– Это что за монстр такой… – пробормотал Илюшин.

– Не обязательно монстр. Знал куда бить, меня выключил с одного удара.

– А сюда мы как попали?

Бабкин вылез наружу, не ответив, и пошел вокруг, разглядывая землю. Возле заднего колеса остановился, достал телефон.

– На машине привез, – сообщил он, вернувшись в салон. – Вокруг следы шин. Я сфотографировал отпечаток протектора, правда, не слишком разборчивый.

Они посидели молча, глядя на безлюдную Камышовку.

– Ты понимаешь, что все это означает? – спросил Макар.

Сергей понимал. Кто-то в деревне очень не хотел, чтобы они оставались и вели расследование.

– Кто это мог быть? Из тех, с кем мы беседовали?

– Охотник, – не раздумывая сказал Бабкин. – Он здесь единственный такой здоровый лось. Не представляю, чтобы меня с одного удара вырубил, например, Красильщиков.

– Может, и зря не представляешь… Ладно, двигаем.

– Куда?

– К терему, естественно, – удивленно отозвался Илюшин. – Какие у нас еще варианты?

Сергей про себя усмехнулся. Если тот, кто напал на них, и в самом деле рассчитывал, что, испугавшись, они сбегут в Москву, он крупно просчитался. Макар пришел в бешенство. Теперь его нипочем не выгнать из Камышовки.

Илюшин подался вперед:

– Смотри, Красильщиков вернулся. Его «Тойота» перед воротами торчит. Поехали! У меня к нему накопились вопросы.

– Где вы были? – без предисловий спросил Макар, едва войдя в комнату.

Красильщиков открыл было рот, чтобы возмутиться бесцеремонностью, но тут же и закрыл. Люди, ввалившиеся в его дом, разительно отличались от тех, что были здесь утром.

– Что случилось? – Он с ужасом рассматривал их грязную одежду и бледные лица. – Вы что, дрались?

– Кто-то доступно дал понять, что нам здесь не рады.

– Как? Что?..

Бабкин ушел в самый темный угол, сел на пол и с облегчением привалился к стене. Здесь было тепло, сухо и свет не резал глаза. Красильщиков проводил его ошарашенным взглядом.

– Где вы были последние два часа? – повторил Илюшин. – Что за срочность такая заставила вас уехать, когда речь идет о вашей жизни? Вы же в тюрьму рветесь, я правильно понял?

Красильщиков выпрямился. Сумасшедший или нет, но держался он с достоинством; это вынужден был признать даже Макар, который был вне себя от ярости.

– Я не рвусь в тюрьму, – суховато ответил Красильщиков. – Но жить так, словно ничего не произошло, мне не под силу. Если хотите, считайте меня слабаком. Уезжал я, потому что мне позвонил один человек, с которым мы списывались прежде. Он гостит в селе неподалеку от нас, вскоре возвращается домой. Печной мастер. Мне необходимо было посоветоваться с ним по поводу дымохода на втором этаже. Понимаете, там непростая конструкция, сейчас так не кладут печи, и нужен был специалист, который…

Илюшин слушал с возрастающим недоумением.

– Вы ездили к печнику? – переспросил он.

– Уникальному печнику, – подчеркнул Красильщиков. – Сам он с Севера, наведывается сюда очень редко, и это был единственный шанс. Договорились, что завтра он придет в гости. Будет разбираться, что не так. Теперь вы расскажете, что с вами произошло?

– У тебя судьба решается, а ты дымоход чинишь, – буркнул из угла Бабкин. У него болела голова, и он мучился от осознания, что их с Макаром едва не укокошил тихий деревенский житель.

– Так что случилось? – снова настойчиво спросил Андрей Михайлович.

Макар вздохнул.

– Рабочая версия: кто-то пришел сюда и прочел оставленную вами записку. Дождался, пока мы зайдем в избу, оглушил нас обоих и бросил возле нашей же машины.

Красильщиков перевел недоверчивый взгляд на Бабкина:

– Это правда?

– Я бы в жизни такого не выдумал, – буркнул тот. – А твой печник подтвердит, что ты был с ним последние два часа?

– И печник, и вся семья, у которой он гостит… Но я все-таки не могу понять… Напали, ударили… Вас же надо немедленно к врачу! – Красильщиков вскочил. – Я отвезу, в райцентре есть хороший доктор, мы с ним давно…

– Андрей Михайлович!

Красильщиков осекся.

– Успокойтесь вы, ради бога. Доктор пока не требуется.

