Это напомнило мне, как мы с классом ходили на экскурсию в «Водный мир». Нас привели в туннель под водой, а вокруг плавали всякие рыбы. Складывалось впечатление, что находишься на морском дне. Только в этот раз все было по-настоящему! Я могла протянуть руку и коснуться колышущихся водорослей, напоминающих висящие вверх тормашками занавески. Можно было плавать наперегонки со стайкой пузатых серых рыбок, круживших вокруг меня словно в танце.
Я даже рассмеялась от удовольствия, и из моего рта вверх протянулась ниточка пузырьков. Казалось, я плавала от силы минут пять, но небо уже порозовело. Меня как громом поразила жуткая мысль: «А что если я не смогу вернуться?».
Однако едва я благодаря приливу дотянулась до веревочной лестницы, как мой хвост сделался вялым. Болтаясь на перекладине, я с изумлением наблюдала, как одна за другой исчезают сверкающие чешуйки и на месте хвоста появляются ноги. Ощущение было странным: чем-то оно напоминало онемение в челюсти после укола зубного врача.
Я немного пошевелила пальцами, окончательно прогоняя покалывание в ступнях, и пошла домой, пообещав себе, что вернусь, и как можно скорее.
Боб, наш инструктор по плаванию, стоял прямо надо мной и разговаривал по мобильнику. Однако я не могла разобрать ни слова. Вдруг кто-то схватил меня сзади за плечи.
– Это она? – прорычал мне прямо в ухо мужской голос.
Боб кивнул. Я попыталась вырваться, но незнакомец был очень сильный.
– Что вам нужно? – пискнула я.
– Будто не понимаешь. Уродка! – рявкнул человек, встряхивая меня за плечи.
– Я не уродка! – завопила я. – Не уродка!
– Хватит притворяться, – сказал женский голос.
– Я не притворяюсь, – извивалась я в железной хватке. – Я не уродка!
– Эмили, ради всего святого! – произнес вдруг мамин голос. – Я же знаю, что ты не спишь.
Я разлепила веки. Надо мной склонилось мамино лицо. Мама держала меня за плечи, легонько встряхивая.
– Что случилось? – Я рывком села в постели.
– А то, сонная тетеря, что ты в школу опаздываешь. Давай пошевеливайся.
Мама отпустила меня, встала и раздвинула занавеску в дверном проеме.
– И не забудь зубы почистить! – донесся ее голос уже из коридора.
За завтраком я пыталась вспомнить, что же кричала во сне. Все казалось таким реальным: незнакомец, эти голоса. Не говорила ли я вслух? Спросить маму я не смела, поэтому ела молча. Только сунула в рот третью ложку хлопьев, как тут случилось нечто ужасное.
Мама, как обычно, возилась рядом, разбирая огромную кипу бумаг, сваленных позади миксера.
– Куда же он делся? – бубнила она.
– Что ты на этот раз посеяла?
– Да список покупок. Я помню, что положила его вот сюда. – Мама склонилась над бумагами. – А, вот же он!
Подняв взгляд, я с ужасом увидела у нее в руках листок бумаги. То есть не просто листок, а ТОТ САМЫЙ ЛИСТ РОСКОШНОЙ ЛИЛОВОЙ БУМАГИ!
– Не-е-ет! – завопила я так, что хлопья полетели изо рта.
Вскочив, я бросилась к маме, собираясь выхватить у нее листок. Слишком поздно: она уже развернула его. Близоруко прищурившись, пробежалась глазами по строчкам.
– Нет, это не то, – пробормотала мама, складывая лист.
Дыхание у меня перехватило, и я с трудом проглотила остатки хлопьев.
– Погоди-ка, там же мое имя!
– Нет-нет, это вовсе не твое имя, мам. Это… это имя одной моей подруги. – Я попыталась вырвать у нее бумажку, но мама не обратила на меня внимания.
– Куда подевались мои очки?
Очки, разумеется, как всегда, висели у нее на шее.
– Давай я тебе прочитаю, – предложила я тоном самой заботливой из дочерей.
Однако мама уже нащупала свои очки, нацепила их на нос и внимательно изучила записку. Я попятилась было к выходу, но мама уже глядела на меня в упор.
– Эмили!
– Что?
Мама сняла очки и помахала листком у меня перед носом.
– Ничего не хочешь мне объяснить?
– Ну, значит… Хм… Можно взглянуть?
