— Я была одной из тех, кто обнаружил Мэла, — сказала она Печали на раннонском, понятно, но с сильным акцентом. — Лорд Веспус попросил меня прийти, чтобы я рассказала вашему отцу. Мой брат Мелакис тоже был там. Он снаружи, стережет дверь для нас.

Печаль кивнула. Она не успела попросить Афору начать, Веспус хлопнул в ладоши.

— Если никто не против, я заказал бы еды. Мы рано начали сегодня, не позавтракали, и, похоже, можно будет говорить и есть при этом. У вас есть время? — спросил он у Печали

Она сомневалась, что сможет есть. Желудок казался слишком маленьким и каменным для еды. И она не хотела медлить, ей нужно было вернуться в Раннон и увидеть, как сильно навредили действия Веспуса.

— Боюсь, нет. Мне нужно встретить отца в Летнем замке, — сказала Печаль.

— Мы не поедем в Истевар? — сказал Веспус.

— Летний замок ближе, туда не так опасно добираться для нас и моего отца, учитывая, что произошло у моста. Я уже послала ему просьбу покинуть Истевар сразу же. Думаю, он уже в пути, — она на это надеялась.

— Тогда у нас есть время хотя бы на два блюда, — улыбнулся Веспус. — Не переживайте, мисс Вентаксис, мы успеем. Не думаю, что канцер прибудет задолго до ночи, а мы всего в паре часов пути. Что скажете?

Заговорил юноша… Мэл:

— Мы будем рады, если вы согласитесь.

Отказ не помог бы. Веспус был прав: Харун доберется позже, и если они останутся, успеют услышать историю Мэла. И проанализировать ее. Она кивнула, игнорируя то, как он просиял от этого.

Веспус поманил, и тот же тихий и быстрый слуга подошел к столу. Печаль старалась слушать, не выглядя заинтересованно, пока Веспус заказывал.

— Хочешь, переведу? — спросил Расмус, склонившись.

Печаль покачала головой.

— Ты в порядке? — его голос был тихим шепотом, его слышала только она. Она кивнула, но смотрела на Веспуса, слушала переливы его слов, стараясь не замечать взгляд юноши рядом с ним.

Вес его глаза был ошейником на ее шее, душил ее. Он смотрел, и ее кожа пылала в ответ. Сердце колотилось, она ощущала это кончиками пальцев, прижатых к гладкому дереву стола. Слишком быстро.

Он отвернулся, и она разглядывала его краем глаза. Он выглядел таким здоровым. Она никогда не видела, чтобы раннонец выглядел так хорошо. Почти все, кого она знала, были бледными, несмотря на смуглую кожу, редкие выходили на солнце, если не работали под ним. Этот юноша будто купался в солнце, его кожа сияла, как и белые зубы.

— Он заказывает все в меню, — вдруг сказал Мэл, прерывая ее мысли. — Ты ведь ничего риллянского не ела?

— Конечно, ела, — ответил за нее Расмус с вызовом. — Я делился едой, что мне присылали.

— Я просто спросил.

— Теперь знаешь.

— Расмус… — Веспус перестал заказывать и хмуро посмотрел на сына, Расмус скрестил руки и посмотрел на него.

— Что?

— Постарайся быть вежливее.

— Я и был. Это он приставал.

Веспус что-то рявкнул сыну, и Расмус покраснел, а юноша и Афора опешили. Расмус резко закрыл рот, стол погрузился в напряженную тишину.

Расмус учил ее риллянскому, но разговорному — приветствие, прощание, фразы о погоде, еде, членах семьи. Риллянский был не таким прямолинейным, как раннонский, и многие слова у них переводились фразами — прощай было «буду рад нашей следующей встрече», а мама была «та, что вырастила меня под сердцем». Печали нравилась романтика в этом, но понять разговор риллян было невозможно тому, кто не родился с этим или не изучал всю жизнь. Это напомнило ей, что они с Шароном были в невыгодном положении за этим столом.

Напряжение прервало прибытие еды. Мэл не соврал — Веспус заказал все. Поверхность стола была покрыта тарелками оливок, сияющих от масла, острых листьев неизвестных растений с яркими цветками, политых чем-то темным и вязким, золотистым хлебом, сплетенным узлами и косами, усеянным семенами. Она ощутила запах миндаля — мазарин, сахарно-миндальная паста, которую в Рилле делали на празднике. Творог таял, ароматный и кислый. Там были груши, помидоры, сливы, инжир, финики, пирожные с орехами и сиропом.

