Подобно большинству служащих в консервативном военном ведомстве, Д. Макартур считал, что коммунисты и пацифисты - угроза национальной безопасности, он при этом не делал различия между "пацифизмом и его дружком по постели коммунизмом". Они рассматривались им как препятствия, которые следовало устранить. Этим и руководствовался Д. Макартур, вступив в высокую должность начальника генштаба.
Д. Макартур перебрался в форт Мейер, апартаменты, в которых жили его предшественники,- кирпичное здание на реке Потомак. Вместе с ремонтом кое-что перестроили (естественно, за казенный счет): установили лифт, появилась веранда для матери. В новом качестве Д. Макартур дал волю некоторым слабостям (о девушке из Шанхая уже рассказывалось). В армейских апартаментах генерал вел себя подобно радже или императору. Вот что пишут очевидцы: "Он сидел за своим рабочим столом в кимоно, обмахиваясь ярким восточным веером, сигареты он вкладывал в мундштуки, инкрустированные драгоценными камнями. Генерал стал говорить о себе в третьем лице: "Макартур теперь поедет в штаб... Макартур желает получить сведения о том-то... Макартур гневается..." Он приказал соорудить за своей спиной зеркало высотой 15 футов (4 метра 57,5 сантиметра), чтобы радовать себя, а главное - производить впечатление на посетителей. Во время заграничных поездок он требовал, подобно царственным особам, отдельный вагон с соответствующим, то есть роскошным интерьером и все с теми же расшитыми халатами, веерами, дорогими напитками, сигарами.
Осенью 1931 года Д. Макартур посетил Францию, где его наградили Большим крестом Почетного легиона и пригласили на маневры. Именно тогда генерал пришел к выводу, что следующая война будет войной маневров и массовых передвижений, а победа немыслима без господства в воздухе (конечно, было бы по-джентльменски вспомнить при этом Билли Митчелла). Во время визита в Югославию король Александер показал Д. Макартуру свои войска и на что они способны (самодержец весьма угодил ему, ибо американский генерал на маневрах был единственным иностранцем).
Пришла весть о вторжении Японии в Маньчжурию. В Германии нацисты набирали силы. Наступала для Соединенных Штатов пора определять свои позиции.
С самого начала такого определения политика правящих кругов пошла по рельсам умиротворения агрессоров, хотя лидеры Японии и Германии быстро развеяли сомнения в том, что не будут действовать методами грубого нарушения международных соглашений, методами агрессии. Тем не менее когда Г. Гуверу предложили применить по отношению к Японии экономические санкции в ответ на агрессию в Китае, чтобы упредить вооруженный конфликт со Страной восходящего солнца, президент сказал "Нет!", аргументируя нежеланием провоцировать Страну восходящего солнца на возможные ответные акции. То же самое с Германией. Д. Макартур отказался от приглашения гитлеровских генералов посетить Германию и присутствовать на маневрах.
"Но не потому,- подчеркивает У. Манчестер,- что не одобрял новый (фашистский, гитлеровский.- Л. К.) режим в Берлине..."
Конечно, забот по армии было много. Однако порой они, как это ни покажется парадоксальным, отходили у Д. Макартура на второй план. Новый начальник генштаба занимался больше решением политических, нежели военных проблем.
Конечно же, не сам "Американский кесарь" определил себе такую в общем необычную, уникальную роль. Этого требовали обстановка в обществе, процессы, происходящие в нем. И кто знает, если бы правящие круги США были встревожены укреплением германского фашизма, обеспокоены ростом японского милитаризма, то выбор бы пал на другого генерала. С другими наклонностями. В Макартуре же разглядели именно те черты и способности, которые были как раз нужнее в данный момент, в разгар экономического кризиса.
