Иронично, что к нему обращались для того, чтобы он трактовал поступки других людей. Никто из них, ни Джек, ни Алана, ни коллеги-преподаватели, ни коллеги-следователи — буквально никто не представлял себе, что происходит в голове Уилла. Но потом на зеленом стебле появились неправдоподобно красные лепестки.

Человек все берет из природы — понимание себя и мира, даже архитектуру городов. Если посмотреть на Флоренцию, на другие города Италии, они — иллюстрация жалкой попытки сопротивления. Города тонут, как тонут люди, их населяющие. Так же, как вылезший из грязи Балтимор закапывает сам себя в скандалах и склоках.

Цветы притягивают взгляд. Воспоминанием о неслучившемся убийстве, напоминанием о квестуре, далеким прошлым из другого города.

Уилл смотрит на небольшой чемодан — единственное, что хоть как-то связывает их с прошлым. Чемодан был куплен в одном из маленьких городов, но туда перекочевали старые вещи. Немного, только то, что не купишь на шумном рынке. Оружие, поддельные документы, переложенные новой одеждой. Если взять чемодан и отнести в квестуру, Ганнибала найдут. Возможно, сначала его схватят за пособничество, ведь на пистолете остались отпечатки Уилла, но потом раскроются другие дела. Еще не поздно сделать шаг назад, даже если это будет очень дорогой шаг с далеко идущими последствиями.

Розы блекло сияют, отражая пропущенный через занавески свет огней ночной Флоренции.

— Боттичелли, — говорит Уилл, обращаясь к стоящему в соседней комнате за кухонным столом Ганнибалу. — Кем он был?

— Человеком, — отвечает Ганнибал. — Разве важно, кем он был?

— Что тогда важно?

— Кем он стал, — голос умолкает, ненадолго становится слышно частые удары ножа о деревянную доску. — Он прошлое, история. Разве тебе не нравятся истории?

— Я думаю, они бессмысленны. Есть настоящее, мы живем в нем, остальное — наши фантазии.

Ганнибал приносит на стол, где стоит ваза с цветами, блюдо тонко нарезанного сыра. Края кусочков такие ровные, будто их создали, чтобы они стали частью картины.

— Наши фантазии, Уилл, не могут быть бессмысленны. Они все, что у нас есть.

— Желание убежать от реальности — не лучший выход, разве не так, доктор? — чтобы справиться с раздражением, Уилл забирает кусочек из середины, разрушая идеальную конструкцию. В его воображении следующей летит в стену ваза с цветами. Разбиваясь, она одновременно портит древнее покрытие стен, собственную утонченность и красоту букета.

— Желание убежать от реальности — простое следствие осознания самой реальности, Уилл. Если бы мы не хотели убежать от нее, мы не слезли бы с веток.

Ганнибал разливает по бокалам вино. Бутылку тоже можно было бы бросить в стену. В другую сторону, чтобы два ассиметричных пятна изуродовали арку.

— Если реальность невыносима, зачем мы живем? — спрашивает Уилл.

— Потому что боимся смерти, — Ганнибал произносит это терпеливо, поддерживая вечерний спектакль, в тени которого фантазия Уилла превращает дом в руины.

— Не слишком обнадеживающе.

— Я здесь не для того, чтобы обнадежить тебя, Уилл, — Ганнибал пробует вино и отступает в тень рядом с окном, чтобы из-за занавески взглянуть на шумную улицу.

— Зачем тогда?

Спрашивая, Уилл понимает, что нарушил негласное соглашение. Не обсуждать произошедшее, не вторгаться на территорию, которая оставалась в успокаивающей темноте.

— Ты нестабилен, — отвечает Ганнибал. — Ты уже предпринимал попытку совершить нечто импульсивное, Уилл, и я остановил тебя.

— На конюшне, — отзывается Уилл — воспоминание о живущем в теле мертвой лошади человеке преследует его вместе с ворохом похожих.

— Ты сделал то, чего не должен был делать, — продолжает Ганнибал.

— Не должен был? — комната ненадолго окрашивается яркими свежими тонами — мимо проезжает автомобиль с ярко горящими фарами.

— Не был готов, — Ганнибал улыбается почти виновато, но когда автомобиль проезжает, улыбка выглядит гротескно. — Ты спас Эбигейл, ты привязался к ней, то, что ты сделал, могло быть частью сна, и теперь ты проживаешь свои кошмары заново. Скоро ты привыкнешь видеть вокруг себя историю, а не поток важных событий, каждое из которых достойно твоего внимания.

— Я знал, что не сплю, — возражает Уилл.

