Припертый к стенке, художник мрачно пробурчал:

– Прошу прощения, господин Воскобойников. Видит бог, не хотел вас обидеть. Ни вас, ни вашу знакомую.

При этом смотрел на Власа лютым волком. Изображая любезность, художник протянул Власу руку и, пожимая, склонился к самому его уху, прошептав:

– Берегитесь, юноша! Я обиды не прощаю!

Всерьез угрозы Влас не принял – мало ли кто что в запале сболтнет? И, расхаживая по гостиной, останавливался то у одной группки беседующих, то у другой, не зная, следует ли ему дожидаться Раису Киевну или можно с чистой совестью отправиться домой. Одна из затронутых тем его заинтересовала, и Воскобойников остановился. Говорили о слабости царя и деспотизме царицы, управляемой Распутиным и фрейлиной Вырубовой.

Влас внимательно слушал полную негодования речь разгоряченного графа Урусова, когда его тронули за плечо, и чья-то ледяная рука взяла его пальцы, потянув в сторону выхода. Он обернулся и увидел лихорадочно пылающее лицо Раисы.

– Увезите меня отсюда, – одними губами прошептала она.

Сожалея, что не дослушал, юноша покорно принял Симанюк под локоток и увлек в прихожую. Он почти физически чувствовал, как их провожают заинтересованно-насмешливыми взглядами, и прекрасно понимал, что этот насмешливый интерес вызывает отнюдь не его персона. Кое-как нацепив шубейку и пристроив на голову меховую шляпку, Раиса Киевна низко опустила вуаль, выбежала из квартиры и припустила по лестнице вниз. Влас еле успел сунуть ноги в калоши, подхватить пальто и устремиться вдогонку.

Всю дорогу до вокзала Симанюк молчала, молчала она и в поезде. Вернувшись домой, все так же безмолвно поднялась на мансарду, отперла дверь, прошла по коридору и скрылась в своей комнате, запершись на ключ.

Влас предпринял робкую попытку постучать, но ответом ему была презрительная тишина. Заглянув к Ригелю, Влас убедился, что приятель спит, и отправился к себе, чтобы последовать его примеру. Раздеваясь перед сном, он помимо воли представлял себе Раису Киевну в объятиях Бессонова и находил, что это очень даже пикантно. Однако вообразить себя на месте поэта, как ни старался, так и не смог.

В больницу я больше не вернусь. Вместе со спокойствием там на меня накатывает такая тоска, хоть волком вой. Чтобы не встречаться с консьержкой, я спустилась по запасной лестнице, отперла черный ход, села в машину, отъехала подальше от дома и, припарковавшись на набережной, позвонила Ларисе.

– Привет, Лар. – Голос дрожал, но я пыталась взять себя в руки. – Меня снова в хотят упечь в психушку.

– Немедленно приезжай ко мне! – строго распорядилась подруга.

В трубке фоном отчетливо слышался мужской голос, и я неуверенно протянула:

– Ты вроде бы не одна…

Но подруга была непреклонна:

– Это не имеет значения! Не хватало, чтобы ты в машине ночевала!

Люблю я Ларку. Душа-человек. Казалось бы, какое ей до меня дело? Но нет, я точно знаю, что, если что-то случится, Лариса не оставит меня в беде. Мы познакомились в Архиве. Лариса пришла устраиваться в пресс-службу, но, несмотря на наличие вакансии, ее услугами не пожелали воспользоваться. Я как раз обедала в кафешке напротив Архива, когда Лара вошла в зал и подсела за мой столик.

– Какие интересные люди в отделе кадров, – обиженно протянула она. – Диплом Сорбонны их не впечатлил.

– Они все патриоты. Их больше Московский университет впечатляет, – улыбнулась я.

Потом я совершенно случайно встретила Ларису на выставке Дали, и тут-то она рассказала, что устроилась в Выставочный Центр, и если наш Архив будет искать площадку под тематические выставки, она готова помочь с арендой зала. Так и пошло – как тематическая выставка, так у Ларисы в Центре.

– Ну что там у тебя? Выкладывай! – открывая дверь, налетела с вопросами подруга. – Опять Эммануил Львович за помощью к эскулапам от психиатрии обратился?

– Не кричи, гостей перепугаешь, – зашептала я. – Что, уже звонил?

