Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Мастер Бидуэлл, а какие цвета нынче в моде? – спросила я, отмахиваясь от книжицы.

Мне требовался совет, но никак не тест с вариантами выбора.

– Леди, собирающиеся ко двору, выбирают белый, с отделкой золотом или серебром.

– Мы не собираемся ко двору, – быстро сказал сапожнику Мэтью.

– Тогда черный или вот еще – желто-коричневый.

Бидуэлл полистал свою книжицу, найдя квадратик цвета карамели. Мэтью согласился, не дав мне и рта раскрыть.

Теперь настал черед старика. Он тоже удивился, взяв мою руку и ощутив мозоли на ладонях. Женщины из высшего общества, выходившие замуж за таких мужчин, как Мэтью, не занимались гребным спортом. Заметил Сомерс и бугор на среднем пальце правой руки – последствия привычки слишком плотно сжимать ручку. Опять-таки леди не утруждали себя письмом. Он надел мне на правую руку мягкую замасленную перчатку. Перчатка была значительно крупнее моей руки. В кромку была воткнута игла с грубой ниткой.

– Скажи, Бидуэлл, у твоего отца есть все необходимое? – спросил сапожника Мэтью.

– Да, господин Ройдон, спасибо, – ответил Бидуэлл и поклонился.

– Шарль пошлет ему заварного крема и оленины. – Серые глаза Мэтью прошлись по тощей фигуре молодого сапожника. – И вина тоже.

– Старый мастер Бидуэлл будет признателен за вашу доброту, – сказал Сомерс.

Манипулируя ниткой, он уменьшал размер перчатки, чтобы та плотно сидела на моих пальцах.

– Еще больные есть? – спросил Мэтью.

– У Рейфа Мидоуза девчонку свалила сильная лихорадка. Мы уже боялись за старину Эдварда, но его только боком зацепило, – лаконично ответил Сомерс.

– Надеюсь, дочка Мидоуза поправилась?

– Нет. – Сомерс оборвал нитку. – Три дня назад похоронили, да упокоит Господь ее душу.

– Аминь, – произнесли все, кроме меня.

Франсуаза едва заметным кивком указала на Сомерса. Поняв намек, я запоздало пробормотала «аминь».

Пообещав, что туфли и перчатки будут готовы через несколько дней, оба ремесленника поклонились и ушли. Франсуаза тоже хотела уйти, однако Мэтью ее задержал.

– Больше никого к Диане не звать! – отчеканил он. – Пусть Эдварду Камберуэллу найдут сиделку, чтобы присматривала за ним, и снабжают едой и питьем.

Франсуаза смиренно сделала реверанс и ушла, наградив меня еще одним сочувственным взглядом.

– Боюсь, люди в деревне поймут, что я чужеродный элемент, – сказала я, поднося руку к вспотевшему лбу. – Я не умею произносить гласные звуки, как они. Понижаю голос в конце фразы, тогда как нужно повышать. Я не знаю, когда нужно говорить «аминь». Мэтью, пусть кто-нибудь научит меня молиться. Я должна с чего-то начать и…

– Сбрось обороты, – сказал он, обнимая меня за талию.

Даже через корсет и несколько слоев ткани его прикосновение было успокаивающим.

– Это не устный экзамен в Оксфорде и не твой дебют на сцене. Зубрежка и репетиции здесь не помогут. И прежде чем звать Бидуэлла и Сомерса, тебе следовало бы спросить меня.

– Как тебе удается без конца представать в новом обличье? – удивилась я.

А ведь Мэтью делал это постоянно, из века в век. Разыгрывал свою смерть, чтобы затем появиться в другой стране, говорить на другом языке и называться другим именем.

– Первый и самый главный фокус: перестать делать вид. – Не обращая внимания на мое явное замешательство, он продолжил: – Вспомни, о чем я говорил тебе в Оксфорде. Ты не сможешь жить под лживыми масками, выдавая себя за человека, когда на самом деле ты ведьма, или пытаясь сойти за женщину Елизаветинской эпохи, когда ты проникла в эту эпоху из двадцать первого века. Но сейчас это твоя жизнь. Живи в этом времени, а не пытайся играть роль.

– Но мой американский акцент, манера ходить…

Я и сама заметила, что мои шаги шире, чем у здешних женщин, однако Кит стал открыто насмехаться над моей мужской походкой и привлек к ней всеобщее внимание.

– Ты приспособишься. Какое-то время люди буду чесать языки. Но в Вудстоке не прислушиваются ни к чьему мнению. Вскоре к тебе привыкнут, и сплетни прекратятся.

Его слова меня не убедили.

– Много ли ты знаешь о сплетнях?

