Проводнику быстро замотали тряпкой глаза. Все побледнели и даже как-то осунулись. У Скачкова лихорадочно блестели глаза и он нервно то вытягивал нож из ножен, то с тихим стуком загонял его обратно. Одно дело в бою, в рукопашной схватке, а тут надо было хладнокровно зарезать связанного человека, хоть и врага. А тот поняв, что его сейчас убьют, тоскливо о чём-то своём заскулил, засучив по земле ногами. Нет, он не просил пощады, не вымаливал её, наверно быстро молился богу или прощался с этим миром, невразумительно бормоча и проглатывая половину слов. А когда понял, что русский решился, мгновенно покрылся обильным потом, посерел и глаза стали выкатывать из орбит в ожидании боли и смерти.
У Скачкова мелькнуло мимолётная мысль – Что надо бы было сунуть ему в рот кляп и поднять на ноги, а то неудобно было наносить удар ножом лежачему. Накрыл грязной ладонью рот и, ещё успев ощутить исходящий от врага кислый запах страха, ударил ножом в область сердца.
От неопытности, не полной решимости и неуверенности, удар оказался гораздо слабее, чем нужно, да и Скачков промахнулся мимо сердца и тело контрас сильно выгнулось и забилось под рукой старшего лейтенанта, что мгновенно заставило чисто рефлекторно отпрыгнуть от убиваемого с окровавленным ножом в руке. Стоявшие чуть в сторонке остальные отреагировали на происходящее каждый по-своему. Свиридов выкатил глаза и позеленел от увиденного, а Поташникова бурно и мгновенно вывернуло, а глядя на него, побледнел ещё сильнее и блеванул и Снегирёв. Алёхин, как лишившиеся невинности девочка, мигом закрыл лицо ладонями. Остальные тоже, хоть и не отвернулись, выглядели не лучше, обильно потея и нервно подрагивая телом. Проводник же, услышав и поняв, что убивают напарника просто обоссался, стоя на коленях.
Скачков секунд десять стоял и смотрел на бьющееся тело на земле, потом сорвался с места и вновь кинулся на жертву и с силой ударил ножом в солнечное сплетение, погрузив нож по самую рукоятку и контрас неистово заорал на все джунгли. А Скачков в ожесточении, желая прекратить этот дикий крик, выдернул нож и ударил им в горло. Крик оборвался, послышался жуткий хрип, сип и ещё более страшное бульканье где-то там…, в глубине горла. Тело несколько раз с силой выгнулось, становясь почти на классический мостик, отбросив Скачкова в сторону и опало. Контрас наконец-то умер. Скачков, весь забрызганный кровью, сидел на заднице и очумело смотрел на мёртвое тело, а рядом с ним обессилено опустился Поташников, от которого кисло и противно несло рвотой.
Минут пять на берегу ручья стояла тишина, прерываемая только всхлипыванием второго пленного, лежащего на боку на земле. Остальные постепенно пришли в себя и слепо копошились около своих рюкзаков, даже не понимая, что они делают. Первым в себя пришёл Скачков, брезгливо осмотрел окровавленные руки, нож и обмундирование и скомандовал срывающимся голосом: – Пошли отсюда, куда подальше….
– А его как….? – Кивнул капитан Цветков на труп.
Старший лейтенант махнул в безнадёге рукой: – Ему уже всё равно…, пусть так и лежит…
– Пошли отсюда, лучше себя в порядок приведём.
Отойдя метров на двести по ручью вверх, они снова остановились на крохотной полянке. Мигом все разделись и, несмотря на холодную воду полезли в маленькую заводь и стали усиленно смывать с себя пот и следы рвоты. А Скачков пока не посинел всё мылился и мылился, стараясь смыть с себя мифические следы крови. Он её смыл давно, но ему всё казалось, что она ещё присутствует у него на руках.
Ушли они оттуда часа через два и до темноты без приключений сумели по большой дуге обойти деревню с лагерем контрас и уйти от неё километров на десять. Если раньше они шли по тропическому лесу и с интересом разглядывали и впитывали в себя экзотику, обсуждая увиденное. То сейчас шли молча, потрясённые произошедшим. Каждый из них много раз видел в кино и по телевизору, как на экране герои легко убивали врагов и после даже не парились от киношной смерти. И даже утренняя смерть Никитина так сильно не потрясла их. Никитин погиб в бою, когда они сами дрались и убивали в запале, накаченные адреналином. А вот смерть связанного врага, яркая, вещественная, мучительная, от неопытности убиваемого – она сильно потрясла. Конечно, они были военными, офицерами и само собой подразумевалось, что в случаи войны они будут убивать, но эта смерть врага виделась «чистой», почти благородной миссией, избавляющей родную землю от оккупанта. А тут «грязь», кровь, блевотина, неумелось, некрасивость в неприглядной стороне войны. И самое главное. Как только проводник выполнит свою задачу – ведь его тоже придётся убирать по-тихому. И придётся кому-то это делать. Не всё же, действительно, Скачкову брать на себя. И почти каждый, глядя в мокрую от пота спину проводника и прокручивая страшные картины смерти контрас, уже хладнокровно прикидывал – как его завалить с одного удара и не запачкаться кровью. У Бызова, то ли от нервного потрясения, то ли от проведённого промывания прямой кишки в полевых условиях, срачка прекратилась, но очень здорово хотелась жрать.
