Где-то в вышине ударили колокола, отбивая время.
Ученый. Вампир. Воин. Шпион. Колокола замерли перед завершающим ударом.
Принц.
Какие новые грани характера моего мужа откроются мне в нашем путешествии?
– Не будем испытывать Божье терпение, кардинал Жуайез, – резким тоном произнес Мэтью.
Жуайез двигался следом, словно Мон-Сен-Мишель принадлежал семейству де Клермон, а не Церкви.
– Milord est lui-même, – облегченно прошептал Пьер, стоящий рядом со мной.
«Милорд остается самим собой». Но остается ли он моим?
Мэтью, возможно, и был принцем, но окружающая действительность не оставляла сомнений в том, кто здесь король.
Лошади несли нас по обледенелым дорогам, и с каждым ударом их копыт я ощущала возрастающую власть и влияние отца Мэтью. Чем ближе к владениям Филиппа де Клермона, тем более властным и отстраненным становился его сын. Это заставляло меня скрежетать зубами. Между нами несколько раз вспыхивали ожесточенные споры. После очередного взрыва, когда высокомерие и деспотизм в поведении Мэтью прорывались наружу, он всегда извинялся. Зная, какой стресс испытывает муж в ожидании встречи с отцом, я прощала ему эти всплески.
Едва наступил отлив, мы покинули Мон-Сен-Мишель и по зыбучим пескам перебрались на континент. В Фужере нас встретили союзники де Клермонов и разместили в сравнительно комфортабельной башне городской крепости. За ее окнами простирался типично французский пейзаж. Через пару дней нас уже встречали в окрестностях города Боже. Туда мы приехали поздно вечером. Слуги держали в руках чадящие факелы. На их ливреях блестел знакомый мне герб Филиппа: крест и полумесяц. Впервые этот символ я увидела в Сет-Туре XXI века, роясь в письменном столе Мэтью.
– Что это за место? – спросила я, когда слуги сопроводили нас к одиноко стоящему шато.
Снаружи замок выглядел заброшенным, однако внутри нас встретило приятное тепло. Откуда-то пахло готовящейся едой.
– Замок одного старого друга, – ответил Мэтью.
Он снял с меня башмаки и принялся растирать окоченевшие ступни. Туда вновь устремилась кровь. Я застонала от боли. Пьер подал мне чашу подогретого вина с пряностями.
– Это был любимый охотничий замок Рене. Когда он здесь жил, в коридорах и комнатах было не протолкнуться от гостей. Сюда съезжались художники и ученые. Шум стоял невообразимый. Теперь замок принадлежит моему отцу. Из-за постоянных войн его никак не удается привести в надлежащее состояние.
Перед отъездом из Олд-Лоджа Мэтью и Уолтер просветили меня относительно непрекращающихся столкновений между французскими протестантами и католиками за контроль над королем и страной. Из башенных окон в Фужере я видела на горизонте столбы дыма. Мне объяснили, что там находятся позиции армии протестантов. По дороге нам не раз встречались разрушенные дома и церкви. Я была потрясена масштабом этой опустошительной войны.
Религиозный конфликт требовал спешного внесения изменений в мою тщательно продуманную «легенду». В Англии я выдавала себя за француженку-протестантку, покинувшую родину из-за религиозных притеснений и страха за свою жизнь. Здесь я должна была превратиться в английскую католичку, немало пострадавшую за веру. Мэтью непостижимым образом ухитрялся помнить всю ложь и полуправду наших историй и какую из них рассказывать в том или ином месте, чтобы не вызвать подозрений. Помимо этого, его память хранила кучу исторических подробностей о каждом месте, через которое мы проезжали.
– Сейчас мы находимся в провинции Анжу. – Громкий голос Мэтью вывел меня из раздумий. – Здешние жители заподозрят в тебе протестантскую шпионку и не поверят ни одной нашей истории. Их насторожит одно то, что ты говоришь по-английски. Эта часть Франции отказывается признать притязания нынешнего короля на трон и предпочла бы монарха-католика.
– Как и Филипп, – пробормотала я.
