Птица же, открывшая было в недоумении рот при виде беседующего с ней «школьника», так и осталась сидеть на ветке. И её дальнейшее участие в нашей истории осталось неведомо.
Выбежав, наконец, из чащи, Андрей с разбегу окунулся в слепящий солнечный свет. Он зажмурился, ему захотелось чихать, и слезы оросили его молодецкие щеки. Все наваждение Машкиных предсказаний испарилось как утренний туман. Навстречу ему попадались бегущие и красиво одетые в спортивные костюмы девчонки, неспешно прогуливались без дела непонятные люди. «Что они тут делают интересно», – подумал Андрей, «кто они вообще такие, чем занимаются?». Соломатин всегда и без особого стеснения разглядывал людей и строил догадки… Это было интересно.
Тем временем Николай Иванович тоже проводил время, разглядывая посетителей центра культуры и отдыха – «Скверик на воробьевых» – так он мысленно называл довольно пустынное и безлюдное место, охваченное густыми стрижеными кустами. Это была университетская площадь, что тянулась от смотровой площадки до самого МГУ. Фантазии Иванычу тоже хватало, но человеки были и без того чудны. Это он знал и как преподаватель психологии и как всякий случайно озаренный сей гениальной догадкой наблюдатель. Всего таких предмета наблюдения было три. Дама с собакой-болонкой неспешно прогуливалась промеж газончиков. Мужичок азиатской внешности в зеленом полосатом костюме с черной козлиной бородкой и старомодным портфелем на лавке напротив, читал газету. И еще две студентки щебетали на лавке справа метрах в десяти от него.
Для себя девчонок-студенток Иваныч определил как одно целое. Это существо шевелило восемью конечностями и по сути являлось живым воплощением будды, всегда означавшим для профессора самодостаточность. Слышно было, как ручеек их беседы мерно журчал и звучанием своим словно воскрешал бивший здесь давным-давно неподалеку от реки Кровянки родник. Давным-давно здесь – у древнего села Воробьево была излюбленная резиденция русских царей, кипела суета великокняжеского двора. А сегодняшним солнечным утром здесь не было практически никого. Шум города почти не залетал сюда, лишь изредка с грохотом или гуденьем проносились машины по Университетскому проспекту, что для городского жителя означало практически полную тишину.
Собака, породу которой Запольский определил как «болонка», выглядела вполне смышленой в отличие от своей хозяйки. Белое доброе животное семенило от клумбы к клумбе и пускало маленькие смешные фонтанчики на все, что было в пределах её досягаемости. Зоной ответственности смешной собачонки мог стать и Запольский, если бы не упрямый ремешок хозяйки. «Фу¸Фу…», прикрикивала дама на своё питомца каждый раз, когда они проходили мимо. Из чего профессор сделал совершенно недвусмысленный вывод о том, чем считала его эта леди. «Какашкой». И потому Иваныч вынес неутешительный для дамы вердикт – «глупая дура».
Профессор давно заметил довольно странную атмосферу, царившую здесь – в «Скверике на воробьевых». Место, несмотря на известную смотровую площадку очень пустынное. Прямо скажем, фактически здесь нет ничего интересного – обычные зеленые кусты, асфальт, панорама Москвы за «Лужей» – стадионом Лужники на противоположном берегу Москвы-реки и, конечно, возвышающееся в километре от «смотровой» основное здание МГУ. Но ничто здесь не дает душе уюта и спокойствия. Здесь ощущается какое-то тревожное ожидание… и манящая неизвестность обволакивает тебя нитями судьбы. Здесь ощущаешь себя как перед экзаменом у неумолимого и требовательного, чудаковатого, хотя порою и в доску своего преподавателя.
Даже маленькая старая Троицкая церковь приютилась как то сбоку и поодаль на самой кромке склона заказника, словно прячась от невидимых неистовствующих космических лучей, что нескончаемо пронизывают здесь землю. Площадка на Воробьевых словно парит не только над городом Москва, но в мировом космическом океане бытия, в открытой всем ветрам бесконечной мультивселенной. Приходя сюда, чувствуешь себя совершенно голым, незащищенным и целиком предоставленным воле всемогущих сил природы.
