Покончили с хамниганами, снова стали нападать баргуты, чахары, приблизились солонгуты, и вот – тумэты… Мужчинам не стоило бы ссориться из-за баб. Княгиня повздорила с младшей свекровкой, порвала с мужем, за ней гонятся воины Мажи хана, нанятые свекром княгини, солонгутским ханом. Солонгуты враждуют с тумэтами ее отцам. А тумэты доходят до Онона и нападают на хори-тумэтов, хори-тумэты ходят в набеги на баргутов и чахаров.

Большая стая распалась!

Бабжи-Барас сидел в юрте и пил суп-шулю из деревянной пиалы, искусной оправленной серебром. В открытом круглом своде голубело небо, на улице раздавались голоса детей и женщин… Тумэт, которого он разрубил, был без кольчуги. Матерый волк, думал, думал, что так легко взять пятерых воинов. У них были добрые кони, если бы хори-тумэтов было больше, можно было захватить всех. Людей бы они зарубили, а коней и оружие взяли себе. Их же было всего два десятка, а в курене сотни воинов. Стая должна быть большой и сильной!

Они жили своим айлом-семейством в десять юрт. Бабжи-Барасу было одиннадцать лет, когда на айл налетела сотня воинов. Они сожгли юрты, перебили всех мужчин, угнали женщин и скот. Бабжа-Барас и его младшие братья, Хонтоли и Тантяна, спрятались под старую кошму и видели, как разбойники отсекали головы связанным мужчинам. Один взмах – и человек без головы. Так легко!

Потом братьев взяли в большой курень родственники. Бабжи-Барас стал пастухом, в пятнадцать лет он был табунщиком и усмирял диких коней. Тогда он почувствовал, что он сильнее своих сверстников. Его полюбил старый шаман куренья Бургэт.

–Ты будешь необыкновенным человеком! – ястреболикий старик, на смуглом его лице с крючковатым носом горели острые, как полыхающая сера, глаза. – В тебе живет дух большого эзэна.¹⁰

Много дней шаман учил Бараса стрелять из взрослого лука. А когда его взяли на службу в тумэтский харул, шаман дал ему крепкий лук с роговыми накладками, саблю и кольчугу.

Он никогда не думал о смерти. Его убьют, если он не убьет. И Бабжи-Барас безжалостно отсекал руки и головы, мог увернуться от стрел с четырех сторон и пустить за это время сам четыре стрелы и попасть. О нем стали говорить, что он заговоренный, что его заговорил шаман… Вихрем, с ревом и визгом, сотрясая конями степь, они налетали на айлы и курени, как и отряды других куреней и удельных князьков. Сколько было крови и плача! Окружить, обложить, перебить мужчин, забрать пожитки и добро, угнать женщин и скот – вот основная цель. Чтобы желудок не был пустым, убей другого и насыться! Десять лет они с Мунко служили у тумэтов, стали андами.¹¹ Мунко был своим, но не предал… Никогда не предавай своих! За это – смерть. Всякая обида и смерть должна быть отплачены, а тот, кто не сдержал слово – не человек.

Своими были хори-тумэты. И когда старейшины родов Бальжин-хатан решили уходить за Онон, Бабжи-Барас примкнул к своим. Человеку может быть хорошо только со своими! Он был с воинами, которые прикрывали отходы от самой Халхи. Теперь хори-тумэтам придется плохо, не с кем торговать и обмениваться, все меньше оружия, нет железа и кузниц, одежда износилась. Надо идти в набег, за Онон, в Халху. Воинов еще много…

Послышались шаги, голоса Хонтоли и Тантяны. Братья со своими людьми приехали.

– Ахэ¹², мы привезли тела всех наших и оружие тумэтов, которых вы порубили. Нашли и поймали шесть коней, – поздоровавшись сказал крепкий и большеголовый увалень Хонтоли. Братья сняли с ремней оружие и прислонили по обе сотроны юрты. У них были обветренные коричневые лица и зеленоватые рысьи глаза.

– Подбросте в очаг аргал, -приказал Бабжи-Барас.

