Боксерский клуб. Этот клуб они с Андреем основали вдвоем. Андрей в земле. И доля приносящего клубом капитала идет жене Андрея и его сыну. Все по-честному. Как и должно быть.

Местный управляющий – бывший боксер и промоутер. Олег. Его полтинник отражался на грузном теле, а два чемпионских пояса оставили шрамы и ломаный нос на лице. Олег говорил быстрее, чем думал. Михаил всегда списывал это на спорт. Но иногда это помогало быстрее понять ситуационную суть, чем дождаться обдуманных ответов.

– Нет! – произнес Олег. – Сначала да, потом два раза нет. Я ничего не пропустил и понял все правильно… – Он дергал перчатки, висящие на стене.

Михаил рассматривал фотографии известных боксеров так, словно видел их впервые. Черно- белые фото, цветные… Лица боксеров похожи: сломанные носы, рассечения. Неподвластны изменению временем. Все то же самое: те же удары, те же травмы.

– …Все было скреплено договорами, и мы обнялись, как в клинче, но потом звонок, как гонг с текстом о непреодолимых проблемах. В следующем раунде переговоров появился их представитель и заявил со всей ответственностью (хотя и не весит столько): «Контракт расторгнут». Невовремя заявлено о нашей неготовности разместить больше пяти сотен зрителей. К нам потеряли интерес.

– Бои пройдут в Богатыре, – сделал вывод Михаил.

– Да, там…

Михаил встал и три раза ударил в гонг, стоящий на столе управляющего.

В посещении офисов и строек он не видел смысла. Решил ограничиться телефонными звонками. Информация неутешительная. Почти везде возникли проблемы. На разных уровнях Михаил терял деньги и позиции. Простоял слишком долго груз с Мадагаскарским тиком в портах. Из-за задержек на таможне просрочена партия товаров. Везде неоспоримым фактором потерь являлось время. То есть то, из чего он делал фактически культ, и то, что помогало ему всегда находиться на вершине успеха, теперь разрушало его ликвид.

Михаил взглянул на старенькие Rado на своей руке и улыбнулся. Время прогулки.

Вечер ложился на плечи, словно шелком рубашка, оттеняя районы мегаполиса, силуэтами деревьев парка. Два огромных дога бегали вокруг него. Их морды, напоминающие денежные саквояжи из прошлой жизни, раскрывались для громкого лая. Они периодически садились перед Михаилом и заглядывали в его глаза, словно понимали суть проблемы. Он трепал их за уши и шел дальше, лишая собак игры.

«Время! Так много сегодня сказано о нем с самого утра. Кто начал эту лихорадочную гонку со временем? Нетронутый или девиз отца? Может, оба одновременно?»

Выкурив сигарету, вдохнув еще раз свежий воздух и получив пару ударов хвостом одной из заигравшихся собак, Михаил отправился искать Нетронутого.

*

Они сидели друг напротив друга. Приватная комната казино. Нетронутый по-прежнему был несвеж. Да, он сменил костюм и неряшливость прически, а пробивающийся запах пота – на терпкий одеколон. Глаза говорили о том, что он все это время провел в казино и в алкогольном дурмане.

– Да, я видел Тима, – ответил он на вопрос Михаила, почему-то прячась от света лампы. – Он утопает в лучах славы, пестрит на обложках журналов. Нерядовое событие – переход в этот класс… Нетронутый залпом выпил бокал коньяка, и смотрел на содержимое бутылки, купленной Михаилом. – Я видел его всего один миг. Он выходил из лимузина в окружении четырех длинноногих красавиц возле входа в «Континенталь». Меня даже не подпустили туда. Но Тим заметил меня и, повернувшись, крикнул: «Доли секунд, доли… они на самом деле бесценны!»

Михаил, плеснув себе коньяка, выпил и поморщился, словно почувствовал червоточины дерева дубовых бочек, в которых настаивался напиток.

– Но, что странно, я уже собрался уходить, когда толпа папарацци рассеялась, возле меня оказалась женщина в траурном одеянии. Она произнесла фразу, которая до сих пор стоит громом у меня в ушах, – Нетронутый залпом выпил на треть наполненный бокал. – «Только падший человек может глумиться в момент скорби по собственной матери…». Я не до конца понимаю смысл сказанного, но…

– Он очевиден! – произнес Михаил, вставая и покидая приват-комнату.