— Ешьте, — настоял Веспус, начал обслуживать себя, Линсель и Афора тут же послушались.

Печаль не знала, с чего начать, беспомощно смотрела на еду.

— Летние груши особенно хороши, — сказал Мэл, протянув ей одну.

Печаль покачала головой, взяла сливу и горсть фиников, пока он не сказал что-то еще. Зная, что он — и все — смотрит на нее, она сунула финик между губ и откусила.

Вкус заполнил ее рот, невероятно сладкий, нежный, и Печаль прижала ладонь к лицу, боясь, что выплюнет финик, потому что это было слишком.

— Вкусные, да? — Веспус держал яблоко, как сферу.

Она кивнула, проглотила кусочек. Не позволяя себе думать, она откусила сливу. Она была не такой, как финик, кислой, то, что нужно, чтобы спасти ее от сладости. Она откусила еще кусочек, третий, четвертый. Вскоре она глодала косточку, мякоть сливы застряла между ее зубов, липкий сок был на подбородке.

Она хотела больше. Оголодав, она оторвала кусок буханки, зачерпнула им творог, размазала ножом по хлебу. После этого она съела горсть оливок, удивилась косточке и подумала на миг, что сломала зуб. Она добавила горсти крохотных твердых помидоров, взяла еще фиников, уже готовая к их сладости, разрезала инжир на четыре части и съела с кожурой, а еще один с творогом. Она ела руками, как и все они, а тарелки были для косточек и шкурок, ножи использовались, когда пальцы не справлялись.

Один Расмус не ел, но Печаль едва замечала хоть что-то, кроме пира перед ней, ее тревоги и страхи померкли перед едой. Расмус напряженно прислонялся к спинке стула, потягивал воду, а остальные набивали животы, запивая резким вином со вкусом солнца.

— Мне принести еще еды, милорд? — слуга обратился к Веспусу, и Печаль поняла, что они почти все съели.

Она села прямее, ошеломленная, смотрела на остатки пира. Осталось немного фруктов и кусочек мазарина. Они съели все.

Веспус осмотрел стол и покачал головой.

— Нет. Оставь это и принеси кофе. Так сойдет.

Слуга кивнул, составил пустые тарелки и унес их.

— Понравилось угощение? — Веспус облизывал пальцы, глядя на Печаль.

— Было вкусно, — честно сказала Печаль. Было очень вкусно. Даже сейчас, с до боли набитым животом, ей хотелось взять кусочек золотого персика, что еще оставался. Она хотела разломить его, съесть половинку, а другую смазать мазарином. Вкус у всего тут был необычным, она не думала, что устала бы от такой хорошей еды.

Она отодвинулась, поражаясь силе своей нужды, потянулась к воде и долго пила. Даже вода тут была вкуснее, легкая, свежая, а еще казалась чище, чем в Ранноне. Она не знала, что у воды есть вкус.

— Есть что-то древнее и почетное в разделении хлеба с друзьями, — сказал Веспус. — Ваша страна хорошо меня приняла. Я рад, что смог отплатить. Ваше здоровье, — он поднял бокал вина. — За вас обоих, — он склонил бокал в сторону Мэла и сделал большой глоток.

Слуга принес странный серебряный чайник и семь крохотных чашек, налил темную густую жидкость в каждую. Напиток пах тепло, насыщенно и с ноткой горечи, и Печаль снова сглотнула. Слуга поставил в центре стола кувшин сливок и миску кубиков сахара, Веспус остановил его, подняв палец.

— Откроешь окно? — попросил он, и слуга поклонился, пробрался за риллянами и открыл шестиугольное окно, толкнув его. Запах цветов на стене смешался с ароматом кофе.

Слуга пропал в другой части гостиницы, Веспус добавил кубик сахара в свой кофе.

— К делу? — сказал он. — Мэл, готов рассказать сестре, что с тобой произошло?

От его слов хорошие ощущения от еды и совместного пира пропали, оставив Печаль снова напряженной. Она стиснула зубы, но промолчала, юноша кивнул, добавил себе много сливок в чашку, и жидкость стала светло-коричневой. Он добавил два кубика сахара и перемешал. Он посмотрел на Печаль и улыбнулся.

— Лорд Веспус сказал, что раннонцы пьют черный кофе, но я не могу пить его без сливок, — сказал он.