А после дела в тихом и спокойном Тобольске завертелись на всю катушку – волна приватизации докатилась и сюда, принеся с собой все побочные нелицеприятные факты в виде разгула бандитизма, падения нравов и всего прочего, прочно ассоциируемого у переживших этот кавардак свидетелей лихих 90х.

К счастью для НИИ, криминал особого интереса к стоявшему на окраине города зданию не проявлял – были куски и пожирнее. Кое-как, занимаясь всем подряд, институт выжил. Как ни странно, но на помощь ему пришли всё те же лампы. Производимые в ограниченных количествах вечные зажигалки и вечные спички – последние охотно раскупались хозяйками для своих газовых плит, самую малость, но помогли институту продержаться на плаву до Нулевых, когда в стране, медленно отходившей от охватившего все её члены бардака, стал медленно наводиться хоть какой-то порядок.

Вернувшееся финансирование, хоть и не в таком, как при Союзе, объёме, наконец позволило коллективу, облегчённо вздохнув, вернуться к научной деятельности, лишь изредка, как страшный сон, вспоминая пережитое. Года вновь потекли плавно, не нарушаемые какими-либо сотрясениями, пока, в середине нулевых, в НИИ не прибыло молодое пополнение из числа тех, редких в современное время, молодых людей, которые предпочли соблазнам шумных городов терпеливый труд на благо отечественной науки.

Среди вновь прибывших был и Игорь Маслов, сирота, волею судьбы, или, вернее сказать чуда, оказавшийся в государственной программе развития молодых дарований, которая обеспечила ему, не имевшему за собой ни обеспеченных родителей, ни связей, высшее образование с обязательной отработкой пяти лет по специальности. Сказать по существу, направили молодого инженера-радиоэлектроника в эту глушь только по одной причине – все более вкусные квоты были заблаговременно расписаны среди более, назовём это – приватными кандидатурами.

Своим прибытием Маслов не на шутку озадачил руководство НИИ. Людей-то они просили – факт, средний возраст в коллективе уже плотно подходил к предпенсионному, но зачем им радиоэлектроник – понять или придумать было сложно.

Тем не менее – не отсылать же парня назад, тогда, в следующий раз, и вовсе никого не дадут. В общем, не мудрствуя лукаво, Игорю присвоили звание младшего научного сотрудника и отправили в архив наводить порядок, убирая с глаз и втайне надеясь, что копаясь среди бумаг новоявленный мэ-нэ-эс либо сам сбежит, либо – на второе, впрочем, надежды было мало, проникнется идеями ветеранов и, со временем, займёт подобающее место в коллективе.

Тихая и размеренная жизнь института шла своим чередом. С момента прибытия Маслова в стены НИИ уже прошло около года, и всё это время новоиспечённый сотрудник, не высказывая никакого возмущения, покорно проводил рабочий день в архиве, перебирая и раскладывая по полочкам пожелтевшие от времени бумаги.

Напомнил же он о своём существовании весьма непрозаическим способом – влетев в кабинет директора института без предварительной записи. Виновна в этом, несомненно, была Ольга Павловна, последние полтора десятка лет стоявшая неподкупным цербером на страже директорского покоя. Как на грех, именно в этот момент она отлучилась, не забыв повесить на ручку двери охраняемого ей кабинета табличку, сообщавшую всем посетителям о происходившем внутри научном совете.

Разумеется, никакого совета там не шло – согласно многолетней традиции, директор, после плотного обеда в столовой НИИ, сладко дремал в своём кресле, разложив перед собой, наподобие пасьянса, папочки с недельными отчётами отделов. Лениво скользя взглядом по бирочкам с каллиграфически выведенными на них темами исследований, он неспешно готовился вытащить одну и провести остаток дня, вникая в ход ведения работ. Результатом сего исследования могло стать, как и поощрение, так и наказание сотрудников.

Наконец, решившись, директор зажмурил глаза – выбор должен был быть совершенно случайным, и покрутив в воздухе ладонью, сжал кулак, выставляя указующий перст.

