После субботних походов в кино, сидя за вечерним чаем, я обращал внимание на входящих и выходящих из кафе женщин. Некоторые из них смотрели на меня. Пару раз я затевал разговоры на взаимно не интересные темы, мы сидели некоторое время, занимаясь оценкой. Потом желали друг другу «доброй ночи» и прощались.

В тот период моей жизни я стал значительно больше уделять времени бегу. Лето было умеренно сухим теплым, так что после 6 часов вечера я ежедневно выходил на тропу. Другие бегают под музыку или под разговоры между собой – я люблю бегать сам по себе.

Однажды на тропе я пересекся с женщиной, которую видел почти что каждый день в поезде по пути на работу. Она явно была разведенкой – от нее так и пахло на весь вагон свободой от семейных уз. Если в поезде мы едва кивали друг другу, то здесь все случилось иначе. Я сказал ей, что теперь понимаю откуда у нее такой глубокий загар и такой исключительной стройности ноги. Она полу безразлично улыбнулась. Мы бежали вместе какое-то время молча, потом я предложил ей встретиться, но не набегу.

Мы стали с ней встречаться не только в поезде, но и после работы-в Манхаттане. Она была каким-то редактором глянцевого журнала женского направления.

Через 2 месяца, после очередного забега мы решили пойти в душ вместе. Для нас обоих это было определенным шагом: она не была с мужчинами после развода – больше 3-х лет назад, а у меня не было никого с того самого первого апреля.

Оказаться в душе с полузнакомой бегуньей среднего возраста размера номер 2 встряхнуло меня значительно. Не то чтобы я краснел или забывал, зачем у меня в руках мыло, а просто смотрел и трогал женское тело, к которому у меня не было ничего, кроме любопытства с примесью легкой похоти. Жаклин, или по-простому Джеки, дала мне намылить себя, тихо положив руки на мои плечи. Мы молчали и просто напряженно мылись.

Первое, что я сказал еи, было, что ее ниже-пояса зона совсем заброшена, уж не от любви ли к художнику Курбе. Она рассмеялась и сказала, что такое извинение намного эстетичнее, чем те, что у нее на уме.

Видно, я ее недостаточно впечатлил как мужчина, или она ждала чего-то особенного, но вышла она из душа сразу, как только закончила омовения. Меня это задело, я догнал ее на пути из ванной и обнял сзади. На ней уже была длинная футболка одетая на голое тело, на мне – только капли воды. Она повернулась ко мне и поставила одну ногу на радиатор отопления. Я тронул ее раздвинутые губы и был абсолютно готов к восхождению. Джеки взяла меня, как старого друга и подсадила в нужное место. У нее была маленькая спортивная грудка с большими, как изюминки, сосками, тугая и бархатная на ощупь. Мне пришлось чуть наклонить голову чтобы взять одну из них почти полностью в рот. Джеки играла в «Малую волну». это когда один из двоих толкает другого короткими волнами.

Я читал, что такую технику используют одинокие мужчины – отъявленные мастурбанты, подкладывая под себя кусок парной говяжей печенки. Это позволяет быстро «кончить» и вкусно поесть потом.

Джеки была на удивление тесной и упругой. Большой перерыв в сексе был для нас обоих непростым испытанием: выбранная позиция не девала нужной для первого раза телесной близости, мы никогда по-настоящему не целовались и не трогали друг друга до того и не представляли, что мы скажем сразу после. Был только один плюс – мы не были так уж молоды, и, чтобы не произошло в последствие, не могло нам навредить.

Все эти мысли проявлялись в моем сознании в то же самое время, когда тонкий, но сильный звук приходящего ко мне оргазма подсказал поменять позу на более прозаичную – я развернул девушку к себе спиной и подтолкнул к ступеньке в ванную. Теперь она стояла, как купальщица с картины Сенеки – загорелая, перегнувшаяся пополам, но без полотенца. Я торопился войти и, может быть, ворвался и растолкал что-то сильнее, чем следовало. Ее рука прижимала мое бедро с неженской силой. Это только придавало уверенности и колорита. Я держал ее за низ плоского живота и думал: «Как в академической двойке».