Илюшин стащил с себя испачканное пальто и, осмотревшись, положил на пол. Джинсы оказались сухими. Не то чтобы он чувствовал себя неловко, оставшись в одних трусах и свитере, но его поведение сконфузило бы присутствующих. Макар представил шокированного Бабкина и слегка развеселился.

Однако в глубине души он был не только взбешен из-за случившегося, но и обескуражен. Больше всего ошеломляла не то дерзость, не то глупость нападавшего, который, по-видимому, не предполагал, что его жертвы могут запустить машину полицейского расследования. «Или оно его не пугало», – сказал себе Илюшин. Он испытующе посмотрел на хозяина дома.

В углу, где приходил в себя Бабкин, ему почудилось шевеление. За десять лет они научились понимать друг друга без слов; Сергей догадался, что за подозрение тревожит его напарника, и отрицательно качнул головой. «Не он». – «Почему?» – так же молча спросил Илюшин. Сергей показал ладонью десять сантиметров над полом. «Рост».

Словно иллюстрируя их разговор, Красильщиков поднялся, и Макар убедился, что Бабкин прав. «Метр семьдесят, может, чуть выше. Чтобы ударить Серегу по голове, ему пришлось бы подпрыгнуть».

– Я все-таки настаиваю на обследовании…

– Кто, по-вашему, мог на нас напасть? – спросил Илюшин, будто не слыша его.

– Григорий Возняк. – Красильщиков, как и Бабкин, не задумался ни на секунду. – Силища у него огромная. Я видел, как он тащил по земле лосиную тушу килограммов на четыреста.

– У него есть причины, чтобы защищать вас?

– Ни одной. Он будет счастлив, если я навсегда исчезну.

– А какие у него отношения с Бакшаевыми?

– Про Веру ничего не знаю. С Надеждой общается так же, как со всеми. Единственный, кто его здесь на дух не переносит, кроме меня, – это Худякова.

– Нина Ивановна?

– Да. У них счеты с давних лет. Здесь ведь как обычно бывает: поссорятся люди из-за ерунды и годами не разговаривают.

– В Камышовке есть еще взрослые мужчины кроме Возняка? – подал голос Сергей.

– Шестеро. Но они сильно пьющие…

Бабкин переписал фамилии и адреса пьющих. Оказалось, что с тремя из них они сегодня виделись, и он мысленно вычеркнул каждого. Представить, что кто-то из этих трясущихся пьянчужек расправился с ними в доме, было невозможно.

За окном начало смеркаться. День утекал, как молоко из треснувшей банки. Сергей позвонил жене и предупредил, что сегодня не вернется в Москву.

– Ничего не понимаю, – бормотал хозяин. – Если Возняк, то зачем ему… Это что же получается, он тело Бакшаевой выкопал?..

Однако, несмотря на его неподдельную озабоченность, несмотря на то что Красильщиков определенно взгромоздил на себя часть вины за случившееся, Макар улавливал исходящие от него токи слабого удовлетворения. Он едва не списал это на антипатию. Невзлюбил человек тех, кого сам же и позвал на помощь, бывает. Как вдруг сообразил: тот просто-напросто радуется, что появилось косвенное подтверждение его рассказа.

– Михалыч! – позвал из угла Бабкин. – Лучше вот что нам скажи: ты голоса слышишь?

– Какие голоса?

– Он спрашивает, не бывает ли у вас слуховых галлюцинаций, – перевел Макар.

– Боже упаси! С чего вы взяли?

– А зрительные?

– Зрительные?

– Вам не случалось видеть объекты, которых не замечали другие?

– Вы надо мной издеваетесь?

Бабкин удовлетворенно ухнул и привалился к стене.

– А они вас, оказывается, очень любят, – задумчиво сказал Макар.

– Кто?

– Местные.

– Да бросьте! – Красильщиков махнул рукой. – Любят, тоже мне… В глаза, может, и любят, а за спиной кукиши крутят. Едва отвернулся, стащили станину от швейной машинки, под навесом сохла после лака, – вот скажите на милость, зачем им древняя станина без самой машинки, а? Я-то ее приволок, потому что это довольно редкая штуковина для Науманна, на ней сверху чугунная плита с росписью. Но объективно никакой ценности она не имеет ни для кого, кроме таких же повернутых на старине безумцев, как я. Так почему стырили? Я вам отвечу! Потому что уносят все, что плохо лежит, причем это делают те же самые люди, которые якобы считают меня благодетелем. Здесь воровство – не грех, а образ жизни, своего рода удаль. Дурак тот, кто не ворует. Уверен, они и меня считают дураком. Идиотиком. Блаженненьким.