– Достаточно, чтобы утверждать: ты свежая пища для болтовни. Через неделю они найдут себе новую тему. – Мэтью посмотрел на мою записную книжку, заметив неровный почерк и кляксы. – Ты слишком крепко сжимаешь перо, поэтому чернила не вытекают как надо, а кончики перьев ломаются. Ты и за свою новую жизнь держишься слишком крепко.

– Никогда бы не подумала, что жизнь в шестнадцатом веке окажется такой трудной.

– Ты быстро учишься. В Олд-Лодже ты среди друзей и тебе ничто не угрожает. Только пока не надо больше никого сюда звать… И что же ты успела записать?

– В основном свое имя.

Мэтью перелистал страницы, заполненные моими каракулями, и удивленно изогнул бровь:

– Смотрю, у тебя тут настоящая подготовка к экзаменам по экономике и кулинарии. Зачем? Почему бы просто не писать о том, что происходит вокруг тебя?

– Потому что мне нужно знать, как в шестнадцатом веке вели домашнее хозяйство. Согласна, дневник тоже был бы нелишним. – Я задумалась о дневнике. Мое восприятие времени, в котором я оказалась, по-прежнему оставалось хаотичным, и дневник помог бы упорядочить ощущения. – Писать имена полностью недопустимо. В тысяча пятьсот девяностом году люди ограничивались инициалами, экономя бумагу и чернила. И уж тем более не считали нужным записывать свои мысли и эмоции. Зато они отмечали погоду и фазы Луны.

– Особенности повседневных записей в Англии шестнадцатого века ты знаешь превосходно. Ставлю тебе высший балл, – засмеялся Мэтью.

– А то, о чем писали женщины, отличалось от тематики мужских записей? – спросила я.

Его пальцы сжали мне подбородок.

– Не будь такой дотошной. Не забивай себе голову делами других женщин. Проявляй свою неповторимую индивидуальность.

Я кивнула. Мэтью поцеловал меня и вернулся за свой стол.

Стараясь держать перо как можно свободнее, я начала новую страницу. Дни недели я решила изображать астрологическими символами, отмечать, какая погода была в тот день, а о жизни в Олд-Лодже писать лаконично и туманными фразами. Если моя записная книжка и всплывет где-то в будущем, ее посчитают заурядным дневником. Во всяком случае, я так надеялась.

Тень ночи - i_002.png
 31 октября 1590 г. дождь, потом ясно

Сегодня муж представил меня своему доброму другу К. М.

Тень ночи - i_003.png
 1 ноября 1590 г. холодно и сухо

Рано поутру я познакомилась с Дж. Ч. После восхода приехали Т. Х., Г. П. и У. Р., все они друзья моего мужа. Наступило полнолуние.

В будущем какой-нибудь исследователь, возможно, заподозрит, что эти инициалы имеют отношения к Школе ночи, особенно если учесть фамилию Ройдон на заглавной странице, но подозрениями все и ограничится. И потом, в наши дни лишь немногие ученые интересовались этой группой интеллектуалов. Образованность членов Школы ночи соответствовала высшим меркам эпохи Возрождения. Они с пугающей быстротой переходили с современных языков на древние и обратно. Аристотеля они знали вдоль и поперек. А когда Кит, Уолтер и Мэтью начинали говорить о политике, их энциклопедические познания в истории и географии задавали планку, недосягаемую для остальных. Порой Джорджу и Тому удавалось вклиниться со своим мнением, однако глухота и заикание Генри не позволяли ему быть полноценным участником этих сложных бесед. Бо́льшую часть времени Генри оставался внимательным слушателем, застенчиво и почтительно поглядывая на спорящих. Меня это особенно умиляло, поскольку граф по своему положению был выше всех остальных. В менее людной компании, пожалуй, и я бы включилась в общий разговор.

Что же касается Мэтью, то вдумчивый ученый, сосредоточенный на результатах своих исследований и погруженный в рассуждения о будущем видов, исчез. Я полюбила того Мэтью, а сейчас снова и снова влюблялась в его версию из XVI века. Меня восхищали взрывы его смеха и каждая мимолетная реплика, бросаемая им, когда у них начиналась очередная баталия по поводу того или иного хитроумного вопроса философии. За обедом Мэтью постоянно шутил, а идя по коридорам, что-то напевал себе под нос. В спальне, у камина, он наслаждался игрой с собаками – двумя громадными лохматыми мастифами, которых звали Анаксимандр и Перикл. В современном Оксфорде или во Франции Мэтью всегда казался мне немного печальным. А здесь, в Вудстоке конца XVI века, он был счастлив. Правда, иногда смотрел на своих друзей так, словно до конца не верил в их реальность.

12
{"b":"616675","o":1}