На самом деле, Д. Макартур не только не в тягость себе, а в удовольствие занялся решением вопросов, находящихся за "границами генеральского погона", но на "грани войны и мира". Так, например, даже его требования щедрее ассигновать вооруженные силы, увеличить численность офицерского корпуса носили прежде всего "печать политика" и предлагались в русле мероприятий по подавлению левых сил США. А под флагом борьбы с пацифизмом, антипатриотизмом укреплялась реакция. Нет, не о Германии или Японии прежде всего думали Гувер с Макартуром (вспомните процесс над Митчеллом), стремясь выделить из бюджета новые суммы для вооруженных сил, а о "враге внутреннем".
В связи с активизацией милитаристских кругов еженедельник "Уорлд туморроу" провел опрос среди 19 372 служителей протестантской церкви. Он интересовался:
"Считаете ли вы, что церкви Америки должны сегодня зарегистрировать свой отказ поддержать любую войну?" 62 процента опрошенных священников сказали: "Да!"
Корреспондент еженедельника попросил начальника генерального штаба прокомментировать полученные данные. Ответ (напечатан в номере за 2 июня 1931 года) был таков:
"Теперь я в состоянии думать о принципах более высоких и священных, чем те, ради которых приносились наши национальные жертвы в прошлом. История учит нас: религия и патриотизм всегда шли вместе рука об руку в то время, когда атеизм неизбежно сопровождали радикализм, коммунизм, большевизм и другие враги свободной формы правления... Я глубоко верю в то, что важнее всего для существующего и зрелого человечества, которое преданно любит мир, но готово с легким сердцем умереть (то есть начав войну) в защиту правого дела, это христианство. От центра до окраин. Христианство останется ведущей силой".
Таким образом, подобно большинству консерваторов, Д. Макартур всегда соединял политику с религией, возможно, потому, что христианство, и особенно протестантство, несет в себе американское прошлое. Он рассуждал как прагматик, который ставит перед собой задачу примирения разума с религией. Более того, прагматизм не чурается мистического опыта, если только он может обеспечить практические последствия. Если религия, скажем, заставляет хорошо трудиться или помогает осуществлению блокады СССР прекрасно. В период полного господства вещей, природы над человеком, над его сознанием религия укрепляется и приобретает огромную силу. По мере же того, как научное познание становится орудием господства человека над миром вещей, по мере того, как человек не только проникает в понимание внутренних причин и связей явлений, но и пользуется ими в своих интересах, религия отступает в своей привлекательной силе. Поэтому в данной конкретной политико-социальной обстановке Д. Макартур как начальник штаба больше проводил времени над тем, чтобы обеспечить армию оружием, чем над молитвами с просьбой осенить его, как одолеть возможного противника. В данном конкретном случае им был марш ветеранов.
"Ось реальности,- утверждал У. Джемс,- проходит исключительно через эгоистические центры". Прагматик заставляет направлять все наше внимание на земные интересы и на чисто человеческие проблемы. Он берется трактовать вещи и научно и в то же время религиозно. Религия, как и наука, низводится на уровень "выгодных" для жизни концепций. Бог необходим, так как он гарантирует нам вечный и идеальный миропорядок. "Есть бог на небе,- говорил Джемс,- значит, все в мире в порядке".
Если религиозные идеи "работают" на нас, подходят к нашей действительности, отвечают нашим требованиям, то на каком основании прагматизм будет отрицать бытие божие и требования божьих людей?
Бог служителей протестантской церкви и еженедельник "Уорлд туморроу" "не работали" на Макартура. И он встретил в штыки их требование отвергнуть любую войну, в данном случае войну против голодных и обездоленных.
Д. Макартур впоследствии утверждал, будто, переполняемый чувствами христианина и движимый памятью прошлого, хотел помочь участникам голодного марша. Он было взял в руки самописку, чтобы скрепить приказ о выдаче им палаток и направлении на "квартиры" военно-полевых кухонь (хотя бы раз в сутки кормить голодающих). Лжет Макартур. Ни о чем подобном он и не помышлял (автор "Воспоминаний" оправдывается тем, что ему-де запретил чуть ли не сам президент организовать питание "нежеланных гостей Вашингтона", аргументируя табу тем, что в данном случае в американскую столицу ринется вся голодная Америка). Он готовился к сражению.