– Ахэ, теперь вы начальник войск всех куреней. Хатан велела назвать вас батаром,¹³ – радостно проговорил младший Тантяна, высокий с девичьими чертами лица, парень. Все подсели к коротконогому столику, поджав под себя ноги, и насыщались мясом из тэбшэ, темно-желтого корыта из березы. Если долго и основательно, обгрызали добела и обсасывали все кости. Наконец, Бабжи-Барас отложил в сторону нож, вытер руки о сапоги-гутулы и помял большими темными руками голову, стряхивая оцепенение.

– Отберите три сотни воинов, – проговорил он задумчиво. – Хамниганы больше к нам не сунутся. Мы пройдемся по айлам и куреням баргутов. Нам надо много коней, скота и оружия. Мы давно оторвались от ханов, не можем торговать с китайцами, нам скоро нечем будет прикрыть наготу… А до Байкала далеко…

Он оглядел братьев, затягивающих ремни тяжелых панцирей из бычьей кожи, и вздохнул.

– Идите.

Братья переглянулись и, взяв оружие, вышли.

Хонтоли с Тантяной будут правым и левым крылом большой стаи. В центре всегда будет он – Бабжи-Барас батор.

Десять уставших тумэт остановили взмыленных коней на берегу Онона, в густых зарослях тальника. Двое по дороге умерли от ран, у него отрублена кисть руки, и он истек кровью, проклиная Заговоренного Бараса.

– Старики рассказывают, что во времена Чингисхана никогда не бросали убитых и раненных. Хорошее было время. А теперь? – недовольно промолвил старый воин, снимая наплечники и кольчугу и блаженно растирая мышцы. Тело разбойника было испещрено шрамами и рубцами и от того казалось рябым.

– Когда это было, Дошхон-ахэ! – отмахнулся один из тумэтов и стал доставать из тулумов борсу¹⁴ и протягивать остальным.

– Было, было… Что нам борса, -ворчал старый разбойник. – Я чуял запах дыма. Тут недалеко должен быть новый айл. Надо бы там поживиться. Эй, Бэрхэ, когда отдохнут кони, поедешь со мной на запах. Надо высмотреть. Не нарваться бы на Заговоренного…

Перед рассветом тумэты обложили с четырех сторон одинокий в степи айл и с первыми лучами солнца ринулись с копьями на перевес к юртам. На лай собак и крик женщин выскочили восемь мужчин и сразу были зарублены и заколоты. Двое тумэтов бросили веревки с железными крючьями и с треском свалили юрту.

– Не надо, болваны! – закричали остальные, добивавшие подростка с луком. Трое тащили за волосы обезумевших и вопивших женщин, успевая срывать с них серьги и браслеты. Солнце поднялось над сопкой и залило все вокруг золотым сиянием.

– Поджигай! – заорал в суматохе старый разбойник.

– Что делать с людьми, Дошхон-ахэ? -спросил еще юнный белолицый воин. Он нашел где-то большой жба с кумысом и время от времени отпивал, морщась и смотря на зачадившие юрты и ласковое утреннее солнце. Длинные вывернутые девичьи ресницы юноши удивительно подрагивали.

– Кончайте всех! – распоряжался меднолицый старый разбойник. – Кончайте пока не прискакал Заговоренный со своими людьми. Гоните скот к Онону! Быстрее!

Молодой воин вскочил на коня и помчался собирать разбежавшихся коров и лошадей, заворачивать их в круг и сбивать в ошалелую кучу. Пламя над айлом загудело и вырвалось высоко в небо, затрещали и рухнули юрты. В дымном тумане тумэты, торопясь, набивали тулумы утварью, одеждой, серебряными и золотыми украшениями, приторачивали к седлам луки и колчаны убитых мужчин.

– Нечем поживиться. Бедные люди! – ворчал сутулый тумэт.

– Молчи! Скота нам хватит, одежды тоже, – бормотал Дошхон. – Хори-тумэты побили хамниган и решили, что можно кочевать айлами.

Дым окутал телеги, где скучились и завыли в предсмертной тоске женщины, плакали дети. Разбойники вскочили на коней и закружили вокруг телег, рубя людей саблями и закалывая острыми копьями.

В сумерках тумэты пригнали к Онону несколько косяков лошадей, коров и быков, взмыленный скот шумно вошел в реку, вода вспенилась. Разбойники стали спешно переправляться.

– Зачем нам возвращаться в Хухэ Хото? Не лучше ли остаться здесь! – прокричал, улыбаясь остальным, старый Дошхон.