– Павел Викторович! – Полный неуместной, в этом тихом царстве, бодрости голос мэ-нэ-эса заставил его вздрогнуть и, начальственно рыкнув, открыть глаза – перед ним, прижимая к груди толстенный и, несомненно древний, фолиант стоял Маслов.

– Ааа… Игорёк? – Припомнив смутно знакомое лицо, господин Откусов, прозванный по инициалам, ПВО – «Погоди Выполнять – Отменят», прозвище, стоит отметить, весьма точно характеризовало своего владельца, удивлённо крякнул и перетёк из положения полулёжа в более вертикальное: – Чего тебе? Ты что – таблички не видел? – Запоздало изобразив начальственный гнев, прищурился Павел Викторович.

– Видел, – ничуть не смутившись, закивал Маслов и, не обращая внимания на недовольное лицо директора, выложил перед ним на стол талмуд, внеся хаос в ровные до того ряды папочек: – Но вы посмотрите! – Осторожно раскрыв по закладке увесистый том он ткнул пальцем в небольшую гравюру: – Вот! Видите?

– И что я должен видеть? – Опасливо косясь на тщательно вырисованную картинку, несомненно бывшую причиной сбоя его так тщательно выверенного распорядка, осведомился Откусов.

Рисунок, по тщательности линий которого можно было судить о внимании художника, стремившегося передать все детали, представлял собой графическое описание некоего празднования.

Фигурки людей, схваченные автором в движении, исполняли, в этом не было сомнений, некий танец, окружая пару квадратных колонн, занимавших центральное место всего изображения. Присмотревшись, Павел Викторович обнаружил небольшую, погружённую в грунт платформу, на которой, словно на прочном фундаменте, и стояли данные колонны. Довершая картину, художник изобразил в отдалении несколько домиков, солнце – не забыв изобразить на диске доброе, по-отечески улыбавшееся лицо и пучки молний, бивших с лишённого облаков неба прямо в колонны.

Чуть в стороне, директор заметил эту фигурку в последний момент, находился человечек, облачённый в длинные, несомненно жреческие одежды. Его голову украшала широкополая, непривычной квадратной формы шляпа с загнутыми спереди вверх, а сзади вниз полями – сбоку она напоминала попавший в пресс символ бесконечности. В одной руке служитель непонятного культа держал не то дощечку, не то табличку с какими-то каракулями, а другой он опирался на ритуальный посох, чья раздвоенная вершина наводила на мысли об ухвате или греческой букве Омега, перевёрнутой кверху ногами.

– И что? – Покосившись, против своей воли, на нижний ящик стола – находившаяся там тарелочка с ломтиками лимона, заботливо посыпанного сахаром и корицей манила Откусова куда сильнее каких-то там давно исчезнувших ритуалов: – Ну празднуют что-то. И что? – повторил он, против своей воли сглатывая слюну, обильно наполнившую его рот при мысли о закуске и о ждавшей своего часа по соседству с тарелочкой, плоской бутылочке коньяка.

– Это не празднование… Это нечто большее, вот, смотрите, – перевернув несколько листов – до следующей закладки, Игорь показал на очередную картинку.

Центральное место в ней, как и прошлый раз, занимала уже знакомая Павлу Викторовичу, конструкция, вот только теперь, между колоннами были натянуты тонкие, как бы дрожавшие от переполнявшей их энергии, нити. Прочие участники – солнце, всё с той же одобрительной улыбкой и домики некоего поселения, как и прежде пребывали на своих местах, а вот с людьми, прежде весело отплясывавшими вокруг конструкции, произошли серьёзные изменения. Уменьшившись в количестве и попутно растеряв весь весёлый задор, люди, присутствовавшие на картинке, были заняты тяжёлым трудом. На их лицах, несмотря на тяжёлые тюки, пригибавшие их к земле, господствовали радостные улыбки.

– Ааа…, – отмахнулся от картинки Откусов: – Караван перепакуют, или как это правильно называется? Караван сарай? Место отдыха. Вот они и радуются, – постучал он тыльной стороной карандаша по улыбавшемуся во весь рот носильщику.