И я уставилась на листок, всей душой надеясь, что выражение моего лица говорит: «Что же это за бумажонка? Никогда прежде ее не видела, но так уж и быть, посмотрю».
Мама молчала, а я продолжала глупо таращиться, делая вид, что читаю, лишь бы не встречаться с ней глазами. Меня ждал заслуженный нагоняй.
Действительность оказалась еще хуже. Мама отложила злосчастный листок, взяла меня за подбородок, приподняла мою голову и произнесла:
– Я тебя понимаю, Эмили. Я все знаю.
– Знаешь? – в ужасе взвизгнула я.
– Во сне ты бормотала, что не уродка. Я должна была догадаться.
– Должна?
– Вот я балда, как же до меня сразу-то не дошло? – грустно сказала мама, отпуская мой подбородок.
– Но откуда ты зна…
– Мы ведь с тобой одинаковые. – Мама взяла мою ладонь в свою. – Ты тоже боишься воды.
– Боюсь?! – удивленно воскликнула я, но тут же осеклась и, откашлявшись, поправила школьный галстук. – Точно. Так и есть. Я ее боюсь, – произнесла я как можно убедительнее. – Конечно, боюсь! До ужаса. Да, именно боюсь, лучше и не скажешь. Все дело в страхе. Только в нем и ни в чем другом…
– Почему же ты мне не призналась?
Я опустила глаза, плотно зажмурила веки, попытавшись выдавить из себя хоть одну слезинку, и прошептала:
– Мне было стыдно. Не хотелось тебя подводить.
Крепко сжав мою руку, мама взглянула мне в лицо. Она тоже чуть не плакала.
– Это моя вина, доченька. Я тебя подвела. Не позволяла тебе научиться плавать, и ты заразилась моим страхом.
– Ага, – грустно кивнула я. – Похоже на то. Но ты не должна себя корить, мам. Все нормально, правда. Подумаешь, плавание какое-то.
– Мы ведь живем на лодке! – Мама отпустила мою руку и покачала головой. – Вокруг нас – вода!
Я чуть не расхохоталась, но вовремя захлопнула рот, увидев мамино напряженное лицо. Меня поразила внезапная мысль.
– Мам, если ты так боишься воды, то почему мы живем на лодке?
– Понимаю, это странно. – Мама прищурилась и в упор посмотрела на меня, словно что-то ища на моем лице. – Я не могу тебе объяснить, но в глубине души чувствую, что никогда не покину нашего «Царя».
– Бред какой-то. Сама посуди: ты боишься воды, а мы живем в лодке в приморском городе.
– Да знаю я, знаю!
– В настоящей глухомани. Даже бабушка с дедушкой живут на другом конце страны.
– Бабушка с дедушкой? – Мамино лицо вытянулось. – А они тут при чем?
– При том, что я никогда их не видела! Две открытки в год, и все.
– Я уже говорила тебе, Эми, они живут очень-очень далеко. И, потом, я с ними не в ладах.
– Почему?
– Мы поругались. Давным-давно. – Она издала нервный смешок. – Так давно, что я и забыла, из-за чего.
Повисла мертвая тишина. Затем мама встала и выглянула в иллюминатор.
– Все это неправильно, ты не должна страдать, – бормотала она, вытирая иллюминатор рукавом, после чего резко, так что взметнулась юбка, обернулась. – Придумала! Я знаю, что мы с тобой сделаем.
– Сделаем? Ты о чем? Я отнесу записку в школу. Ну, или ты напиши новую своей рукой. Никто ничего не узнает.
– Конечно, они узнают! Нет, мы не можем так поступить.
– Да можем. Я просто…
– Хватит спорить, Эмили. Мое терпение иссякло. – Ее губы решительно сжались. – Я не позволю тебе повторить мою судьбу.
– Но ты ведь не…
– Как я живу – это мое личное дело! – рявкнула мама. – Прошу тебя, кончай препираться. – Она задумалась, уставившись в раскрытую телефонную книгу. – Нет, все не то. Ты должна победить свой страх.
– Мам, что ты задумала? – Я неуверенно крутила пуговицу на блузке.
Она отвернулась от меня и схватилась за телефон.
– Хочу отвести тебя на сеанс гипноза.
– Хорошо, Эмили. Теперь я хочу, чтобы ты дышала спокойно и глубоко. Вот так.