– Нет! – воскликнул я. – Нет… Ради бога! Я не могу сказать вам ничего определенного, но не сомневаюсь в том, что место более опасное, чем сейчас эта комната, отыскать трудно.
– Так значит, это действительно привидение? – спросил он полным интереса голосом и без привычного веселья.
Конечно, я сказал ему, что не могу пока дать определенного ответа на этот вопрос, но надеюсь, что скоро положение дел прояснится. После этого я прочел ему небольшую лекцию по поводу ложной рематериализации одушевленной силы через неодушевленно-инертную. Наконец он начал понимать ту конкретную опасность, которую может представлять комната, если она – действительно место явления привидения.
Примерно через час свист вдруг прекратился, и Тассок отправился спать. Я тоже улегся в постель и, наконец, прихватил некую толику сна.
Утром я отправился в комнату. Печати на двери оказались неповрежденными. Убедившись в этом, я вошел внутрь. Печати и волосы на окнах также никто не потревожил, однако седьмой волосок, протянутый поперек большого камина, оказался разорванным. Это заставило меня призадуматься. Я понимал, что мог в спешке слишком сильно натянуть его, так что он потом лопнул; однако волосок вполне могло разорвать и что-то еще. Тем не менее, человек, например, вряд ли смог бы просочиться между шестью оставшимися целыми волосками просто потому, что не обратил бы на них внимания, проникнув в комнату через камин, а шагнул бы вперед, не подозревая о самом их существовании.
Сняв остальные волосы и печати, я заглянул в трубу. Наверху прямого дымохода виднелся клочок голубого неба. Широкий и чистый канал не позволял заподозрить существование тайного убежища или уголка. Тем не менее, я не мог довериться результатам столь поверхностного обследования, поэтому после завтрака влез в комбинезон и поднялся на самый верх дымохода и внимательно осмотрел его, однако ничего не нашел.
Потом я спустился и принялся обследовать всю комнату – пол, потолок и стены, разделив их на квадраты по шесть дюймов; простучав их молотком и обследовав щупом, я не обнаружил ничего аномального.
После этого я уделил три недели столь же тщательному исследованию всего замка, но ничего не нашел. Пришлось продолжить обследование уже с помощью микрофона, который я включил после того, как ночью опять начался свист. Дело в том, что если бы он производился с помощью какого-либо механического устройства, подобный эксперимент показал бы мне его источник, если бы тот был укрыт в одной из стен. Согласитесь, что иногда мне приходится использовать и весьма современные методы.
Конечно же, я не думал, что кто-то из соперников Тассока мог встроить в стену механическое устройство, однако считал возможным, что в давние времена в комнате могли поместить производящую свист штуковину – быть может, ради того, чтобы наделить комнату репутацией, способной избавить ее от любопытствующих. Понимаете, что я имею в виду? Конечно же, было возможно, что в таком случае некто, выведав секрет машинерии, мог сыграть дьявольскую шутку над Тассоком. Как я уже говорил, обследование стен с помощью микрофона позволило бы мне выяснить это, однако в замке не обнаружилось ничего подобного, и у меня практически не оставалось сомнений в том, что я имею дело с подлинным случаем так называемого наваждения.
И все это время замок каждую ночь оглашал исходивший из комнаты нестерпимый свист, иногда длящийся бóльшую часть ночи. Казалось, что некий коварный разум, зная о предпринятых мною исследованиях, свистел и гудел в знак безумного и полного насмешки презрения. Скажу вам, что ощущение это было настолько же необычайно, насколько и ужасно. Время от времени, разутый, ступая на цыпочках, я подходил в ночные часы к опечатанной двери (я всегда держал комнату под всеми возможными печатями), и часто свист внутри приобретал зловещую и жестокую нотку, словно бы наполовину одушевленный монстр видел меня сквозь закрытую дверь. И все то время визгливый, гнусавый свист наполнял собой коридор, так что я казался себе одиноким и несчастным парнишкой, ставшим сопричастным одной из мистерий ада.
Каждое утро я входил в комнату, обследуя натянутые мной волоски и наложенные печати. После первой недели я протянул параллельные волоски вдоль всех стен комнаты и по потолку, а на выложенном полированным камнем полу разложил маленькие бесцветные пластинки липкой стороной кверху. Каждая из них была пронумерована, и я раскладывал их согласно определенному плану – так, чтобы зафиксировать движение любого живого создания, если ему придет в голову сделать несколько шагов по полу.
