Уверение в том, что невоспринимаемый человеком знак «портит» вещь и человека, который с этой вещью соприкоснулся, входит в противоречие с православным богословием образа. В 1082 г. византийский император Алексий Комнин при ведении войны столкнулся с решительной нехваткой денег. И тогда он велел перелить в монету медные врата одного из храмов) очевидно, подобные тем, что ныне украшают врата московского храма Христа Спасителя). На этих вратах были излиты иконы двунадесятых праздников. Халкидонский митрополит Лев возмутился поступком царя, сочтя его кощунственным и иконоборческим. Для разрешения конфликта был созван собор. Лев отстаивал ту мысль, что вещество, из которого делаются священные изображения, остается священным предметом даже и после того, как уничтожен лик угодника или Христа. Собор же пояснил, что честь оказывается не веществу иконы, а ее Божественному прототипу…[290] Церковная практика и в самом деле велит изымать из молитвенного употребления иконы, на которых стерлись лики. Осыпавшуюся или безнадежно почерневшую икону можно сжечь – и это не будет кощунством. «Если бы кто захотел поцеловать находящееся в зеркале свое изображение, то он поцеловал бы не естество, но отображенное в нем подобие его самого, поэтому он и прильнул к веществу. Конечно, если он удалится от зеркала, то вместе с ним отступит и образ, как не имеющий ничего общего с веществом зеркала. Таким же образом и относительно вещества изображения: если уничтожено подобие, которое было на нем видимо, и к которому относилось почитание, то вещество остается без почитания» (преп. Феодор Студит)[291]. Поэтому икону с затемнившимся и неразличимым ликом уничтожали – не боясь поругания «накопившейся в ней благодати».
Только пока изображение видно предстоящему человеку – икона способна послужить сочетанию его ума с Божественным Первообразом. Если же мы говорим, что бумага, помеченная незаметным для человека сатанинским знаком пленяет ум этого человека сатане, то в таком случае сатане мы приписываем больше, чем Богу. На человеческом языке штрихи ведь не означают шестерки.
Обращение к истории иконопочитания открывает и еще одну грань полемики вокруг штрих-кодов… Некоторые русские раскольнические секты отказываются поклоняться иконам, на которых представлены какие-то посторонние лица или предметы (например, иконописному изображению распятия, если на иконе представлены воины-распинатели). «Древу поклоняетесь – говорят рябиновцы, указывая на изображение мамврийского дуба на иконе Троицы, – Звезды почитаете, осла ублажаете, когда изображаете вход Господь в Иерусалим, змею и коню молитесь, когда прославляете подвиг великомученика Георгия»[292]. Здесь все то же непонимание: не наличие изображения как такового вводит в мир людей того, кто изображен на иконе, а молитвенное именование его людьми устанавливает благодатную связь между человеком, иконой и первообразом. Стоглавый собор, рассмотрев вопрос о допустимости изображения на поклонных иконах несвятых лиц и предметов, пришел к выводу, что это делать можно.
Итак, на иконе может быть изображено мученичество отроков в вавилонской пещи. При этом на заднем плане будет изображен идол, которому отроки отказались поклониться. Христианин же, поцеловавший эту икону никак не стал поклонником персидских богов. Хоть и изображен мерзкий знак на предмете, которому христианин оказал знак любовного почтения, но раз в его уме не было намерения поклониться идолу и даже, напротив, было вполне сознательное и даже словесно, молитвенно выраженное стремление почтить подвиг тех, кто этот идол попрал, то христианин не стал идолопоклонником…
Тем более присутствие идольского знака на мирской вещи, то есть на такой, которая не требует никаких жестов религиозного почитания, не может сделать Богоотступника из христианина, который пользуется вещью, а не этим знаком.
