Целую тонкую кожу под твоим правым глазом. Моргаешь, задевая мои губы длинными ресницами.

– Макс!

Я знаю, что ты имеешь в виду. От постоянного контакта со всякой дрянью, даже учитывая маску и робу, на коже у меня периодически появлялись то ожоги, то просто какие-то пятна. Как и у всех, впрочем, с кем я работал.

Отвечать нет никакого желания – не хочу видеть вину в твоих глазах.

В любом случае тебе надо поесть. Правда, я давно не кормлю тебя твердой пищей. Смеси покупать гораздо дешевле. И удобнее.

– Поставлю тебе капельницу, – отстраняюсь было, но ты вдруг почти отчаянно просишь:

– Стой!

– Что? – провожу ладонью по твоим растрепанным черным волосам.

– Не надо, – сглатываешь. – Потом. Лучше ложись.

– Ладно, – я киваю.

Стягиваю штаны, свитер и перебираюсь к стене – для удобства ухода ты всегда лежишь с краю.

– Надо будет сделать тебе массаж, – говорю это, забираясь под одеяло.

Я делал утром, но этого мало. Массаж нужен дважды в день.

– Позже, – говоришь это, когда я поворачиваю твою голову в свою сторону.

Прижимаюсь своим лбом к твоему и закрываю глаза. Провожу ладонью по твоей груди, забираюсь пальцами под футболку, добираясь до голой кожи. Ты худой настолько, что я могу пересчитать все ребра, просто проведя по ним пальцами.

Закусываю губу, чувствуя, как накатывает возбуждение. Я извращенец, знаю. Но я люблю тебя. И с этим сложно что-то поделать. Уверен, ты знаешь. Хоть я и никогда не говорил тебе об этом.

– Ты хочешь? – спрашиваешь тихо.

Молча киваю. Нет смысла отрицать очевидное.

– Я не против, – улыбаешься мне в губы. – Почему бы и нет. Если ты не устал.

– Я устал, – невольно возвращаю тебе улыбку. – Но у меня все равно стояк.

В ответ смеешься.

Но когда я откидываю одеяло, ты вздрагиваешь и закрываешь глаза.

– Ты красивый, – целую тебя в висок и поворачиваю твою голову так, чтобы ты смотрел прямо. – Очень.

Разглаживаю пальцами твои брови, целую в переносицу. Просяще приоткрываешь рот, я коротко целую твои губы и осторожно снимаю с тебя белье. Провожу ладонями по твоим бедрам, чувствуя гладкость прохладной кожи.

Подцепляю свою подушку, подкладываю тебе под спину. Не удержавшись, целую низ твоего живота.

Куда я положил смазку в прошлый раз?

– Она на стуле, – как всегда безошибочно угадываешь мои мысли. – Вместе с резинками.

– Я хочу без, – беру флакон и выдавливаю на пальцы прозрачный гель. – Хочу кончить в тебя.

– Потом будешь отмывать меня целый час. А утром вставать, – поджимаешь губы. Но на щеках у тебя алые пятна румянца.

Разумеется, ты прав.

– Ладно, – нехотя соглашаюсь. – Как скажешь.

Раздвигаю твои ноги, проскальзываю пальцами между ягодиц. Проникнуть не тяжело. К тому же ты все равно не ощущаешь ни боли, ни удовольствия.

Растягиваю тебя быстро, скорее, больше просто смазываю. Дотягиваюсь до презервативов, разрываю упаковку, приспускаю трусы и раскатываю резинку по члену.

Молча смотришь на это, закусив губу. Зачем-то накрываю твой вялый член ладонью, хотя и знаю, что в этом нет никакого смысла.

– Не надо, – я скорее вижу, как ты говоришь это, чем слышу.

Нависаю над тобой и толкаюсь, помогая себе рукой. Внутри ты горячий, скользкий от смазки – ее я не пожалел.

Чертова резинка.

Двигаюсь медленно, чувствуя, как по телу волнами разливается удовольствие. Беспорядочно целую твои плечи, шею, лицо, шепчу что-то о том, какой ты узкий и как охуенно быть в тебе.

– Хотел бы и я… – дыхание у тебя прерывается, – чувствовать.

Из уголков глаз по вискам у тебя катятся слезы.