– А ты как думала? Он же знает, куда ты направишь свои стопы в первую очередь. Пришлось наврать, что ты попросилась на ночлег, но я тебе отказала, ибо я не одна. Кстати, ты напрасно беспокоишься о моих гостях. Парень – американец, через пень-колоду по-русски понимает, – беспечно отмахнулась Ларка.

Я шагнула в комнату и потеряла дар речи. Ну подруга дает! Это же наш Майкл Смит из Джорданвилля! Сидит себе на разобранной кровати, целомудренно прикрывшись одеялком и уткнувшись в смартфон. И когда только Лариса успела свести интимное знакомство с представителем американской стороны?

– Где ты его взяла?

– Что, ничего так себе? Я подцепила этого породистого жеребца в баре рядом с Выставочным Центром. Сидел, скучал. Я посмотрела – вроде ничего мужчинка, в дело гож. – Ларка плотоядно улыбнулась и поправила туго обтянутую пеньюаром грудь.

Мужчины – ее слабость. За это Заглушкину-Валуа и не любит мой бывший муж, считая, что на ней пробы ставить негде. Да и нынешний не особенно жалует. Кстати, по уверениям Ларисы, обе ее фамилии принадлежат ее бывшим мужьям, и чтобы никого из них не обидеть, она ни от одной из фамилий не отказалась. Но самая большая Ларисина мечта – отыскать парня с фамилией Рейснер и выйти за него замуж, чтобы окончательно слиться с Ларисой Рейснер в единое целое.

– Между прочим, Пастернак назвал героиню «Доктора Живаго» в честь Ларисы Рейснер, – как-то заявила она. И продолжила: – Жалко, что я не родилась в Серебряном веке. Я бы заставила всех этих так называемых поэтов ползать у меня в ногах и молить о ночи любви. А то чуть что – Прекрасная Дама, а как до дела – сплошное соплежуйство. Вон, почитай воспоминания Любови Менделеевой. Как она с Блоком намучилась. Да и Андрей Белый был тот еще «лыцарь». Все отчего-то думают, – ехидно продолжала она, – что, родись они в Серебряном веке, непременно были бы Ларисами Рейснер или Ахматовыми, и отчего-то никто ни на секунду не допускает мысль, что жили бы в деревне, среди коровьих лепешек, и окружали бы их не галантные Бальмонты, а немытые Федьки Раскорякины.

– Ты проходи на кухню, я сейчас, – распорядилась Лариса, извлекая из пиалы и отправляя в рот побег пшеницы – считая себя веганом, в последнее время подруга перешла исключительно на подножный корм. – Чайник ставь. Там у меня конфеты в коробке, доставай. Я все равно такое не ем. А может, ты салата хочешь?

– Спасибо, я поужинала, – откликнулась я, опускаясь на стул и запуская по смартфону второй сезон «Игры престолов».

Лара вернулась через полчаса, когда я успела досмотреть почти всю первую серию.

– Честно говоря, я так и думала, что этим закончится твой поход в «Детский мир», – присаживаясь за стол напротив, вздохнула Лариса.

– Может, у человека быть маленькая слабость? – как мне казалось, независимо дернула я плечом.

Я и сама понимаю, что выгляжу жалко. Только одно дело – понимать, а другое дело – уметь с этим справиться. Лариса посмотрела на меня, как на блаженную, и мягким голосом заговорила:

– Мирочка, детка, ты сама себя загоняешь в тупик! Отпусти ее, свою Катю. Тебе же легче будет.

Я всхлипнула и смахнула слезу. И захотела рассказать Ларе все-все-все, что наболело в душе. Самое тайное и сокровенное, что никому не рассказывала.

– Легче не будет, Лар, я знаю. Мне легче думать, что она где-то рядом, моя маленькая девочка. Знаешь, после того, как это случилось, я была в больнице, а в соседнем отделении лежал милый такой старичок Илья Ашотович. Как же его фамилия? Теперь уже не вспомню. Во время прогулок мы с ним часто сидели на одной скамейке в парке, и он мне рассказывал, что его отец, ученый-физик, долго жил в Финляндии и там пытался опубликовать статью о своем открытии, но его подняли на смех. И только журналист из России проникся его открытием и внимательно выслушал, правда, потом украл расчеты и скрылся в неизвестном направлении. Физик приехал в Россию и попытался выйти на след похитителя, но вскоре умер. Тогда за поиски принялся Илья Ашотович. Он долго ходил по инстанциям, а когда у одного большого начальника изложил суть открытия своего отца, его увезли в больницу.