Б. прочитал роман А. и решил попробовать. И попробовал.

В. прочитал роман Б. и понял, что эта работа по нему. Так оно и оказалось.

Г. прочитал роман В. и подумал: "А почему бы и не…" И подумал правильно.

Д. прочитал роман Г. и тут же сел за письменный стол.

Е. прочитал роман Д., и его немедленно осенило, что на роду ему написано быть писателем. И оказался прав.

Ж. прочитал роман Е. и решил, что такой же написать несложно. Что он и сделал.

З. прочитал роман Ж. и понял, что он может написать не хуже. Так он стал писателем.

И. прочитал роман З. и отчетливо осознал, что может написать лучше. Так И. вошел в литературу.

К. прочитал роман И. и тут же понял, что если таких публикуют, то уж его должны опубликовать тем более. Так оно и получилось.

Л. прочитал роман К. и сказал себе, что хуже написать просто невозможно. Вскоре он уже вовсю кропал.

М. прочитал роман Л. и ужаснулся. "Если не я, то кто?" – спросил он сам себя и достал стопку бумаги.

К. прочитал роман М. и решил спасти литературу. Через месяц его первая рукопись уже была готова.

.........................................................

А. прочитал роман Я…

Писатели Вольтер, Дидро и Руссо разбудили от нечего делать Великую Французскую революцию.

Та, не будь дурой, взяла и разбудила Наполеона Бонапарта.

Наполеон от этого так озверел, что принялся будить всех подряд. Но разбудил в итоге лишь декабристов.

Мучаясь непроходящей бессонницей, декабристы вышли на Сенатскую площадь, чтобы разбудить весь русский народ. Но вместо народа проснулся один Герцен.

Герцен звезданул как следует в "Колокол" и разбудил прогрессивную русскую интеллигенцию. А заодно и жену Карла Маркса, которая, чтобы не было так обидно, растолкала мужа и его друга Энгельса.

Бодрствующими призраками те принялись рыскать по Европе в тщетных попытках хоть кого бы еще там разбудить, но не преуспели, в сердцах плюнули и вместе с прогрессивной русской интеллигенцией принялись тормошить Ленина.

Ленин оглядел критическим взором уныло сопящую рядом Надежду Константиновну и попытался растолкать Мировую революцию. Однако та дрыхла без задних ног, и Ленину пришлось довольствоваться Великой Октябрьской.

Великая Октябрьская громкими криками и призывами долго не давала спокойно уснуть никому, выдернула из феодального сна Среднюю Азию, взбудоражила китайцев, вьетнамцев, кубинцев и половину корейцев, размахивая деньгами, возбуждала угнетенных арабов и африканцев и старалась отучить от буржуазной привычки спать Восточную Европу, пока однажды вдруг сама от старости не впала в летаргический сон, успев напоследок проскрипеть что-то невразумительное в ухо депутату от блока коммунистов и беспартийных Х. Тот какое-то время носился с этим невразумительным в надежде хотя бы жестами донести до однопартийцев и беспартийцев, но никто его не понял, в результате чего советская власть по-быстрому окочурилась, вяло занялись и тут же потухли два путча, в России вновь утвердился капитализм с привычным разбойничьим уклоном и истовой верой в царя-батюшку, воспряло православие, из чиновничества вылупилось новой дворянство, Средняя Азия, оставшись без присмотра, с облегчением вернулась к прежним порядкам, китайцы и вьетнамцы стали наверстывать упущенное, арабы и африканцы принялись искать других спонсоров, и лишь кубинцы и половина корейцев что-то возбудительное по-прежнему хотят издали сказать, но так тихо, что никого разбудить уже не могут.

Мир вроде бы чуть успокоился. Надолго ли?

Прозаик Я. творил исключительно романы, в чем и преуспел.

Поэт А. сочинял только стихи и был вне конкуренции.

Критик О., будучи не в состоянии толком написать ни того, ни другого, пристально следил за ними обоими и при всяком удобном случае их учил. Прозаику Я. он советовал немедленно бросить свои романы и заняться поэзией, а поэта А. настойчиво склонял к широкоформатной прозе. Те долго сопротивлялись, но в конце концов решили попробовать. Вскоре романами бывшего поэта А. стал зачитываться весь мир, а стихи бывшего прозаика Я. в школах учили наизусть.

В результате критик О. тихо удавился.

Почему-то принято считать, что писатели – народ исключительно развратный, только и помышляющий о том, как бы что-нибудь учинить этакое, нарушающее все нормы человеческой морали.

За всех говорить не станем, но вот советский писатель Ы. этому расхожему мнению совершенно не соответствовал. Откуда он такой взялся – вопрос другой: одни говорили – "облучение", другие – "спасибо Мичурину", третьи позднее про инопланетян что-то робко пытались; но факт есть факт – он не пил, не курил, слов плохих отродясь не употреблял, а к каждой женщине относился как к товарищу, сестре или матери, не более. И никаких мыслей гадких ему тоже в голову не приходило. Про него даже ходила легенда, что однажды он упал в обморок, услышав по телевизору слово "дурак", сказанное вполне к месту, после чего к выбору передач начал относиться с особой тщательностью. Одним словом, ангелоподобный был человек.

И произведения он писал сплошь благостные, где борьба отличного с хорошим приводила в итоге к победе самого восхитительного. Все персонажи его произведений были с точки зрения нравственности идеальны, а если и случалась с ними какая неприятная оказия, навроде плевка мимо урны или несколько повышенного тона при мысленном споре с женой, то они долго потом страдали, мучались угрызениями совести и обязательно каялись друг другу, чтобы вместе с друзьями и соратниками найти в себе тот исходный недостаток, который довел их до жизни такой. Очень увлекательное было чтение, особенно для старых дев, давно уже не покидающих свою жилплощадь, и романтически настроенных молодых людей с подсознательным стремлением к кровосмесительству и отцеубийству.

Думается, нет смысла говорить о том, что критикой Ы. всегда был обласкан, потому как советское общество и люди представали в его произведениях именно такими, какими и были некогда задуманы. Иногда, правда, его укоряли за невнимание к насущным проблемам классовой борьбы, но укоряли не слишком настойчиво, так как прекрасно понимали, что о классовой борьбе любой писатель напишет, стоит только свистнуть, а вот другого такого, как Ы., попробуй найди. Обыщешься. Настоящий человек коммунистического завтра. А то и послезавтра.

Все бы было ничего, да только вот не очень жизнеспособной особью Ы. оказался. Не смог перенести, когда в работе В.И.Ленина случайно обнаружил слово "говно". Распереживался и помер. А ведь сколько полезного и поучительного мог еще написать, не загляни сдуру в партийного классика!

Писатель А. вышел как-то из подъезда собственного дома и случайно глянул на сильно подпорченный дымом близлежащего завода закат.

"Ё-моё, – внезапно подумал он, – экология", – чем и определил содержание собственного творчества на все оставшиеся ему годы.

Писатель Б., напротив, зашёл в собственный подъезд и наткнулся там на взасос обнимающуюся парочку.

"Во, – сразу определил Б., – секс", – что и стало основной темой всех его последующих произведений.

Спустя примерно час на эту же парочку наткнулся и критик В., но подумал он другое, так как обнималась с неизвестным типом его собственная жена.

"Так, – скорбно подумал он, – аморальщина". Слово это на долгие годы и стало для его критических выступлений ключевым.

– Тоска, – прошептал однажды писатель Г., увидев утром свое помятое лицо в зеркале. Никаких других ассоциаций у читателей теперь его произведения не вызывали.