Нетронутый лежал на влажном мраморе перед входом в казино. Руки нелепо раскинуты по сторонам так, словно человек пытался собрать рассыпанные вокруг него фишки. Один глаз вытек. Второй, приоткрывшись, смотрел на Михаила. Подбежавший сзади работник казино выдохнул с сожалением:

– Я пытался схватить его, когда… Он стоял на подоконнике! Не хватило каких-то долей секунд, моя рука провалилась в пустоту именно там, где была мгновенье назад его нога.

Михаила передернуло от увиденного или услышанного. Но он не помнил, чтобы такие вещи происходили с ним после крещения. Крещение – обряд посвящения, ритуал скрепления кровью человека и организации.

«Теперь ты действительно не тронут после касания смерти!»

Волосы Нетронутого перебирал ветер. А чья-то заботливая рука прикрыла полуоткрытый глаз.

Впервые Михаил не поехал к семье. Впервые за много лет. Он даже не смог произнести что-то вразумительное в телефон. Сказать, почему он так занят.

Он поехал в тир. Парни подносили заряженное оружие – пистолеты разных модификаций и систем. Он стрелял до одурения. Между десятком обойм – стакан виски. Это продолжалось недолго – полтора часа. Затем он упал в кресло. Очнулся от легких укусов руки Мартином – одним из пары догов. Два брата, а как по-разному чувствуют состояние хозяина. Один, несмотря ни на что, зовет играть. Говард пребывает в меланхолии вместе со своим хозяином.

Раздались звонки о проблемах в ночном клубе. Масштаб и причины неизвестны. Если что-то не говорилось по телефону, то было очевидным – ситуация нестандартная. Михаил, распрямив тело, встал и пошел к выходу. Сквозь морозный воздух – к машине. Сквозь жаждущих развлечений в ночном клубе – в здание. Сквозь пеструю толпу – в кабинет. Сквозь потоки воздуха, нагнетаемого вентилятором, – к Нате.

Ее голова покоилась на столе. Ручка, зажатая в тонкой руке, воткнута в бумагу. Волосы беспорядочно раскиданы. Ни капли крови. Ни капли жалости в Михаиле. Интерес – почему?

Он нашел ее в одной из компаний, промышляющих мутными сделками с недвижимостью. Она играла роль подставного лица, и ее карьера – а с ней и яркая псевдоделовая жизнь – вот-вот должны были оборваться. Михаил прочел это и смог спасти Нату. Он, разглядев ее интеллектуальные прорывы и деловую хватку, направил их в нужное ему русло. И получил перспективного управляющего клубом. Доверие Ната оправдала. Генерируемая прибыль была стабильна.

Михаил вытащил листок бумаги из-под головы Наты. Это был отчет. На другой стороне текст:

«Я доигралась. Даже в несложных играх необходимо время для отдыха. Я беру тайм-аут».

– Сломана шея, – проговорил доктор.– Никаких гематом и подтеков.

Михаил кивнул. С доктором рассчитались. Он был профессионал – хранил молчание и клятву Гиппократа.

Две смерти кряду. Смерть. Давно она не подходила так близко к нему. Были времена, когда они шли рука об руку. Прыгая с ней, друг через друга, как в детстве играя в чехарду.

Что произошло? Неужели пришло время?

Даже сейчас, глядя на мрачный силуэт заброшенной церкви, возле которой кружили вороны, он помнил запах воска и всхлипывания женщин во время поминального обряда. С того самого момента он не переступал пороги храмов.

Михаил не знал, что привело его сюда. Смерть отца? Или надежда найти покаяние перед чем-то грядущим и необъяснимым? Покосившиеся, изъеденные временем кресты и надгробья магически светились в лунном свете. Хруст веток под ногами охраны перекрикивался с карканьем воронов.

– Она приходит за тобой, не выкашивая окружения, – так говорил вышестоящий в иерархии, философствуя на тему задержек на этом свете.

Но эти две смерти казались Михаилу сигналом, предупреждением что ли. Почему так? Почему не сразу? Зачем бесполезное спряжение на тему времени?

Узнать о том, что время стало для Михаила чем-то идеализированным, не было проблемой. Он давал об этом понять всем: партнерам, посредникам, подчиненным.