В его памяти лицо Эбигейл улыбается в точности, как Ганнибал — почти виновато. Предательство Ганнибала, укрывшего Эбигейл, не идет ни в какое сравнение с предательством самой Эбигейл, но Уилл не может уловить мысль, которая приводит его к такому заключению. Мысль ускользает прямо из рук. Почему он выбрал мишенью не Ганнибала, а девочку, которую спас?

— Бессонница, сильный стресс, возможно, шок, ты не мог оценивать ситуацию трезво.

— Может лучше было не отдавать мне пистолет, доктор? — Уилл усмехается, нарушая очередное правило. Выводя еще одну тему на свет. Под прожекторы летящих по улицам автомобилей.

— Я пытался, — Ганнибал не выглядит виноватым. — Спасти ее было твоей идеей.

— Что это значит?

— Ты принял решение спасти ее в доме ее отца, — говорит Ганнибал, делает очередной глоток и долго молчит. — Ее жизнь принадлежала тебе.

— И поэтому…

Паззл из мыслей, которые Уилл не мог позволить себе озвучивать мысленно, складывается в жуткую картину оставленных позади недомолвок. Ганнибал спас Эбигейл по невысказанной просьбе Уилла. И не убил ее, хотя она была опасна. Потому что “ее жизнь принадлежала” Уиллу. Извращенная, больная логика, которую Уилл пытался отогнать подальше, чтобы не начать думать, как доктор Лектер.

— И поэтому я не мог запретить тебе убивать ее, — отвечает Ганнибал.

— Ее желание жить ты решил не принимать во внимание?! — взрывается Уилл.

Он хочет обвинить Ганнибала, и понимание этого злит сильнее целого города. На самом деле, старуха в черном пришла к нему, Уиллу, и чем быстрее он смирится, тем быстрее научится жить с этим в ее тени.

— У нее не было желания жить, — говорит Ганнибал.

— Она боялась смерти, — возражает Уилл.

Они надевают маски прокурора и адвоката, и Уилл, вопреки здравому смыслу, выступает обвинителем. Ему снова нужна защита от собственной совести.

— Страх смерти и желание жить — не одно и то же, Уилл.

— Совсем недавно ты говорил иначе.

— Ты можешь остаться в Балтиморе, Уилл, — Ганнибал ставит пустой бокал на стол рядом с вазой. — Твой талант позволяет тебе сделать это. Ты даже можешь вернуть Эбигейл.

— Ее образ, — возражает Уилл.

— В твоем случае сходство настолько сильное, что ты и сам не заметишь разницы. У тебя только одна проблема, одно обстоятельство, которое мешает тебе избавиться от постоянного чувства вины.

С замиранием сердца Уилл спрашивает: “Какая?” Он ждет любого ответа, глупого или остроумного, ироничного, серьезного. Ганнибал долго молчит.

— Ты не смотришь в зеркало, Уилл. Не хочешь видеть образ себя, который создал сам.

— Меня не существует, — Уилл смеется. — Есть только отражение других людей, которое я создаю. Ты знаешь это. Тебе нравится твое отражение.

— Мое отражение скучно, — Ганнибал серьезен, и Уилл прекращает смеяться. — Понимание других людей, как и понимание себя, не требует самоотречения. Ты можешь понимать меня и оставаться собой. Большинство людей никого не понимают, но это не мешает им притворяться другими. Ты напрасно связал вместе эти вещи.

— Тогда скажите мне, доктор Лектер, кто я?

— Закрой глаза, — Ганнибал использует момент, чтобы заново наполнить бокал. — Что ты видишь?

— Темноту.

— Значит сейчас ты — темнота.

— Я вижу воспоминания.

— Значит ты — воспоминания.

— Это игра? Она глупая, доктор.

— Это не игра, Уилл, это твоя жизнь. Сейчас ты, закрывая глаза, видишь перед собой лицо девочки, которая встретилась тебе совершенно случайно. Ты не был обязан ей ничем. Ни жизнью, ни даже усилиями, которые прикладывал, чтобы она стала счастливее. Ты сам выбрал ее, а теперь ты сам выбрал убить ее и осознание того, что ты сам можешь сделать все это, заставляет тебя ненавидеть окружающий тебя древний город. Все, что ты можешь — принять простой факт, что ты можешь сам принимать решения. И уже делаешь это, даже если порой твои решения далеки от тех, что ты считаешь идеальными. Это вопрос выбора идеалов, а не вопрос твоего безволия. Ты выбрался из Балтимора, чтобы обстоятельства и другие люди перестали иметь власть над тобой, но по привычке цепляешься за них.