Скачков тоже переживал, но по другому поводу. Он не парился от самого факта, что он, своей рукой убил безоружного человека. Перед ним был враг, и если бы наоборот он, старший лейтенант Скачков, попал в плен и этому контрасу пришлось его убивать, то он его убил бы, без всяких переживаний. Убил бы со смехуёчками, красуясь перед своими товарищами. Убил бы страшно, только для того чтобы враг подольше помучился.
Старший лейтенант переживал, что убил вот так – неумело и коряво, боясь, что этим в какой-то степени деморализовал товарищей и как командир группы потерял часть доверия. И боялся, что когда придёт время убивать проводника, у него самого просто не поднимется рука, а остальные активно воспротивятся повторному убийству.
Но всё сложилось удачно. А для Скачкова вдвойне удачно и если не шедший на два шага впереди проводник, то смерть настигла самого старшего лейтенанта. То ли потревожили змею, то ли довольно бесцеремонно вторглись в её жизненное пространство, но полутораметровая змеюка стремительно атаковала проводника с широкой и низко стелящееся ветви, когда тот слегка пригнулся, проходя под ней. Змея мелькнула в воздухе серой молнией и впилась неестественно широко раскрытой пастью в затылок пленному. Укусив, змея свалилась в густую траву и стремительно заскользила прочь, но уйти не успела, как несколькими, чересчур мощными ударами мачетки была порублена на несколько кусков. Проводник тонко и пронзительно заверещал, схватившись руками за шею, и закрутился на месте.
Расправившись со змеёй, Скачков и подоспевший Кривов, накинулись на проводника, сбили его с ног и зажали рот, после чего сноровисто засунули ему кляп и стали быстро вязать руки и ноги. Связанного подтащили к толстому дерева, откуда свалилась змея и посадили, оперев спиной на шершавый ствол и стали разглядывать останки змеи. Специалистов, что это за тварь не нашлось, но все сошлись в едином мнении – раз атаковала и укусила, значит ядовитая. Да и весь обречённый вид контраса, бегущие слёзы из глаз, подтверждали правильный вывод.
Поняв, что действие яда уже начало сказываться, Скачков распорядился: – Пошли отсюда, нам больше потрясений на сегодня хватит, а этот и так сдохнет…., – и группа скорым шагом направилась в глубь леса.
Через час остановились на вершине невысокого холма, где лес был не такой густой и что очень бодрило – тянул неплохой сквознячок. Да и присутствовала приличных размеров выемка, в которой можно было с комфортом расположиться всем и разложить небольшой костёрчик и поужинать горячим. И для наблюдения за путями подхода тоже было очень удобное место, тем более, что было полнолуние и через час должна взойти луна. Все устали как собаки, поэтому особо не шарахались. Быстро сготовили ужин из сухпайков. Произвели боевой расчёт по охране и обороне места ночлега и завалились спать. Но долго заснуть не могли. Если на марше не особо было времени думать и всегда чья-то спина маячила перед тобой, то сейчас каждый остался наедине с самим собой и главное с джунглями, которые только ночью и жили полнокровной и кровожадной жизнью. Днём то тропический лес тоже не выглядел безжизненным и пустым, но вот ночью…. Конечно, может быть во времена конкистадоров ночную тишину могли разрывать кровожадные рыки, мяуканье и визги крупных хищников, какие они могли тут существовать в те времена. И сейчас были тоже и непонятные крики явно нечеловеческого происхождения, вопли и визги, подозрительные шуршание в ближайших кустах, активный треск веток и даже ломанье их в глубине чащи, но всё это не тянуло на крупных и опасных хищников, а даже успокаивало. Раз они непринуждённо там суетятся – то других людей тут нет и сами так затаились, что их тоже не ощущают. По крайней мере не ощущают, как опасность. Но ещё было ярко впечатление от змеюки, укусившей проводника и люди, впервые оказавшиеся в настоящих ночных джунглях, не могли так сразу заснуть, даже несмотря на усталость. И москиты. Днём их почти и не было или их не замечали. То сейчас над каждым лежащим человеком скопились тучи мелких и злобных москитов. Их было так много и так мощно зудели в полуметре от лежащего, что невольно можно было ожидать – сейчас они одновременно схватят и утащат куда-нибудь, после чего спокойно выпьют всю кровь до капельки. Но, слава богу, и спасибо Скачкову, Дэта надёжно защищала людей от такого посягательства.