Никакое материальное существо или создание не могло объявиться в комнате, не оставив следов, которые наутро сообщили бы мне об этом, однако каждый раз все оставалось на своем месте, и я начинал думать, что могу рискнуть переночевать в комнате внутри Электрического Пентакля. Я прекрасно понимал, что это безумный поступок, однако же ощущал, что зашел в тупик и готов на все.
Словом, однажды около полуночи я сломал печать и быстро заглянул внутрь. И тут, истинно говорю вам, вся комната испустила безумный вопль и словно бы потянулась ко мне всеми своими тенями – так, словно все стены разом выпятились в мою сторону. Конечно же, вы можете сказать, что в этом была виновата моя фантазия. Тем не менее, с меня хватило уже одного вопля, и я захлопнул дверь и запер ее, ощущая легкую слабость в ногах. Ощущение это мало кому покажется неизвестным.
И вот, когда я был готов уже к чему угодно, на меня свалилось известного рода открытие. Было около часа ночи, и я неторопливо обходил замок, стараясь ступать по мягкой траве. Оказавшись в тени восточного фасада, я услышал высоко над собой зловещий гнусавый свист, доносившийся из неосвещенного крыла. И тут же впереди меня послышался негромкий мужской голос, произнесший с явным удовольствием:
– Святой Георгий! Не знаю, как вы, ребята, но я бы не стал приводить жену в такой дом!
Фраза эта явно сошла с уст воспитанного ирландца.
Кто-то начал было отвечать, но последовало резкое восклицание, а затем я услышал шаги людей, разбегающихся во всех направлениях. Меня, совершенно очевидно, заметили.
Несколько секунд я не сходил с места, ощущая себя полным ослом. Итак, в конце концов, это они устроили всю историю с привидениями! Каким же дураком я, в конце концов, оказался? Я не сомневался, что нечаянно столкнулся с какими-то из соперников Тассока, а ведь буквально только что был уверен, что встретился с настоящим, подлинным и скверным Делом! Тут же снова нахлынули и воспоминания о сотнях мелких подробностей, которые заставляли меня сомневаться в этом. Впрочем, имел ли я дело с естественными существами или сверхъестественными силами, выяснить предстояло еще многое.
На следующее утро я сообщил Тассоку о своем открытии, и все следующие пять ночей мы внимательно следили за восточным крылом, однако так и не заметили никого поблизости; и все это время, почти от заката и до рассвета, зловещий свист гнусавил высоко над нами во тьме.
На следующее утро после пятой ночи я получил телеграмму, заставившую меня вернуться домой ближайшим кораблем. Я объяснил Тассоку, что просто обязан отлучиться на несколько дней, и велел нести караул вокруг замка. Потребовал я у него только одного: дать мне нерушимое обещание никогда не входить в комнату между закатом и рассветом. Я объяснил, что ничего определенного нам так и не удалось узнать, и что если комната действительно такова, какой показалась мне с самого начала, то лучше ему умереть, чем хоть раз войти в нее после наступления тьмы.
Приехав сюда и уладив собственные дела, я решил, что вам, друзья мои, будет интересно узнать об этом деле; кроме того, мне хотелось еще раз разложить обстоятельства в собственном уме, поэтому я и созвал вас. Завтра я вновь собираюсь туда, а по возвращении непременно расскажу вам нечто удивительное.
Кстати, я забыл поведать вам о любопытной вещи. Я попытался записать свист на фонограф, однако он не оставил на воске никакого отпечатка. И это действительно чрезвычайно странно, скажу я вам. Другая удивительная подробность заключается в том, что микрофон не усиливает звук – он даже не передает его, не замечает, ведет себя так, словно никакого свиста вообще не существует. Словом, в настоящее время я полностью озадачен, ничего не понимаю, и мне хотелось бы знать, не забрезжило ли что-то в ваших добрых и мудрых головах? В моей, по крайней мере, пока еще пусто. Ну, а теперь – доброй ночи, – сказал он, поднимаясь на ноги, и сразу же начал выпроваживать нас на улицу, на сей раз – без обычных грубостей.