С далекого 1453 года стоявшее здесь на «Воробьевых кручах» село Воробьево, стало великокняжеской вотчиной и излюбленной резиденцией русских царей. Здесь стоял и не раз перестраивался до самого XVIII века огромный Воробьевский дворец. С течением времени это место было заброшено и окончательно деревянные хоромы сгорели в грандиозном пожаре 1812 года. И вот спустя еще двести лет именно здесь в 1948 году и началось строительство храма науки – Московского университета – символа просвещения и неизбежности образования.
Тем временем полосатый мужик на лавке напротив громко кашлянул, с хрустом скомкал газету и с размаху бросил её в урну, что благо была рядом. Этим своим диким броском дядька бесповоротно вывел Запольского из транса сочленения с вечностью, и гордо выпятив подбородок, уставился на преподавателя. Николай Иванович направил спокойный, небрежный взгляд на сверхновую «звезду» посиделок и безразлично отвел глаза в сторону. «Еще одним идиотом больше… Наверно, что о добром-вечном почитал», – подумал он, – «Если быть точным, то здесь на этом прекрасном бульваре нормальных людей и нет», – себя профессор не относил ни к кому, и это «никому» давно стало для него самым настоящим осязаемым типом,– «Может наконец-то хоть Соломатин что ли уже подошел…»
Полосатый мужичина вдруг как то натужно крякнул, вскочил и бросив негодующий взгляд на профессора, быстро посеменил к выходу из окруженной зеленой изгородью зоны отдыха. Видимо гражданин вообще имел привычку ненавидеть всех подряд. Проводив мысленно покидающего прекрасный уголок природы отдыхающего, Иваныч сочувственно посмотрел ему вслед и пожелал разного хорошего на всякий случай. Но тут же, как опытный учитель, заметивший ошибку, да и вообще как просто внимательный человек, Запольский уставился на забытый джентльменом на лавке старый портфель. «Террорист не иначе, потому и злой такой», – резюмировал он.
Не успев принять окончательное решение по поводу оставленной «авоськи с бомбой», боковым зрением Николай Иванович поймал летящего на всех парах, в облаке нестабильных кварков Андрюху Соломатина. Тот, влетев в сквер даже не замедлил, как водится, скорость, чтобы принять благообразный вид – спасти ситуацию уже могло только везение или хорошее настроение педагога. В погоне за временем у него совсем вылетел из головы весь бессмысленный кошмар Машкиных прорицаний. Сердце бешено стучало, рубашка на спине прилипла от пота, дышал парнишка как загнанная лошадь. «Дрюня» плюхнулся на лавку рядом с Запольским и не нашел ничего лучше, как сказать «Здр…равствуйте, Ни…кол…ай И…ванович».
Глава 5. Свидание с будущим
Посмотрев на преподавателя, Андрей сразу успокоился – Николай Иванович не выказывал никакого видимого беспокойства насчет его опоздания. Напротив, учитель внимательно и слегка щурясь, разглядывал что-то на противоположной стороне сквера. Пользуясь предоставленной передышкой, Андрюха достал из кармана штанов краешек телефона и украдкой глянул на экран. Когда он уже мчался мимо смотровой площадки, кто-то звонил – это была Машка. «Ах, да Машка, точно…», – в голове мигом пронесся вчерашний разговор. И тут вся серьезность ситуации волной нахлынула на открытого и чистого душой паренька.
Соломатин, несмотря на свою порой бесшабашную решимость знал, что такое осторожность и при необходимости умел уворачиваться от ударов судьбы, правда, часто в последний момент. И сейчас, похоже, это умение ему бы не помешало. Если, конечно, предсказания Маши не были плодом её фантазии. В глубине души Андрей искренне не верил ни в бога, ни в черта и более того ему, как любому хорошему человеку было откровенно наплевать, есть они или нет. Он верил в друзей, метрополитен и часы на руке, и еще он верил, что успеет в жизни все, что захочет и даже может не спешить.
