаос. Тадухеппа сначала не поняла, почему люди стали метаться и падать, — обоз атаковали в полной тишине. Лишь когда царевна увидела в спине упавшего митаннийского воина стрелу, она оцепенела от ужаса. Тишину разрезал чей-то пронзительный крик:

— Хабиру!

Сразу за этим послышались команды к боевой готовности на двух языках. Митаннийские и египетские воины, справившись с неразберихой, строились для отражения врага.

— Укройтесь в повозке и лягте на дно! — крикнул Мени царевне и ее наставнице, пролетая мимо них на своей колеснице.

Женщины поспешили исполнить приказ, равно как и все остальные мирные путешественники, с криками бросившиеся прятаться кто куда. Повозка Тадухеппы была устлана коврами и завалена подушками, чтобы ее высочеству было мягче ехать. На деревянный каркас была натянута плотная холщовая ткань, закрывающая от солнца и непогоды. Ее с треском разорвала залетевшая стрела и, просвистев в двух шагах от Тадухеппы, продырявила противоположную стену. Перепуганные женщины бросились на пол, стараясь зарыться как можно глубже. Кругом слышались вопли и стоны. К митаннийской и египетской речи присоединились гортанные выкрики на незнакомом наречии.

— Кто такие хабиру? — спросила царевна, дрожа всем телом.

— Это пустынные разбойники, — отвечала Шубад, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Беглые рабы и преступники из разных стран, кочевники-изгои и прочий безбожный сброд. Они многочисленны, но неорганизованны, поэтому получат хороший отпор от нашей охраны. Не волнуйся, ваше высочество, все обойдется.

— Я не волну… — начала было Тадухеппа, но слова застряли у нее в горле.

Полог отодвинулся, и в образовавшемся проеме показалась диковинная фигура, заслонившая собой дневной свет. Из одежды на мужчине была только грязная набедренная повязка, все тело разрисовано красной глиной, в длинных сальных волосах — птичьи перья. Увидев съежившихся на полу женщин, он сморщил длинный крючковатый нос и оскалил кривые темные зубы. Из глотки его вырвалось хриплое клокотание. Вероятно, это должно было означать смех. В руке он сжимал короткое толстое копье.

Жрица вскочила на ноги и бросилась ему навстречу, стараясь заслонить собой царевну. В глазах у Тадухеппы все поплыло, она понимала, что свершается нечто непоправимое. Она открыла рот, чтобы крикнуть, но язык не слушался ее, она чувствовала полное бессилие, как бывает иногда во сне, когда стремишься убежать от чего-то страшного, но ватные ноги не позволяют сделать и шагу. Скупой взмах руки хабиру, и Шубад застыла на одном месте. Из ее спины показался острый кончик копья, весь красный от пузырящейся крови. Медленно, словно увядший лист с дерева, Шубад стала падать навзничь. Когда же она с глухим стуком оказалась у ног Тадухеппы, глаза ее беспомощно раскрылись, на шевелящихся губах показалась алая пена, она несколько раз дернулась всем телом и замерла.

Царевна сидела, как каменное изваяние, не в силах оторвать обезумевшего взгляда от лица своей наставницы. Ей еще никогда не приходилось видеть смерть так близко и так беспощадно-подробно. В чувства ее привел резкий запах немытого тела и глумливый хохоток. Тадухеппа подняла голову. Хабиру стоял прямо над ней и оценивающе щурился. Одной рукой, не глядя, он вырвал свое копье из груди убитой женщины и поднес к лицу царевны его дымящееся красное острие. Она отшатнулась и вжалась в угол. Хабиру довольно осклабился и шагнул к ней.

В этот момент полог снова отдернулся в сторону, и внутрь ступил человек. Тадухеппа даже не поняла сразу, кто это, потому что он был весь забрызган кровью и обсыпан песком. Он замахнулся топором с широким бронзовым лезвием и резко окрикнул убийцу, тот вздрогнул от неожиданности и обернулся. Послышался свист рассекаемого воздуха, и хабиру упал рядом со своей жертвой. Удар был настолько быстрым, что он даже не успел поднять руку для защиты. Тадухеппа взглянула, как темная густая кровь толчками вырывается из рассеченного горла, и ей стало дурно.

Мени, а спасителем царевны был именно он, вынес ее из кибитки и смочил губы водой из кувшина. Бой уже закончился, кругом сновали солдаты и слуги, пересчитывая раненых и сваливая в кучу убитых. Потери среди охраны обоза были невелики, зато хабиру полегло немало. Оставшиеся в живых удирали обратно в пустыню, преследуемые тучей стрел. Египетские солдаты отпиливали убитым врагам кисти рук и, оживленно переговариваясь, бросали их в свои походные мешки. Тадухеппа отвела взгляд от этого зрелища и тихо заплакала. Вокруг нее сразу собралась толпа. Все спрашивали, кланялись, смеялись и хвалили богов, что невеста жива и здорова. Царевна же плакала и не могла остановиться. С каждым мгновением на нее наваливалось осознание утраты. Она оглянулась. Вокруг были люди, много людей, но она была одинока, как никогда. Она должна будет отныне сама справляться со всеми своими трудностями, и никто ей не поможет и не подскажет, как делала это вавилонская жрица. Не в силах больше сдерживать своего горя, Тадухеппа пронзительно закричала:

— Шубад!

И бросилась ничком на землю, воя, как раненое животное.

На следующий день обоз встретил большой египетский отряд. Солдаты в блестящих бронзовых кольчугах и белоснежных юбках выглядели как на параде. По сравнению с ними потрепанная хабиру охрана обоза смотрелась пыльной и грязной толпой бродяг. Первым делом командир прибывшего отряда проверил самочувствие невесты фараона и целостность приданого. Оставшись удовлетворенным, командир потерял интерес к царственной особе и ее скарбу и полностью переключился на историю с нападением. Тадухеппа ощущала свое одиночество каждой частичкой души, она уже не могла плакать, а лишь сидела в углу повозки, уставившись в одну точку, и не обращала внимания на суету прислуги.