И еще более сложный вопрос. Может ли христианин с религиозным благовением отнестись к предмету, созданному сатанистом, и испещренному очевидной сатанинской символикой? Можно ли поцеловать такой предмет? Ответ кажется очевидно-отрицательным до той секунды, пока не вспомнишь про нож, которым были убиты три оптинских монаха. Если бы у меня была возможность физического контакта с этим ножом – я бы, перекрестясь, поцеловал его – как святыню, омытую мученическою кровью. Это – трофей. Как и сам Крест Христов. Что может быть кощунственнее, чем непосредственное орудие Богоубийства? И тем не менее прикоснуться к частице подлинного Крестного Древа считается у христиан радостной возможностью. Потому что целуем мы не то злое намерение, которое вложили распинатели в этот Крест, а ту Кровь, которую Христос напитал Крест и через которую Он принял нас в свою Любовь[293].
Да и не всякая встреча с «тремя шестерками» есть свидание с антихристом[294]. Более того, св. Ириней Лионский полагает, что в Писании имя антихриста утаено и заменено шестерками из благочестивых соображений: «имя же его умолчал, потому что оно недостойно быть возвещенным от Духа Святого» (Против ересей.5, 30, 4). Не значит ли это, что если само имя антихриста есть скверна, то цифровая комбинация, с помощью которой он может быть узнанным, сама по себе уже не является чем-то кощунственным?
Св. Викторин Петавийский (ск. в 304 г. ) предполагает, что число 666 – это Божия промыслительная подсказка, адресованная христианам. По его мысли антихрист – это Нерон. (Нерон вообще очень значим в историософской концепции св. Викторина; так, он полагает, что Христос, родившись в 9 г. н. э., прожил 49 лет и был распят именно в царствование Нерона в 58 году[295] ). Убитый в середине 1 столетия, Нерон «будет воскрешен Богом и отправлен как достойный царь к тем, кои его достойны: евреям и гонителям Христа; он будете таким Мессией, коего заслужили гонители и евреи»[296]. Но поскольку на этот раз Нерон сам будет выдавать себя за Христа, он возьмет себе другое, новое имя. И даже жить он попробует иначе: «и не познает желания жен» (Дан.11, 37 в лат. переводе) – тот, «мерзейший»! И вот, для того, чтобы христиане не обманулись его новым именем и имиджем, Откровение предупреждает, что при написании этого нового имени Нерона греческими буквами оно даст число 666[297].
В этом случае получается, что число 666 – это не мерзкая энергия сатаны, протянутая к людям, а Божия помощь, помогающая раскрыть козни лукавого ("Святой Дух утверждает: «его число 666» "). Как видим, Святой Дух дает это число и Он не сквернится от прикосновения к нему. Любое число – от Творца всяческих. В том числе и это. Не число отгоняет благодать, а волеизъявление человека, тот «разум», в котором он принимает темную реальность, приоткрываемую этим числом. числом.
Само же число в отрыве от имени антихриста не значит ничего. Не случайно Откровение говорит о «принимающие начертание имени его» (Откр.14, 11), а не о «принимающих начертание числа». И уж «если бы число 666 как таковое было печатью антихриста, то зачем „иметь ум“ для его исчисления?»[298].
Идея же о воскресшем Нероне как об антихристе, «звере» Апокалипсиса была достаточно распространена в раннехристианской письменности (св. Мартин Турский, Лактанций, Коммодиан). И это значимо для нашей темы. Подумайте: первые поколения христиан видели в Нероне антихриста и именно с ним отождествляли антихристово число. Но пользовались ли при этом христиане монетами нероновой чеканки? Есть ли хоть какие-то свидетельства о том, что монеты и документы с именем Нерона или с его портретом отбрасывались хрихристианами? Напротив, несомненным фактом является то, что ап. Павел апеллировал к суду римского кесаря (Деян.25, 11-12), каковым в те годы был именно Нерон… Итак, христиане первых веков не боялись предметов, помеченным прямым именем того, кого по крайней некоторые из церковных учителей считали антихристом. Тем более не стали бы они бояться предметов, меченых лишь намеком на это имя (то есть – «шестерками»).