Власть Филиппа была благотворной не только для кардинала Жуайеза. В пути нас не раз останавливали католические священники. Изможденные, со впалыми щеками и затравленными глазами, они делились последними новостями и благодарили отца Мэтью за помощь. Никто из них не уходил с пустыми руками.
– Отца не заботят тонкости христианской веры. В других частях страны он поддерживает протестантов.
– Совершенно экуменическая позиция, – усмехнулась я.
– Филипп лишь стремится спасти Францию от себя самой. В августе этого года Генрих Наваррский – новый король – попытался навязать парижанам свою религиозную и политическую позицию. Парижане предпочли голодать, но не склонились перед королем-протестантом. – Мэтью запустил пальцы в волосы, что было признаком сильных душевных переживаний. – Они умирали тысячами. С тех пор отец не доверяет людям решать их дела.
То же недоверие распространялось у Филиппа и на дела сына. Пьер разбудил нас на рассвете, объявив, что лошади уже оседланы и можно двигаться в путь. Оказалось, он получил известие: через два дня нас ждут в городе, до которого было больше сотни миль.
– Это невозможно! Мы не в состоянии мчаться без остановок! – воскликнула я.
Я находилась в хорошей физической форме, но нынешние нагрузки не шли ни в какое сравнение с теми, к которым я привыкла в XXI веке. Предстояло проезжать верхом более полусотни миль в день, и это в ноябре, причем по открытой всем ветрам местности.
– Выбор у нас невелик, – мрачно сказал Мэтью. – Если мы запоздаем, отец вышлет навстречу очередной отряд слуг, и те будут нас подгонять. Лучше ему не перечить.
На изломе дня, когда я была готова реветь от усталости, Мэтью, ничего не спрашивая, пересадил меня на свою лошадь и поехал дальше, пока лошади не выбились из сил. Я выбилась из сил гораздо раньше и не могла даже возразить.
В городок Сен-Бенуа, чьи деревянные дома были обнесены каменными стенами, мы приехали к назначенному Филиппом времени. Мы уже находились достаточно близко к Сет-Туру, и потому Пьер и Мэтью махнули рукой на соблюдение внешних приличий. Мне было позволено ехать так, как я привыкла, а не в женском седле. Хотя мы не выбивались из установленного Филиппом графика, он постоянно увеличивал количество людей, высылаемых навстречу. Казалось, он боялся, что мы вдруг передумаем и вернемся в Англию. Часть слуг Филиппа выполняли обязанности сторожевых псов. Остальные расчищали нам путь, привозили пищу, свежих лошадей и ведали нашим отдыхом на людных постоялых дворах, в заброшенных домах и забаррикадированных монастырях. Добравшись до каменистых холмов Оверни, являвших собой давно погасшие вулканы, мы часто видели на соседних вершинах силуэты одиноких всадников. Заметив нас, они тут же исчезали из виду – торопились сообщить о нашем продвижении к Сет-Туру.
Так прошло еще два дня. В сумерках мы с Мэтью и Пьером подъехали к вершине очередной горы. Оттуда, сквозь снежную пелену, просматривались очертания родового гнезда семейства де Клермон. Я узнала прямые линии центральной башни. Если бы не она, я бы решила, что вижу совсем другой замок. Стены вокруг него были целыми, как и все шесть круглых башен. Каждая имела медную крышу. От времени и стихий медь позеленела, приобретя цвет бутылочного стекла. Из труб, спрятанных за зубчатым парапетом башен, шел дым. Стены выглядели так, словно над ними потрудился сумасшедший великан, вооруженный фестонными ножницами. Внутри стен я разглядела сад, занесенный снегом, и прямоугольные клумбы.
В XXI веке вид крепости – даже полуразрушенной – производил гнетущее впечатление, однако в XVI веке с его чередой религиозных и гражданских войн крепость воспринималась совсем по-иному. У внешней стены, отделяющей крепость от деревни, словно часовой, стояло внушительное караульное помещение. По внутреннему двору сновали фигурки людей. Многие из них были вооружены. В тусклом сумеречном свете, вглядываясь сквозь пелену танцующих снежинок, я разглядела деревянные постройки, стоящие в разных местах двора. Из маленьких окошек лился теплый желтый свет, оживляя серый камень, кое-где припорошенный снегом.