Через пару минут она забилась, как крупная рыба – большими и сильными толчками, а я все не мог остановиться и не менял темпа. К моему удивлению она сразу включилась в новое восхождение на полном ходу, слава Богу, мы приехали одновременно на этот раз и сошли на одной станции.

Я стал бывать у нее дома 3—4 раза в неделю. У нас были странные отношения, если это можно было так назвать.

Она читала горы литературы, связанной с ее работой. При этом я говорил ей что-то свое, она реагировала по теме, но не слишком многословно. Иногда я готовил еду, пока она печатала что-то. Пожалуй, единственное время, когда я видел ее лицо, за исключением постели, было во время обедов.

Она ела довольно красиво и ловко. Было видно хорошее воспитание в ее семье, практикуемое несколько поколений назад. Она хвалила мою готовку, и после финального стакана вина залезала ко мне на колени. Каждый раз, когда такое происходило, я был тронут и смущен. Ее сильные мягкие руки с короткими полированными ногтями бороздили мое ближнее подрубашье и ворошили волосы. Я пытался отвечать ее ласкам, но чувствовал себя не очень в своей тарелке: мое знание языка не позволяло быть естественным для ситуации, я боялся сказать несуразность и поэтому больше молчал. Джеки или понимала это или видела все по-своему. Так или иначе – ее это устраивало. Она тянула меня со стула на ковер на полу или на узенький диванчик, драпированный замшей лет 200 назад. Или отпускала заниматься приготовлением чая и мытьем посуды – все зависело от партии.

Я обманывался с посудой пару раз. На самом деле руки в резиновых перчатках абсолютно не давали возможности сопротивляться насильственному раздеванию. Она стягивала с меня брюки и белье, задирала рубашку и трогала меня. Я старался не улыбаться. Это было не просто раздевание, как прелюдия к сексу – это был профессиональный обыск. Иногда она искала на мне необработанные алмазы, как доказательства наличия природных ресурсов моей страны, иногда это были образцы синтетических наркотиков, позволявших увеличивать человеческую силу в десятки раз – разрывать пасти львам и медведям и запрыгивать без разбега на 4 этаж.

Все это бывало спрятано в районе моей мошонки, но почему-то сразу не бросалось в глаза. Я терпеливо ждал. Мой орган был подельником не совершенного преступления и допрашивался первым. Ласка и обещание быть прощенным в случае добровольного признания доводили его до экстатического состояния, согласного подписать любой протокол и пойти на любую инфильтрацию в ряды противника.

Как выходец из восточной Европы я был небольшим любителем орального секса. Теперь могу сказать – почему. Все, что случалось в этом плане со мной до знакомства с Джеки, было, в лучшем случае, слабой пародией на настоящий процесс. Помню как однажды, уставшие от очередной сессии, мы лежали на спине. На моем животе стояла миска с черешнями на черенках. Восхищаясь ее мастерством, я спросил, как она это делает языком, что для меня все небо в овчинку сжимается. Она посмотрела на меня, как на младшего брата по разуму, отломила ягодку с черенком и положила себе в рот. Что-то поделала там и достала изо рта веточку, завязанную на двойной узел. Владение языком было ее очевидное форте.

В один из пятничных вечеров я приехал к Джеки с тем, что бы вместе выйти на беговую тропу, а потом провести вечер и, если обстоятельства и желания позволят, то и следующее утро.

Сейчас, думая задним умом, я сожалею, что предварительно не позвонил ей по телефону, а приехал незвано. Поднявшись в ее квартиру я нашел ее в компании молодой женщины довольно громкой и по-хозяйски бесцеремонной. Джеки представила ее мне, скорее механическим голосом, мол, это моя Диана, приехала из города провести со мной выходные, но так некстати – у меня дикое количество работы: нужно начать и кончить до понедельника…

Диана посмотрела на меня изучающе и сказала, что если родная мать так занята, что не может уделить единственной дочке времени, то может быть ее друг мог бы развлечь ее – не ехать же ей назад в этот жаркий Манхаттан, не солоно нахлебавшись. Джеки просительно посмотрела в мою сторону, но ничего не сказала. Я, конечно, предложил свои услуги, и мы договорились, что завтра утром я заеду за ней, и мы пойдем играть в теннис.