Последнее слово отдается болью где-то в солнечном сплетении. Эта боль словно распространяется под кожей, раздирает изнутри.

Обхватываю тебя обеими руками, притискиваю к себе так тесно, что больно самому, и надорвано хриплю, толкаясь в твое тело:

– Я обнимаю тебя, видишь? Я в тебе. Просто думай об этом.

Целую тебя грубо, неровно. Пытаешься отвечать мне. Всхлипываешь.

Ожесточенно трахаю тебя, пытаясь не думать, что ты никогда не сможешь почувствовать того же, что и я. Что больше никогда…

Кончая, я чувствую, как щиплет в глазах.

– Пожалуйста… – шепчешь рвано, – пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

И я снова целую тебя в губы, чувствую железистый привкус во рту – кто-то из нас чересчур сильно стиснул зубы, кусая.

Скорее всего, это был я. А может, оба.

Губы саднит.

Утыкаюсь лицом в твою шею и зажмуриваюсь, чувствуя, как по телу расползается слабость.

Хочется закурить. Но двигаться не хочется больше. Тебе все равно не тяжело. Ты не чувствуешь мой вес.

Так хорошо в тебе.

– Если ты убьешь меня, никто не узнает, – говоришь негромко. – Нужно всего лишь зажать мне рот и нос. Это будет легко. Их не интересуют смерти инвалидов.

Это я знаю и без тебя.

Другой вопрос, что ты никогда этого не озвучивал.

– Зачем ты так? – меня не хватает на раздражение. Да и не на что тут злиться. Я просто вдыхаю запах твоей кожи и думаю о том, что мог бы пролежать так всю свою жизнь.

Жаль, что я так и не скажу тебе самого главного.

Тупая романтика.

– Я мучаюсь, ты тоже, – я чувствую твое хриплое дыхание. Наверное, тебе тяжело дышать из-за того, что я все еще лежу сверху.

Приподнимаюсь, заглядываю тебе в лицо. Глаза на мокром месте, влажные дорожки на висках так и не высохли. Стираю их большим пальцем и скатываюсь набок.

– Я сделаю это, – говорю это, глядя в потолок. – Но тогда, когда больше не смогу быть с тобой.

– Этот завод убьет тебя через пять лет, – кажется, ты злишься. Улыбаюсь, гладя твою безвольную руку. Плевать, что ты этого даже не видишь.

– Значит, у тебя еще пять лет в запасе, – говорю это легко. – У нас.

– Макс, – зовешь через паузу.

– Чего? – интересуюсь, стягивая с члена презерватив. Завязываю его и, перегнувшись через тебя, кладу у кровати. Заодно достаю из кармана штанов сигареты и зажигалку.

– Я тебя люблю. Ты знаешь?

Мне кажется, что слова впиваются под кожу. Горло пережимает.

Откидываюсь на подушку и закуриваю. Пальцы дрожат.

Как ты можешь меня любить, если это я виноват?

– Макс, – кажется, горло перехватило не у одного меня.

– Чего? – судорожно затягиваюсь.

– Ты меня слышал? Посмотри на меня.

– Я слышал, – поворачиваюсь, приподнимаюсь на локте так, чтобы ты меня видел.

– И что? – выговариваешь одними губами.

– Я тебя одену, – зажимаю сигарету между губами и встаю.

Твои трусы лежат в ногах. Там, куда я их бросил. Надеваю их на тебя. Поправляю задранную футболку. Убираю из-под твоей спины подушку – наволочка в пятнах от смазки. Переворачиваю ее другой стороной. Сменю завтра.

Закрываю смазку, кладу на прежнее место.

– Дай затянуться, – просишь.

Подношу сигарету к твоим губам. Затягиваешься, закрыв глаза, выпускаешь дым через нос.

Больше мы не говорим. Ни когда я делаю тебе массаж, ни когда ставлю капельницу.

И только когда я гашу на ночь свет и забираюсь на свою сторону кровати, ты спрашиваешь:

– Тогда почему ты со мной?

В ответ я беру тебя за руку.

– Все равно, – рвано втягиваешь воздух. – Я все равно…

– Спи, – я стискиваю твою ледяную безвольную руку. – Мне завтра вставать.

Ты замолкаешь.

А я до утра грею твои пальцы в ладони и слушаю твое ровное, совсем не сонное дыхание.